Пьеса.
действующие лица:
Надежда Сергеевна
Аполлинарий Петрович
Катя
Лиза
Милка
Александр Павлович
Наташа
Сергей
Елизавета Львовна
Аполлинарий
Тифлый
Макс
Конвоир
1.
Дача под Москвой. Конец 90-х 20-го века. Лето. Вечер. Комната. Вспышка и темнота. Шум ветра и дождя, негромкая восточная музыка.
ЛИЗА. Черт побери! Что опять со светом? (грохот упавшего стула) А-а!
МИЛКА. (из другой комнаты) Тетя Лиза, это бабушка включила чайник.
ЛИЗА. Но от этого свет не пропадает! Не пропадает свет от этого в нормальном доме! И потом этот чайник греется целый день.
КАТЯ. Лизок, не нервничай, свет скоро починят – Милка вызвала аварийку по мобильнику. Ты не помнишь, куда я свечи сунула?
ЛИЗА. Свечи... Какие там, к черту, свечи... Я поклялась, можно сказать, в четверг вечером отдать статью. А сегодня что, по-твоему? (грохот грома и звон осколков) О, господи!! Тут ваза...
МИЛКА. (из другой комнаты) Это бабушка поставила. И воды налила. На случай, если кто придет с цветами.
ЛИЗА. Черт! С какими цветами?
КАТЯ. (зажигает свечи на подсвечнике) Ну, ты уж что-нибудь одно – либо черт, либо господи... (поднимает стул, вазу) О чем статья? Впрочем, какая разница? Тибетские колокольчики, непальские барабанчики... Вазе каюк-кирдык. Лучше скажи, кому это ты прямо таки поклялась?
ЛИЗА. Я даже не хочу начинать этот разговор. Пойду принесу тряпку.
КАТЯ. А-а... Тогда понятно. Мерзавец он, твой Александр Павлович. Подлец и мерзавец.
ЛИЗА. Я ничего не слышу. (идет к двери)
МИЛКА. (из другой комнаты) Тетя Лиза, можно я что-нибудь нормальное включу, а то уже скулы сводит.
ЛИЗА. Это вечерняя рага. Она настраивает душу на просветление.
МИЛКА. (из другой комнаты) Да не лезет в меня этот свет уже. Тетя Лиза, вы на веранде осторожней, я там белье в тазу замочила!
ЛИЗА. Где? (грохот таза)
МИЛКА. (появляется) Как зайдете, справа.
КАТЯ. Милка!
МИЛКА. Она спросила, я ответила.
КАТЯ. Как тебе не стыдно!
МИЛКА. Я что ли виновата? (входит ЛИЗА с тряпкой)
КАТЯ. Мы все сумасшедшие. И этот дом сумасшедший. (берет тряпку у ЛИЗЫ) Лиза, милая моя Лиза, ну сколько же можно писать за него статьи, рефераты, доклады. Ведь даже деньги за них получает он. Пусть бы уже хоть платил. Или как там, в анекдоте - «гусары денег не берут»?
ЛИЗА. Я ничего не слышу. (пауза) Здесь же твоя дочь!
КАТЯ. Моя дочь завалила сессию и бросает институт.
МИЛКА. Мама, я пойду.
КАТЯ. Куда, там же дождь!?
МИЛКА. Меня встретят на машине.
КАТЯ. Моя дочь бросает институт и станет шлюхой.
ЛИЗА. Катя, как ты можешь?
МИЛКА. Мама, это пошло. Ничего такого там не будет.
КАТЯ. Не будет, не будет... Что ж, сейчас быть шлюхой тоже по-своему...
МИЛКА. Мама!
КАТЯ. Даже наоборот...
МИЛКА. Мама!
КАТЯ. Что «мама»? Ты уходишь в ночь, в дождь, в ветер, неизвестно куда, тебя ждет какая-то машина... (плачет)
ЛИЗА. Катя! (обнимает ее)
МИЛКА. Ну, если хочешь, я не пойду.
КАТЯ. И что я должна тебе ответить? Сиди дома и просиживай свою жизнь? (звонок телефона, берет трубку) А телефон работает. Да. Ну, как же, я вас узнала... Теперь не будете богатым? Остроумно. И поразительно оригинально... Сейчас. (ЛИЗЕ) На. Твой звонит. Растекается, как жир на сковородке. Судя по сдадкоголосию, статья твоя нужна позарез... А ну-ка погоди... (берет трубку обратно) Александр Павлович? Вы знаете, Лиза почти закончила вашу статью... Ах, это ваша совместная работа? Я так и думала. Но боюсь, сегодня не успеет. Что? Лиза только что выскочила в магазин, вот дверь хлопнула, в холодильнике, знаете, шаром покати... А рядом тут магазинов нет, так что она на станцию... Почему я не пошла? (в сторону) Какой подлец! (в трубку) Вы знаете, месячные мучительные, кровью истекаю... Что? Крикнуть в окно, чтоб возвращалась, вы уже едете, и все купите по дороге? Ну, что вы, не стоит... Что? Скорей кричать, чтоб возвращалась? Ну, как хотите, вы сами настояли... (кладет трубку) Надо было сказать, чтоб прихватил маринованных опят.
ЛИЗА. Какая же ты бесстыжая, Катька! Ты же его даже не видела ни разу.
КАТЯ. А ты - дура! (пауза) Даже адрес не спросил. Интересно, откуда он его знает?
МИЛКА. В Киеве на Крещатике поставили памятник Паниковскому. Говорят, что если положить под ботинок монетку и загадать желание, то сбудется.
КАТЯ. Что? Какому Паниковскому? Ты что, была в Киеве?
МИЛКА. У которого Бендер огурец съел.
ЛИЗА. Надо ехать в Киев.
МИЛКА. Не надо. Если под ботинок подсунуть зеркало, то увидишь на подошве дулю... Ну, так мне идти, или оставаться?
КАТЯ. Сегодня у твоего отца День рождения.
МИЛКА. Я утром звонила, но там «абонент временно недоступен». А что, ты думаешь, он вдруг появится? Как же... Да мы и не готовили ничего, да и время уже...
КАТЯ. Какой дождь. И ветер, как в детских сказках гудит... Он звонил, сказал, что заедет.
ЛИЗА. А ты?
КАТЯ. Я сказала, что меня пригласили в Большой, на Бежара, Милка вышла замуж и ждет ребенка, а ты уехала в Индонезию изучать ладовые системы индонезсцев и индонезок. Так что никого не будет.
ЛИЗА. И кто же из нас дура?
МИЛКА. Вы все сумасшедшие и я вместе с вами стану. Тетя Лиза, можно я эту тягомотину вырублю?
ЛИЗА. Делайте, что хотите. Только не надо твое умца-друмца.
МИЛКА. Я Никитиных поставлю, про Бразилию. Их бабушка любит. (звучат Никитины – «Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам...», включается свет) Ура!
МИЛКА. Это потому что я этих азиатов вырубила. (кричит в окно) Спасибо!
КАТЯ. На отнеси им сто рублей. (дает МИЛКЕ деньги, МИЛКА уходит) Все-таки вечер и дождь. А то в другой раз не приедут. (разглядывает кошелек) И денег нет совсем.
ЛИЗА. За компьютер, срочно за компьютер!
КАТЯ. Да плюнь ты!
ЛИЗА. Катюш, не вмешивайся. Ты со своими делами разберись. Где-то был справочник по Камбодже.
КАТЯ. Я им костер разжигала, когда шашлыки жарили. От него такой камбоджийский аромат шел!
ЛИЗА. Не смешно.
МИЛКА. (входит) Что вы все ругаетесь? (звонок в дверь, МИЛКА пожимает плечами, идет открывать)
КАТЯ. Что еще, мало дали? Больше не могу. (кричит) Если это отец, меня нет! Нет и не будет!
ЛИЗА. Черт, черт, черт! Не мог же он так быстро... Где же справочник?
КАТЯ. Меня нет, я умерла!
МИЛКА. (входит) Там какой-то бомж... к бабушке...
2.
Входит АПОЛЛИНАРИЙ ПЕТРОВИЧ, вид потрепанный, в плаще, драный зонтик в руке, в другой руке узелок.
АПОЛ.ПЕТР. Что же вы, сударыня, сначала открываете, а потом изумляетесь? Вы бы хоть спросили сначала.
МИЛКА. Я думала, это к маме, электрики. Вы зонтик сложите, у нас тут дождя нет.
АПОЛ.ПЕТР. Я его лучше так положу. Пусть сохнет.
КАТЯ. А вы, прошу прощения...
АПОЛ.ПЕТР. Аполлинарий Петрович... лингвист, переводчик... Арабский, фарси и прочее... Приглашен, так сказать, на чай... Прошу прощения, а дома ли Надежда Сергеевна?
МИЛКА. Бабушка дома. Сейчас.
АПОЛ.ПЕТР. Одну минутку... (достает из плаща цветок, расправляет, озирается)
ЛИЗА. Давайте сюда, я поставлю.
АПОЛ.ПЕТР. Нет, вы только подержите, я сам вручу.
ЛИЗА берет цветок, АПОЛ.ПЕТР. развязывает узелок – в нем бережно укутанный от дождя скромный тортик.
КАТЯ. А что же это мама вас... в такое позднее время пригласила?
АПОЛ.ПЕТР. Ну, что вы... Надежда Сергеевна звала меня значительно раньше. Но, тут такая история... такси совсем поломалось... и как-то никто не останавливается...
КАТЯ. (разглядывает его) А вы от Москвы брали такси, или от станции?
АПОЛ.ПЕТР. От станции.
МИЛКА. Как же это? У нас на станции такси не...
ЛИЗА. Людмила!.. Вы, наверное, промокли?
АПОЛ.ПЕТР. Совсем немного. Это ничего. У меня прекрасный водонепроницаемый плащ. (кашляет)
ЛИЗА. Давайте его сюда. (берет плащ)
АПОЛ.ПЕТР. Вы не волнуйтесь, я ненадолго. Вручу... и поеду... поймаю машину... очень много работы... (оценивает торт) Ну-с, можно звать!
КАТЯ. Какие в это время машины... Мама!
МИЛКА. Бабушка, к тебе пришли!
Входит НАДЕЖДА СЕРГЕЕВНА.
НАД.СЕРГ. Вы пришли... я рада... здравствуйте. Думала, уже не приедете. Чайник пять раз грела.
ЛИЗА. (вздыхает) Это правда.
НАД.СЕРГ. Вы на электричке? Сейчас чай пить будем.
АПОЛ.ПЕТР. Это не обязательно. Я чай не люблю... Надежда Сергеевна.. вот... здравствуйте... (протягивает цветок) это вам... Конечно, не бог весть какое творение природы, не лилия и не лотос...
НАД.СЕРГ. Что вы... это так трогательно... замечательно... А где-то была ваза. Я оставляла тут вазу.
КАТЯ. Мама, мы ее убрали. Сейчас Лиза принесет другую.
НАД.СЕРГ. Как другую, зачем? Я не хочу, я люблю мою, из китайского фарфора... где она?
ЛИЗА. Мама, не волнуйся. Не было света, и мы ее убрали, чтобы не разбить.
НАД.СЕРГ. Ну, так надо ее вернуть обратно. Это очень просто – взять и поставить туда, где она стояла. Я помню, я ее сама ставила.
АПОЛ.ПЕТР. Надежда Сергеевна, давайте мы пока...
НАД.СЕРГ. Вы не понимаете. Они считают меня сумасшедшей.
КАТЯ. Мама, никто так не считает.
НАД.СЕРГ. Считают, считают, я знаю...
АПОЛ.ПЕТР. Знаете, такой дождь замечательный. Я в молодости любил задрать голову под дождем и смотреть на тучи. Капли летят... тысячи, миллиарды капель, а я представляю, как они там в высоте... Видят всю землю и несутся вниз. А за ними другие... Пытался угадать, какие из них мои, подставлял лицо. Глупо...
НАД.СЕРГ. В юности много прекрасной глупости. Я девчонкой любила в дождь бегать по лужам босиком. Бежишь, прыгаешь так, чтобы брызг побольше было. Прохожие в стороны отскакивают, ругаются, кричат вслед и руками машут. А ты летишь, как птица – веселая, мокрая, счастливая. Летишь и хохочешь...
АПОЛ.ПЕТР. А где у вас можно руки помыть?
КАТЯ. Милка, проводи. Вам переобуться надо.
АПОЛ.ПЕТР. Ничего, ничего, не волнуйтесь. (кашляет)
НАД.СЕРГ. Конечно, надо. Вы простудитесь, а мы будем переживать. Людмила, найди тапочки. (МИЛКА и АПОЛ.ПЕТР. уходят)
КАТЯ. Кто это, мама?
НАД.СЕРГ. Так... в булочной познакомились, у Савеловского вокзала. Его продавщица на двадцать рублей обсчитала. А он стоит, на сдачу и не смотрит. А смотрит в окно на воробьев.
КАТЯ. А сейчас чем занимается? Вид у него...
НАД.СЕРГ. Он не рассказывал. А я не спрашивала.
ЛИЗА. Мама, ты извини, было действительно темно и твоя ваза... я... в общем...
НАД.СЕРГ. Я уже поняла. Эту вазу мне подарили в мой первый день рождения...
КАТЯ. Ты никогда не говорила об этом.
НАД.СЕРГ. Друзья отца. Даже не знаю кто. С кем во время войны служил, наверное. Он уже был арестован, мама до последнего таскалась беременная по очередям в кабинеты, пыталась что-то узнать. Что там узнаешь? – «дело в разработке» и все. Потом пыталась узнать какой лагерь. Какой там лагерь? Он был расстрелян через месяц после ареста. Это уже когда реабилитировали стало известно... Из роддома маму никто не встречал. Боялись. Сама со мной на троллейбусе до Арбата. А дома ваза. «Дочке в День рождения. Пусть в этой вазе всегда будут цветы»... А маме букет роз с запиской – «Наташа, желаю счастья». Без подписи. Счастья... Мама все бросила и уехала со мной в Чимкент, к двоюродному брату. А вазу эту взяла. Хотела, чтоб моя жизнь была лучше, чем ее... Как эта ваза в дом попала, так и не узнали.
ЛИЗА. Извини, пожалуйста.
НАД.СЕРГ. Удивительно – отец давно был расстрелян, а мама ждала, расспрашивала. Вроде бы кто-то его где-то видел, встречал... Никого у нее никогда больше не было... Если не знать, что человек умер, можно всегда считать его живым. Эта ваза маленькая, а величиной со всю мою жизнь. И она разбилась. Это значит время.
КАТЯ. О чем ты?
НАД.СЕРГ. Ни о чем.
МИЛКА. (входит) Дождь кончился. Может, я все-таки пойду?
КАТЯ. Дождь не кончился, а просто пошел дальше. Надо нагреть воды для чая.
НАД.СЕРГ. Возьми в кладовке самовар. Чайник сгорел, кажется.
КАТЯ. Милка, давай. (МИЛКА уходит. Звонок в дверь)
ЛИЗА. Я открою. (уходит)
НАД.СЕРГ. Вы еще кого-то ждете?
КАТЯ. Я - нет, Лиза – да.
НАД.СЕРГ. А что Павел?
КАТЯ. Ой, мама, хоть ты оставь меня в покое. Оставьте все меня в покое. Я не ребенок.
НАД.СЕРГ. Бедные мои девочки.
ЛИЗА. (входит, шепотом) Черт, черт, черт, черт!
3.
Входит АЛЕКСАНДР ПАВЛОВИЧ с пакетами.
АЛЕКС.ПАВЛ. Добрый вечер! Слушайте, у вас калитка совсем сломана.
КАТЯ. А вы бы взяли да починили.
АЛЕКС.ПАВЛ. Кто, я?
КАТЯ. Ну да, вы.
АЛЕКС.ПАВЛ. Я, собственно... да и поздно уже...
ЛИЗА. Катя шутит. (делая страшные глаза, шепотом) Катька! (нормальным голосом) Это моя сестра, Катя. А это мама – Надежда Сергеевна. А это – Александр Павлович. Он музыковед, мы с ним вместе работаем.
АЛЕКС.ПАВЛ. (протягивает руку) Очень приятно, очень приятно.
КАТЯ. А уж нам как приятно.
ЛИЗА. Катя!
АЛЕКС.ПАВЛ. Это с вами я по телефону?..
КАТЯ. Со мной.
АЛЕКС.ПАВЛ. Я тембр запомнил.
КАТЯ. Он неповторим, это точно.
НАД.СЕРГ. Вы на электричке?
АЛЕКС.ПАВЛ. Не совсем.
КАТЯ. У Александра Павловича «Гранд Чироки», мама.
НАД.СЕРГ. Это что-то... индейское?
КАТЯ. Почти. Что-то американское. Такая машина, мама.
ЛИЗА. (ледяным голосом) Катя, помоги мне отнести сумки на кухню. Пожалуйста.
КАТЯ. С удовольствием, сестричка. (берут пакеты, уходят)
НАД.СЕРГ. Александр Павлович.
АЛЕКС.ПАВЛ. Да.
НАД.СЕРГ. Дождь идет еще?
АЛЕКС.ПАВЛ. Нет, кончился.
НАД.СЕРГ. А вы что же, ухаживаете за Лизой?
АЛЕКС.ПАВЛ. Ну, в общем...
НАД.СЕРГ. Как это «в общем»? Вы с ней спите?
АЛЕКС.ПАВЛ. Ну, не совсем...
НАД.СЕРГ. Что значит «не совсем»?
АЛЕКС.ПАВЛ. Ну... как это... иногда... вот черт... Слушайте, давайте я вам калитку починю.
НАД.СЕРГ. Да поздно уже, темно.
АЛЕКС.ПАВЛ. Ничего, у меня в машине фонарь есть и инструменты. (идет, сталкивается с АПОЛ.ПЕТР., протягивает руку) Александр Павлович, музыковед.
АПОЛ.ПЕТР. Аполлинарий Петрович, лингвист.
АЛЕКС.ПАВЛ. уходит, через некоторое время стук на улице.
НАД.СЕРГ. Понятно, у кого Лиза чертыхаться научилась.
АПОЛ.СЕРГ. У вас гости, я не вовремя.
НАД.СЕРГ. (себе) Лизин ухажер... Девочки мои, девочки... (вслух) Нет, все в порядке.
АПОЛ.ПЕТР. (разглядывает тапочки) Кому понадобилось отменять галоши? Чем они мешали? Так удобно – пришел, снял, все в туфлях... Красивые, нарядные. Женщины высокие, стройные, танцуют... А как можно танцевать в тапочках? (спохватывается) Я не то, чтобы собирался танцевать, просто...
НАД.СЕРГ. Спасибо, что приехали.
АПОЛ.ПЕТР. Я ненадолго. Сейчас поймаю машину. Вы сказали, что я могу помочь... Не знаю, смогу ли я.
НАД.СЕРГ. Потом об этом. (пауза) Куда вы сейчас поедете? Оставайтесь. Поедете утром... Я не спросила о вашей семье. Можно им позвонить, чтобы не волновались.
АПОЛ.ПЕТР. Нет, звонить мне никому не надо. (пауза) Я был женат. Недолго... Квартиру оставил сыну и его семье... Не мог смотреть, как они ждут, когда я умру.
НАД.СЕРГ. А как же вы?
АПОЛ.ПЕТР. Мне купили комнату в коммуналке. Меня это устраивает. Мне ничего не надо. Я абсолютно один. Собственно, и знакомых у меня – только сосед-пенсионер. Иногда по вечерам мы с ним играем в шахматы.
НАД.СЕРГ. Откуда вы знаете, что я люблю лилии и лотосы? Я не говорила.
АПОЛ.СЕРГ. Правда? Так как-то пришло на ум. Может же быть такое?
НАД.СЕРГ. Может. Иногда я вижу ангелов. Иногда слышу их голоса. Дети считают, что я больна. Поэтому последнее время я им ничего не рассказываю.
Входят ЛИЗА и КАТЯ с тарелками, ЛИЗА слышит стук молотка.
ЛИЗА. Боже, мама, ты все-таки погнала его чинить калитку!
КАТЯ. С худой овцы, как говорится...
ЛИЗА. Черт, Катька, ты еще... Ему же нельзя, ему пальцы беречь надо!
КАТЯ. Скажите, какой Рубинштейн!
НАД.СЕРГ. Ничего, Лиза. Когда-то всех поголовно учили музыке. Это не мешало командовать полками и изобретать теории. Он же не в забое уголь добывает.
ЛИЗА. Причем тут забой, какие теории!?
НАД.СЕРГ. Ну, не знаю... относительности, к примеру...
ЛИЗА. Эйнштейн не чинил калитки!
КАТЯ. Почему? Мне очень хорошо известно, что Эйнштейн прекрасно чинил калитки. Молотком и этими... как их... пассатижами.
ЛИЗА. Вот змея! Ты тоже мама хороша. (в окно) Александр Павлович, бросайте, идите есть!
ГОЛОС АЛЕКС.ПАВЛ. Да я уже закончил, тут не сложно.
ЛИЗА. Как так можно, мама? Пойти дать ему чистое полотенце... (уходит)
МИЛКА вносит самовар, КАТЯ и МИЛКА расставляют тарелки.
НАД.СЕРГ. Аполлинарий Петрович, а почему вы чай не любите?
АПОЛ.ПЕТР. Так, не люблю.
НАД.СЕРГ. Может быть, вам кофе?
АПОЛ.ПЕТР. Нет, я вообще есть не хочу. У меня разгрузочный день. (кашляет) Специальная арабская диета.
НАД.СЕРГ. Кашель у вас сухой, вы все-таки простыли.
АПОЛ.ПЕТР. Нет, это у меня постоянно.
НАД.СЕРГ. Тогда, скорее всего, сердце.
АПОЛ.ПЕТР. Это верно. Сердце у меня действительно не очень.
МИЛКА. Бабушка у нас врач.
НАД.СЕРГ. Скорее не врач, а лекарь. Врач, я думаю, это как когда-то в Индии – голову наголо, обет безбрачия... Дар, отречение и подвижничество. Сахар в моче на вкус определяли. Всё, чтобы спасти.
АПОЛ.ПЕТР. Ну, подвижников, положим, и у нас хватает.
НАД.СЕРГ. Хватает. Только у меня этого дара нет. Я все больше по книжкам да по учебникам. Ну, и опыт, конечно. А вот у Миши дар этот был. Врач от Бога. С лету все схватывал и никогда не ошибался.
МИЛКА. Это бабушкин муж. Они вместе в медицинском учились. Он в Афганистане погиб.
АПОЛ.ПЕТР. Дамы, хватит о грустном.
НАД.СЕРГ. Правильно, Аполлинарий Петрович. Берите все в свои руки, командуйте. Может, что расскажете интересное?
АПОЛ.ПЕТР. Интересное?.. Хотите, я вам персидскую загадку загадаю?
МИЛКА. Конечно. Давайте.
4.
АПОЛ.ПЕТР. Тогда так.. Долой все со стола, стелим скатерть на полу. У нас тут покои падишаха. Падишах, естественно, Надежда Сергеевна.
НАД.СЕРГ. Падишахиня.
АПОЛ.ПЕТР. Ей трон. Остальные на пол. Одалиска - Людмила. Разливает всем чай.
МИЛКА разливает чай, входят ЛИЗА и АЛЕКС.ПАВЛ.
АЛЕКС.ПАВЛ. О, да вы тут целый пир развернули. Что торжествуем?
КАТЯ. День камбоджийского справочника, героически сгоревшего в огне шашлычного костра.
ЛИЗА. Катька, ты что, серьезно?
КАТЯ. Шучу, не бойся. Вон он на шкафу.
НАД.СЕРГ. Ой, а что ж мы только чай? У меня настойка есть. Чудная, на березовых почках.
АЛЕКС.ПАВЛ.. Я за рулем. И мы вообще-то статью собираемся писать.
НАД.СЕРГ. Это лучшее, что могут делать мужчина и женщина ночью.
ЛИЗА. Мама!
НАД.СЕРГ. Аполлинарий Петрович, а вы?
АПОЛ.ПЕТР. Простите, не пью и не пил никогда. Врал, что у меня язва желудка. Люблю, чтобы всегда были ясные мозги.
НАД.СЕРГ. Я тоже не хочу... сейчас.
КАТЯ. А я выпью. И закушу. И снова выпью, и снова закушу. Сейчас принесу. (себе) Где там наши рюмки? (уходит)
АПОЛ.ПЕТР. А есть ли у вас какое-нибудь покрывало?
МИЛКА. Что-нибудь найдем.
АПОЛ.ПЕТР. А музыка? Что-нибудь восточное.
МИЛКА. Вот этого у нас завались.
АПОЛ.ПЕТР. Тогда минуту терпения. (уходит с МИЛКОЙ)
НАД.СЕРГ. Александр Павлович, садитесь на пару минут. Сейчас Аполлинарий Петрович загадку загадывать будет.
АЛЕКС.ПАВЛ. Ну, если только на пару минут. (садятся) Там к вашему забору машина подъехала. И никто не выходит. Это не к вам?
ЛИЗА. Наверное, к Милке.
НАД.СЕРГ. Так поздно? Если бы это был Паша, он бы зашел. Нет, это не к нам. Хотите, я вам пока по руке погадаю?
АЛЕКС.ПАВЛ. А вы умеете?
НАД.СЕРГ. Умею.
АЛЕКС.ПАВЛ. Какую надо руку?
НАД.СЕРГ. Вы правша или левша?
АЛЕКС.ПАВЛ. Правша.
НАД.СЕРГ. Тогда правую. (АЛЕКС.ПАВЛ. протягивает руку) Так, ладонь квадратная, пальцы длинные – вы практичны, изобретательны, любите быть в гуще событий... болезней у вас особых не было и пока не предвидится - линия жизни хорошая, глубокая... указательный палец загнут к среднему – вы неуверенны в себе, у вас комплексы, эгоцентризм и низкая самооценка...
ЛИЗА. Ну, это дело поправимое.
НАД.СЕРГ. Конечно, поправимое... жизненной энергии маловато – холм Венеры мягковат... холм Марса не прощупывается вообще – защитник вы не очень...
ЛИЗА. Надо заниматься гимнастикой или йогой.
НАД.СЕРГ. Гимнастикой или йогой... очень короткий мизинец – при общении с женщиной вы предпочитаете задушевные разговоры, вместо того, чтобы заняться собственно... делом...
ЛИЗА. Мама! Ну, разве это важно?
НАД.СЕРГ. Что же тогда важно? Я так думала, что это и есть самое важное...
ЛИЗА. Мама!
НАД.СЕРГ. Я просто смотрю на руку. У вас нет линии судьбы. Так бывает. Она появляется не сразу, иногда довольно поздно. Но сейчас вы не знаете, зачем живете. Правда, у вас крест между линиями головы и сердца – вас ждет большая удача, когда вам будет так сорок два- сорок три... Линия головы длинная – думаете вы медленно, но углубленно... холм Луны...
КАТЯ. (входит с бутылкой коньяка и рюмками) Гадаете?
АЛЕКС.ПАВЛ. (отдергивает руку) Нет, это я так...
КАТЯ. Понятно. (наливает себе)
ЛИЗА. Откуда коньяк, если ты говорила, что никого не ждешь?
КАТЯ. Никто больше не будет? Ну, так я сама. За здоровье бурых медведЕй! (пьет) Александр Павлович, а куда эта статья, что такая важная?
АЛЕКС.ПАВЛ. Для Би-би-си. Если понравится, сделают сценарий и отправят экспедицию на Бали. Изучать местную этническую музыку и снимать фильм.
КАТЯ. Здорово. Значит с индонезками я угадала. За мудрость тибетских лам! (пьет)
МИЛКА. (выглядывает) Мы готовы.
НАД.СЕРГ. Тогда вперед! (музыка)
5.
АПОЛ.ПЕТР. (появляется, с ним МИЛКА) Я, Великий Визирь, при дворе светоча звезд небесных луноликого и солнцеподобного падишаха...
НАД.СЕРГ. Падишахини.
АПОЛ.ПЕТР. Хини ибн, то бишь бен, то бишь бинт, Убрагамбек Паши Десятой, неизвестного пятого калифа Великого Халифата, объявляю диван открытым!
КАТЯ. Ура! (пьет)
АЛЕКС.ПАВЛ., ЛИЗА. Ура!
НАД.СЕРГ. Катюша, ты не слишком спешишь?
КАТЯ. Мама, за диван – святое дело!
АПОЛ.ПЕТР. Солнцеподобный падишах хотели бы испытать свой диван.
КАТЯ. Хм.
АПОЛ.ПЕТР. И загадывают ему древнюю загадку о верблюдах.
КАТЯ. О верблюдАх.
АПОЛ.ПЕТР. О верблюдАх.
ЛИЗА. Это обо мне.
КАТЯ. И обо мне. Ты – одногорбый, я – двугорбый. Как там они кричат? Му-у!..
АПОЛ.ПЕТР. Разгадавший эту хитрую загадку получит наивкуснейший тортум рахат ибн лукумун со стола их светлости.
КАТЯ. А можно аванс для тупых, на случай неугадания?
АПОЛ.ПЕТР. Можно.
КАТЯ. Салям алейкум. (берет кусок торта)(сама себе) Валейкум ассалям.
АПОЛ.ПЕТР. Итак. Один мудрец почувствовал приближение смерти. И захотел, чтобы три ученика его нашли достойного преемника. Он позвал их и сказал: «Ученики мои, я умираю. Все, что я нажил – это семнадцать верблюдов... верблюдОв, которые стоят у моего дома. Они ваши. Но поделить их надо так, чтобы старшему из вас досталась половина, среднему третья часть, а младшему одна девятая». Сказал и умер. Всё. Теперь посмотрим, что скажет нам почтенный диван. У нас есть самый мудрый (показывает на АЛЕКС.ПАВЛ.), э-э... тоже мудрый (показывает на ЛИЗУ) и...
КАТЯ. И дурак. Ну, ясное дело. Я, между прочим, ее старше.
АПОЛ.ПЕТР. ..И еще один тоже мудрый. Александр Павлович, прошу.
АЛЕКС.ПАВЛ. Хм... я со счетом не очень... Ну, не знаю. Может, им всем вместе владеть этими верблюдами, а ухаживать по столько дней, сколько у каждого долей.
АПОЛ.ПЕТР. Вряд ли, уважаемый Александр Павлович, вы бы смогли стать достойным наставником неопытных юношей, во тьме бредущих к истине. Тогда еще один тоже мудрый. Екатерина Михайловна, прошу.
КАТЯ. Да продать надо к чертовой матери этих верблюдОв, а деньги поделить, кому сколько положено!
АПОЛ.ПЕТР. И этот ответ мы не можем признать верным. Елизавета Михайловна.
ЛИЗА. Я не знаю. Просто не знаю.
АПОЛ.ПЕТР. Так-так-так... Большой диван надежд не оправдал. Рахатум-лукумун остается у падишаха, коему изначально, собственно, и был предназначен. (хватается за сердце)
НАД.СЕРГ. Аполлинарий Петрович, вам нехорошо?
АПОЛ.ПЕТР. Нет, ничего.
АЛЕКС.ПАВЛ. А какой же ответ?
АПОЛ.ПЕТР. Долго ломали головы ученики, говоря примерно то же, что и вы. И поняли, что не могут решить этой задачи. И стали искать, кто бы им помог. И тогда им сказали, что далеко-далеко, на окраине земли, живет в ветхой лачуге другой мудрец. Они пошли к нему. Мудрец их выслушал и произнес: «Я не так богат, как ваш учитель. У меня есть только один верблюд. Берите его себе. У вас будет восемнадцать верблюдов. Тот, кому положена половина, получит девять; кому положена третья часть, получит шесть, а кому положена девятая часть, получит двух». «Хвала небесам, - закричали ученики, - мы нашли ответ!» «Это еще не всё, - сказал мудрец. – Девять, шесть и два будет семнадцать. Остается один верблюд. Это мой, поэтому я забираю его обратно». Тут ученики поняли, что нашли нового учителя.
ЛИЗА. Лихо!
АПОЛ.ПЕТР. Да... (хватается за сердце)
НАД.СЕРГ. Аполлинарий Петрович, у меня есть нитроглицерин.
АПОЛ.ПЕТР. Нет. Мне просто надо посидеть немного в другой комнате, я сейчас вернусь.
КАТЯ. А я пошла спать. Пойдемте, Аполлинарий Петрович, я провожу. (уходят)
ЛИЗА. Людмила, помоги убрать. (убирают)
НАД.СЕРГ. Гордый.
ЛИЗА. Он от станции шесть километров пешком шел. По дождю.
НАД.СЕРГ. Гордый. Денег нет, а не признАется. «Поймаю машину»...
6.
Входит МАКС.
МАКС. Мила, что за дела, мне что тут, до утра стоять?
ЛИЗА. Ой, вы кто, как вы вошли?
МАКС.(не глядя) А там открыто всё.
АЛЕКС.ПАВЛ. Это я когда с калиткой возился, дверь не закрыл, наверное.
НАД.СЕРГ. Вы бы хоть «здрасте» сказали.
МАКС. (не глядя) Здрасте. Мила, не хочется разгоняться, но мобильник ты не берешь, я тебя жду, там наши все собрались, пиво греется, ну, что за дела?
МИЛКА. Макс, я не поеду сегодня.
МАКС. Как не поедешь? Я стол заказал, поляну накрыл. Или ты уже на «Чироки» перекинулась? Ему лет пятнадцать уже и резина лысая совсем. (смотрит на АЛЕКС.ПАВЛ.) Этот что ли?
МИЛКА. Макс, пожалуйста, уйди.
НАД.СЕРГ. Вы кто такой?
МАКС. Буржуазия. Шутка такая есть. Бежит директор школы по коридору. Весь такой в книжках, глобусах. А на подоконнике ученик – в одной руке пиво, в другой «Плейбой», в зубах сигарета дымится. Директор как заорет: «Как!? Что!? Какой класс!?» А тот ему: «Буржуазия».
НАД.СЕРГ. Вы в моем доме.
МАКС. Вот эта халупа дом что ли? Ну, что вы... Это, как сказал классик, вас кто-то обманул. Да я, собственно, не собираюсь ссориться. Просто общаться с вами не хочу, простите уж. Мила, ну хватит уже, поехали.
ЛИЗА. Мы сейчас милицию вызовем.
МАКС. Бедная пролетарская интеллигенция. Угадал? Был тут у меня один на днях. Два часа жопу вылизывал - подводил к мысли денег дать. То ли выставку открыть, то ли кино снимать, то ли Платона переиздать, философа, блин... Сейчас, мол, самое время, пора переиздать... не помню... Много их ходит... Факсов каждый день кипы... А милицию я и сам могу вызвать. Хотите?
АЛЕКС.ПАВЛ. Ах, ты!.. (бросается на МАКСА, тот его отшвыривает, ЛИЗА бежит на помощь)
МАКС. (держит ЛИЗУ, отпускает, она отходит) Мила, ну зачем этот скандал? Я ведь по-нормальному зашел.
НАД.СЕРГ. Пошел вон.
МАКС. Чего?
НАД.СЕРГ. Вон пошел.
МАКС. Пойду, когда сам захочу.
НАД.СЕРГ. бьет МАКСА по лицу.
МАКС. (оторопело) Ничего себе! Вот тварь!..
НАД.СЕРГ. бьет еще раз.
МАКС. Тварь...
МИЛКА. (бросается к НАД.СЕРГ.) Бабушка!
МАКС. (приходит в себя) Ну, тварь, я не хотел... (бросается на НАД.СЕРГ.)
АПОЛ.ПЕТР. (появляется, глухим, непривычным, но негромким голосом, от которого все, кроме МАКСА, отходят в сторону) А ну стоять. (пауза) Стоять. (пауза, садится за стол) Сядь. (МАКС садится за стол) Смотри мне в глаза. (пауза) В глаза! (пауза) Не отворачиваться. В глаза смотреть... (пауза) Руки на стол, чтобы я видел... (шепотом, почти неслышно) На стол, я сказал, б...ядь... На стол!.. (несколько секунд смотрит на МАКСА, тому делается дурно) (обычным голосом) Иди отсюда... мальчик... и никогда больше... не приходи. (МАКС, шатаясь, уходит)
Пауза.
ЛИЗА. Что это было?
АПОЛ.ПЕТР. Так, ничего, суфийская практика... Извините за терминологию. Это на фарси...
НАД.СЕРГ. Как хорошо, что вы здесь оказались... Я даже не знаю... Как ты могла во все это влезть, Людмила?
МИЛКА. Ой, бабушка! (плачет, убегает)
АЛЕКС.ПАВЛ. Надежда Сергеевна. Я человек… как это раньше говорили… несуразный. И мямля, это вы все правильно сказали. И все остальное, я понимаю... И не защитник. Но я постараюсь, попробую... что я говорю?.. в общем, как там, в старых книгах?.. я хочу просить у вас руки вашей дочери... Вот.
НАД.СЕРГ. Это вы удачный момент выбрали... Что я? У Лизы просить надо. Лиза-то согласна?
КАТЯ. (входит) Ха!.. Еще бы! Что-то здесь шум какой-то, крики...
НАД.СЕРГ. Так, ничего, суфийская практика.
КАТЯ. А-а... Это тоже что-то персидское. Низами, Саади... Тогда я снова пошла спать. (уходит, бормочет) Ты сказала, что Саади целовал лишь только в грудь, обожди ты бога ради, обучусь когда-нибудь...
АЛЕКС.ПАВЛ. Лиза!
ЛИЗА. Да. Я согласна. Мы пойдем писать статью, мама. (уходят)
7.
В саду.
НАД.СЕРГ. Свежесть какая, звезды... Может, хоть у Лизы все будет хорошо? Спасибо, что вы приехали.
АПОЛ.ПЕТР. Не благодарите меня.
НАД.СЕРГ. Ладно. Будем чай пить. (наливает чай) У меня вкусный, с мятой. И пластинки есть старые. И патефон. Хотите послушаем?
АПОЛ.ПЕТР. Я птиц люблю слушать.
НАД.СЕРГ. Ах, да! Вы...
АПОЛ,ПЕТР. Нет, я очень люблю чай. Просто...
НАД.СЕРГ. Я знаю. Болезнь Паркинсона... Так еще не очень заметно, а когда вы берете в руки чашку... У вас дрожат руки, и вы не хотели расплескать чай и выглядеть... ну, в общем...
АПОЛ.ПЕТР. Да.
НАД.СЕРГ. А давайте я вас сама напою. Как в детстве. (берет ложечку, поит) За папу, за маму, за...
АПОЛ.ПЕТР. Не надо.
НАД.СЕРГ. Почему?
АПОЛ.ПЕТР. Так... Знаете, я говорил про капли дождя. Я все чаще чувствую себя такой же каплей, падающей с высоты. Вначале видишь только огромный прекрасный мир. И летишь в него, как в океан. Потом начинаешь различать все подробнее, и жизнь уже не кажется такой чудесной. Оглядываешься по сторонам – там тысячи таких же, как ты, безудержно несутся навстречу гибели. И вот уже у самой земли, когда, кажется, понимаешь каждую травинку, как будто в насмешку... все... конец. Вы верующая?
НАД.СЕРГ. Да.
АПОЛ.ПЕТР. А я нет. Я знаю, что там ничего не будет. Я просто ударюсь о землю. И все.
НАД.СЕРГ. Это потому, что вы в Бога не верите.
АПОЛ.СЕРГ. По-моему, вашему Богу все равно. Если он даже есть... он просто... наблюдает за происходящим. И усмехается. Иначе объяснить то, что происходит невозможно... У вас хорошие дочери.
НАД.СЕРГ. Да. Катя - талантливый архитектор. Когда хочет, прилично зарабатывает. Сейчас вот не хочет... Лиза окончила консерваторию. Это Миша заразил ее Востоком. Все какие-то истории рассказывал... Знаете, как Шива играл на тыквах?
АПОЛ.ПЕТР. Нет.
НАД.СЕРГ. Шива сидел на берегу реки и смотрел на звезды, как мы сейчас. И захотел сделать инструмент, чтобы музыкой достичь высшего блаженства. Он срезал бамбук и привязал к нему две пустые тыквы, потом сплел из ниток струны, натянул и заиграл. И тихая музыка его была слышна до самых небес... Внезапно одна струна лопнула. Тогда из леса вышел олень и сказал: «Возьми мои вены и натяни их. Но пока я еще буду жить, продолжай играть»... Катька, та не слушала. А Лиза... Знаете, Миша даже пульс определял, как китайцы – двумя руками, крест-накрест, тремя пальцами. Он погиб в восьмидесятом. Мне было двадцать восемь лет. Мы только начали вставать на ноги.
АПОЛ.ПЕТР. Вы не простудитесь? Ветер.
НАД.СЕРГ. Нет. Вот вы не верите. А я верю. Если я капля и разобьюсь, то это будет только начало, а не конец... Я знаю, что есть такое место на земле, где идут золотые дожди и цветут розовые лотосы. И мой Миша... он ждет меня там. Где-то в Индии... Потому что он очень ее любил. И я хочу туда, к нему... Я скажу вам, зачем я вас позвала. Я хочу уйти. Совсем уйти. К нему. Я устала от одиночества. Девочки мои выросли. У них своя жизнь. Я одна. И потом... я не хочу умирать здесь. Не хочу, чтобы пьяные, немытые люди копали мне могилу и, матерясь, опускали мой гроб. А мои девочки искали, кому еще сунуть денег, чтобы всё прошло н о р м а л ь н о. Похороны у нас... Если только вы не член правительства и не владелец банка... Да вы и сами знаете... А так, что бы со мной ни случилось, они будут думать, что я жива. И мне - хорошо. Потом я не смогу, а пока еще есть силы... Одним словом, я решила.
АПОЛ.ПЕТР. М-да... Как же они без вас?
НАД.СЕРГ. Я им уже ничем помочь не могу. Только раздражаю. Они взрослые, справятся. И поймут со временем. Мама похоронена далеко. Зайду к ней. Поговорить и попрощаться. А других причин оставаться здесь, у меня нет.
АПОЛ.ПЕТР. Даже не знаю, что сказать. Как же вы вот так возьмете и пойдете?
НАД.СЕРГ. Да, возьму и пойду. Если билеты, визы, там останется фамилия, когда-нибудь это обнаружится. Я хочу просто – была и нет. И потом я знаю: туда попасть можно, только если идти. Слушать ветер и видеть отражения звезд в росе... Я сильная, я смогу.
АПОЛ.ПЕТР. Когда же вы собираетесь?
НАД.СЕРГ. Скоро. Очень скоро.
АПОЛ.СЕРГ. Чем же я могу вам помочь?
НАД.СЕРГ. Я что-нибудь придумаю, чтобы меня какое-то время не искали. А потом они должны получить письмо. Но не почтовое со штемпелем. Вот оно (дает ему письмо из записной книжки). Письмо просто появится и все. Я не знаю, хватит ли моей жизни, чтобы дойти, и вообще... Но я хочу, чтобы они думали, знали, что я там. Что я вижу радугу, и птицы поют для меня... И рядом мой Миша. Их отец... Вы, наверное, тоже думаете, что я сумасшедшая?
АПОЛ.ПЕТР. Нет. Не думаю. А почему вы выбрали меня?
НАД.СЕРГ. Видите? (показывает) Это моя записная книжка – мой "поминальный справочник". Телефоны... друзей... Последние годы я никого не вписываю, а только вычеркиваю... телефоны. И поминаю... Из тех моих друзей, кто остался, я никому не могу доверить это. Вы человек посторонний. И... вы смотрели на воробьев.
АПОЛ.ПЕТР. Чудны дела твои, Господи, хоть я в Тебя и не верю... А меня с собой возьмете? Письмо подбросит мой сосед-шахматист. Ему можно ничего не объяснять. Он не спросит... Мне тоже очень надо сказать хотя бы несколько слов... одному человеку. Или двум.
НАД.СЕРГ. (пауза) Возьму.
АПОЛ.ПЕТР. Нет, Надежда Сергеевна, не возьмете. На веранде я видел осколки вазы, видимо это ее не могли найти вечером. Так вот, эту вазу подарил вам я. И...
НАД.СЕРГ. (вдруг понимает) И это вы виновны в гибели моего отца.
АПОЛ.ПЕТР. Да.
Пауза. Порыв ветра, шелестят листья. Далекий смех и музыка с других дач. После непогоды где-то люди вышли гулять.
НАД.СЕРГ. Господи... и я вам, именно вам, все рассказала. А вы слушали. Вы... Что же это? Как же вы могли прийти сюда?
АПОЛ.ПЕТР. Я вас искал. И там, в булочной... я просто не мог решиться подойти сам. Я был должен сказать вам это. И хотя бы у вас попросить прощения.
НАД.СЕРГ. (не слушает его) А ваза?.. Я молилась на нее, как на икону, думала, что она от друзей отца. Сколько раз она помогала мне выжить, помогала верить, а ее принесли вы...
АПОЛ.ПЕТР. Я любил вашу маму. Но не в этом дело...
НАД.СЕРГ. Замолчите, я не хочу вас слушать. Эта жуткая нищета в Чимкенте, это постоянное мучительное унижение. Мама вся черная от усталости, со своими никому ненужными тремя языками, день и ночь шила белье. Я прожила там семнадцать лет, до поступления в институт. А потом мама умерла. Уходите. Хотя куда же вы сейчас пойдете? Господи, какой ужас!
АПОЛ.ПЕТР. Нет, я пойду. Сейчас пойду. Знаете, мне было двадцать два года в пятьдесят втором. Я прожил уже больше, чем два раза по столько. И скажу вам, что нет разницы между жертвой и палачом.
НАД.СЕРГ. Есть разница. У палача есть выбор. И... вы живы.
АПОЛ.ПЕТР. Это только так кажется. Я умер, как только узнал, что ваша мама уехала. И понял, что уже никогда не найду ее. Я потом много лет искал, но понял сразу. И вся моя долгая, бессмысленная жизнь...
НАД.ПЕТР. Не надо ничего говорить. Мне не жаль вас. Отдайте мне письмо. Я уйду.
АПОЛ.ПЕТР. (кладет письмо на скамейку) Нет, я уже ухожу. Когда-то один человек тоже искал свою страну, только гораздо выше, над облаками... И однажды нашел ворота и постучал. «Кто там?» – спросили его. «Я», - ответил человек. «Уходи, здесь нет места для тебя и Меня», - сказали ему. И он ушел,.. и вернулся через много лет,.. и снова постучал. «Кто там?», - опять спросили его. «Ты», - сказал человек. И ворота открылись... Знаете, что он делал все эти годы? Он учился прощать... (забывшись, пробует отхлебнуть чай, чай расплескивается. Уходит)
8.
КАТЯ.(вбегает) Мама, мне сейчас звонили, Паша в машине перевернулся!
НАД.СЕРГ. (устало) Чему же ты радуешься? Он жив?
КАТЯ. Жив! Сотрясение мозга, ключица и ребро – сломаны!
НАД.СЕРГ. Что же тут хорошего?
КАТЯ. Он ехал сюда! Он все-таки ехал сюда, мама!
НАД.СЕРГ. (обнимает ее) Вот видишь, моя девочка, он тебя любит. Он тебя любит. И не совершает подлости, ради этой любви.
КАТЯ. Все, хватаю Лизкиного Рубинштейна и еду в больницу. Лизка и сама допишет. (убегает)
НАД.СЕРГ. Катя!
КАТЯ. Да, мама.
НАД.СЕРГ. Я хочу до конца лета уехать к морю.
КАТЯ. Хорошо. После поговорим, мама. (убегает)
НАД.СЕРГ. Уже светает. Какая бесконечная ночь... Миша, ты как-то сказал, что мир такой, каким мы сами его придумываем, и другого нет. Ты просто берег меня. Их тысячи этих миров, существующих одновременно. И разрушающих друг друга. Так или иначе, я скоро буду рядом с тобой. Ангелы, мои светлые ангелы. Берегите моих девочек. Ничто больше не держит меня. Осталось последнее. Последнее. И я хочу видеть это сама.
Патефон начинает играть. Музыка 40-50-х годов 20-го века.
9. (или 2 акт)
1952 г. лето. Кухня коммунальной квартиры. НАТАША (беременна) готовит, отвлекается на книгу. Из открытого окна время от времени слышны дружные голоса. Там слушают трансляцию футбольного матча.
НАТАША. (глядя в книгу) Так-так... Киплинга вдохновляли не благородные идеалы человечности... не благородные идеалы человечности... так... а идеология воинствующего империализма... империализма...
Входит ЕЛИЗАВЕТА ЛЬВОВНА, садится.
НАТАША. Здравствуйте, Елизавета Львовна. (та не слышит) Елизавета Львовна!
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Да.
НАТАША. Здравствуйте.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Здравствуйте, Наташа. У вас есть кипяток? Налейте мне чаю, пожалуйста. И мой чайник нагрейте.
НАТАША. Вы не заболели? Жара такая, а вы в пальто... (наливает чай)
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Нет. Я уходила с вечера.
НАТАША. С вечера? Куда?
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. На Кузнецкий, в приемную. Очередь занимала. Чтобы утром пропуск взять... Сплошное марево перед глазами. Как на море бывает, когда жарко. Или в пустыне.
НАТАША. У вас просто глаза болят. Вам надо на них компрессы спитым чаем делать.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Надо... Надо...
НАТАША. Что я говорю? Вы ведь все сами знаете... Мне кажется, вы зря волнуетесь, я уверена, там разберутся. Не может быть, чтобы не разобрались.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Мне так и сказали: «Разберемся. У нас все по полочкам». Еще полгода назад. Что вы читаете?
НАТАША. Киплинга. Я по нему диплом писать собираюсь. За лето хочу все подготовить, потом рожу и – вперед.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Напрасно. Возьмите кого-нибудь пораньше. Флетчера, Джонсона...
НАТАША. Почему?
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Так... Спокойнее... Они жили, когда еще не было империализма.
НАТАША. Да ну!.. И потом у меня в основном, языковой анализ – синтаксис, лексика, грамматические формы...
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Грамматические формы... Зачем вам рожать, Наташа? Вы сама еще ребенок.
НАТАША. Сережа хочет много детей, хотя бы трех.
НАД.СЕРГ. (появляется) Мама...
НАТАША. Елизавета Львовна, странно, как будто кто-то меня позвал, и такое тепло по телу.
НАД.СЕРГ. Какая ты красивая, мама. И молодая.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. А у нас с Федей нет детей. И это хорошо.
НАТАША. Почему же хорошо?
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Потому что хорошо. Не за кого будет страдать там, сверху. Вы крещеная?
НАТАША. Ну, что вы, конечно нет.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Покрестите ребенка, покрестите.
НАТАША. Кто же сейчас крестит, зачем?
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Крестят...
НАД.СЕРГ. Ты меня не покрестишь, мама. Я покрещусь сама, уже после твоей смерти.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Наташа, к вам приходит этот ваш однокурсник... как его... Аполлоний...
НАТАША. Аполлинарий.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Да. Мне кажется, вы ему нравитесь.
НАТАША. Ну, так что же? Я люблю Сережу. И в нашем роду все женщины – однолюбки. Это у нас наследственное.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Какой-то он ... цепкий. Он так на вас смотрит, когда вы не видите.
НАТАША. Елизавета Львовна, я сейчас толстая, некрасивая... Сережа говорит - «круглая, как паровой котел». Скорей бы родить.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Да, наверное. Просто я уже ничего не вижу... Пустыня... (очередной шум снаружи) Что это?
НАТАША. Савелий Семенович со второго этажа радио в окно выставил. Наши в футбол играют с югославами. А все внизу слушают. А вы, когда шли, разве не видели?
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Нет. «Динамо»?
НАТАША. Сборная. Олимпиада в Финляндии. Ой, Сережа просил счет узнать. (в окно) Савелий Семенович, ну, что там? А? (возвращается) Дуют один пять. Двадцать минут до конца. Вся надежда на Боброва.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Федя болел за «Динамо»... Как это может быть, Наташа, как это может быть одновременно? Он в этом же городе, недалеко. А все другое. Мир другой. А здесь голоса, Олимпиада, и как будто ничего больше нет... А там сотни женщин в очереди. И глаза у них, как у рыб – пустые. Не видят ничего. И я не вижу... Мне сказали сегодня – Федя осужден. Или, как они говорят – «осУжден». Куда отправят – неизвестно. «Справок, гражданочка, не даем»... У него полжелудка нет с войны и почки опущены. Это конец. Это конец.
НАТАША. Елизавета Львовна, может...
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Я – врач. Я – знаю.
НАТАША. Надо письмо написать.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Надо. ...Это мы сами всё делаем. Выращиваем царьков, кланяемся... Был один философ русский, вы его не знаете, он говорил, что есть нации, предназначенные пороть, а есть, чтобы их пороли. Это мы. Я не верила – великая страна... А так и есть. Мы рабы. Рабы. Сегодня четверг?
НАТАША. Четверг.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Пойду. Эту неделю я дежурю по квартире. И письма надо писать. Ворошилову, в Верховный Суд, куда там еще?.. (берет чайник) Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам, суда уходят в плаванье к далеким берегам... Это ведь Киплинг написал?
НАТАША. Да.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Плывут они в Бразилию, в Бразилию, в Бразилию... У Ильфа и Петрова кто-то мечтал о Бразилии.. Как его?.. не помню... Пойду. Ешьте больше фруктов, Наташа. И кальций. Родится девочка, пусть будет врачом.
НАТАША. Ладно. Вы ее сами и научите.
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. Научу.
Вдруг решительно встает, уходит, плотно закрывает дверь, через несколько секунд дверь распахивается от порыва ветра. Хлопает окно где-то. И как-будто негромкий короткий стон доносится. Вскрики людей, голоса.
НАТАША. Что это? (идет к двери)
НАД.СЕРГ. Не ходи туда мама. Не надо. Для нее мука кончилась, и душа, легкая, как тополиный пух, летит над этим городом.
НАТАША. Ой. (хватается за живот) Что же это там? (закрывает дверь) Окно открылось... Полежать, пока Сережа не пришел.
НАД.СЕРГ. Ложись, мама, полежи. Я тебе волосы расчешу, как когда-то. И песенку спою.
НАТАША ложится, засыпает, НАД.СЕРГ. расчесывает волосы, поет.
10.
СЕРГЕЙ. (входит, дверь за ним хлопает, НАТАША просыпается) Разбудил, прости, Натаха-певчая птаха. Спала? (НАТАША кивает) Это хорошо, что спала. А почему здесь?
НАТАША. Суп варила. А соседей нет никого. Только Елизавета Львовна. Есть будешь?
СЕРГЕЙ. Нет... я на минуту.
Как будто разглядывает ее, запоминает. Улыбается. Пересматривает какие-то папки, бумаги.
НАТАША. Сон приснился такой... жуткий. Город пустой где-то на краю света, улочки кривые, грязные, вода желтая в арыках шумит. И почему-то пух везде, как с тополей. А я сижу у глиняной стены, и смотрю в небо. А там ни облачка, только птица какая-то высоко-высоко кружит. А на руках у меня девочка маленькая. А тебя нет.
СЕРГЕЙ. А я на охоте вепря дикого загоняю. Это ты книжек своих начиталась. Смотри-ка лучше сюда. (бросает поиски, достает из сумки ананас, шампанское) Оп-па!
НАТАША. Ух, ты! Ананас. Настоящий!.. Откуда!? Шампанское! Чудо какое-то!
СЕРГЕЙ. Брют.
НАТАША. ЗдОрово!.. Ананасы в шампанском, ананасы в шампанском, удивительно вкусно, искристо, остро...
СЕРГЕЙ. Во-во... Вся я в чем-то...
НАТАША. Норвежском.
СЕРГЕЙ. М-м... ситцевом, вся я в чем-то...
НАТАША. Испанском.
СЕРГЕЙ. Скорее цыганском. Зачем, интересно, ананас бросать в шампанское?
НАТАША. Ты – балда. И ничего не понимаешь. Интересно, а шампанское-то мне можно?
СЕРГЕЙ. Можно. Мне сказал знающий человек. Беременным нужно в день фужер сухого вина. А их мужьям водки. Двести грамм.
НАТАША. Конечно. Мужьям-то зачем?
СЕРГЕЙ. Для поддержания необходимого морального тонуса. Ладно. Шампанское на вечер.
АПОЛЛИНАРИЙ. (входит с розами) Можно? Здрасте.
НАТАША. Входи, Аполлинарий. (берет розы) Спасибо. Вот, опять в банку ставить придется. Сережа, когда ты мне вазу китайскую подаришь?
СЕРГЕЙ. Здоров, Палиндром. Постучал бы.
АПОЛЛИНАРИЙ. Аполлинарий. Я к вам в комнату стучал. А здесь что? Кухня...
НАТАША. А входная дверь открыта?
АПОЛЛИНАРИЙ. Я с управдомом зашел. Что это под вашими окнами?
НАТАША. Что?
СЕРГЕЙ знаками пытается остановить АПОЛЛИНАРИЯ.
АПОЛЛИНАРИЙ. Скорая, врачи...
НАТАША. Где? (выходит в коридор)
СЕРГЕЙ. Что ты, Палиндром, норовишь зайти, когда меня нет?
АПОЛЛИНАРИЙ. Почему, когда нет? Вот, вы есть. Мне просто конспект нужен. Потебня.
СЕРГЕЙ. Чего?
АПОЛЛИНАРИЙ. Потебня.
НАТАША. (входит) Александр Афанасьевич. Это такой ученый-языковед. Нет там никого. И радио никто не слушает. Окно открылось чего-то... (АПОЛЛИНАРИЮ)А Савелий Семенович, управдом наш, две огромные сумищи с консервами потащил от Елизаветы Львовны. Она для мужа собирала. Наверное, известие хорошее о нем получила. Теперь его домашним кормить будет, не консервами. Я же говорила, что все устроится. А интересно, какой счет?
СЕРГЕЙ. Ничья. Пять-пять. (пауза) Какая все это... потебня.
НАТАША. Ты о чем?
СЕРГЕЙ. Так.
НАТАША. Пойду конспект поищу. (уходит)
СЕРГЕЙ. О чем диплом писать будешь, Палиндром?
АПОЛЛИНАРИЙ. Фронтовая поэзия.
СЕРГЕЙ. Хорошая тема.
АПОЛЛИНАРИЙ. Да. Вот вы ведь, Сергей Николаевич, воевали?
СЕРГЕЙ. И что?
АПОЛЛИНАРИЙ. А стихов не писали?
СЕРГЕЙ. Нет.
АПОЛЛИНАРИЙ. А друзья ваши, однополчане? Мне, как филологу интересно.
СЕРГЕЙ. Редко. И потом у них такие стихи... негазетные. К примеру, друг у меня был. Летчик. Получил от сестры письмо, что жена его... загуляла. Сел и написал:
В постель забравшись, словно вор,
Он драл ее всю ночь, как суку,
В антрактах велся разговор
Про верность мужу и разлуку.
Под утро, как самец, ушел –
Усталый, злой и раздраженный,
Она, со сна обшарив пол,
Искала мокрые гондоны.
И жизнь военную кляня,
Из тонкой книжки лист рванула
В стихотворенье «Жди меня»
Презервативы завернула.
И проворчала: «Жизнь скучна...
Когда же кончится война?..» (1)
Написал, а на следующий день сгорел в самолете. Сам смерти искал. Так вот, Палиндром.
АПОЛЛИНАРИЙ. Ну, не у всех же так?
СЕРГЕЙ. И это правда. А Натаха моя и не знала меня, а ждала. Интересно, если бы погиб, за кого вышла? Надеюсь, не за тебя.
АПОЛЛИНАРИЙ. Не любите вы меня, Сергей Николаевич. Это ваше право... Но я вам скажу, вы вообще все не любите... наше... советское... А ведь не один вы воевали. У меня, между прочим, тоже на фронте и брат, и отец...
СЕРГЕЙ. Иди отсюда... мальчик... и лучше не приходи больше.
НАТАША. (входит) Конспекта нет, это все первые курсы. Есть книжка, вот. (дает книгу)
АПОЛЛИНАРИЙ. Спасибо. Пойду. Наташа, приходи завтра с Сергеем Николаевичем к нам на концерт в ДК. Наш танцевальный ансамбль выступать будет. Танцы разных народов.
НАТАША. Не знаю. Как Сережа.
АПОЛЛИНАРИЙ. Ладно, пока. (уходит)
СЕРГЕЙ. Натаха, а ты ему кроме конспектов ничего не давала?
НАТАША. Нет, зачем? Шкатулку только показала, где книжки записные твоих однополчан погибших. Он диплом о фронтовой поэзии пишет, ему материал нужен. Они ведь все погибли. А так о них память будет.
пауза
СЕРГЕЙ. Я поеду.
пауза
Может быть, сегодня задержусь. Компрессоры из Свердловска должны прибыть...
пауза
А может, и не задержусь. В любом случае, ты не волнуйся. (идет к двери) Все забываю спросить, ты говорила, у тебя брат двоюродный в Казахстане. Ты его адрес помнишь?
НАТАША. Конечно. Зачем тебе?
СЕРГЕЙ. Просто спросил. Если все же задержусь, меня не жди, пей шампанское и ешь ананас. Дай чмокну тебя, Натаха-певчая птаха. (уходит)
11.
НАД.СЕРГ. Господи! Для чего Ты видишь это, и допускаешь это? За что? Я знаю, я не первая спрашиваю Тебя об этом. Тысячи тысяч... - пух с тополей, летящий над землей. За что, Господи? Дожди, падающие в песок. Они соленые, Господи. За что? За слабость нашу и неверие? Но это жестоко. Моими нерожденными братьями и сестрами, моим Мишей и моим безмерным одиночеством говорю Тебе – это жестоко, Господи. Ты сам принял смерть за чужие грехи. Сколько же еще надо мук и смертей, чтобы остановить это безумие? Тополиный пух и капли дождя... Для чего Ты построил такой мир? Уничтожь его, пусть ничего не будет. Только ночь и ветер над океаном. Как в начале. Пусть Твоим первым словом и словом последним будет «Ничто».
12.
«ДК»
АПОЛЛИНАРИЙ. Любимый танец пролетариев Бразилии – самба! В нем выражается протест трудящихся против гнусных пауков-эксплуататоров. Музыка!
танцуют пары
ТИФЛЫЙ. (не танцует) Мы окружены кольцом врагов. Их щупальца тянутся к самому горлу нашей страны. Это не мы, а они бряцают оружием. Это не мы, а они стерли с лица земли Хиросиму и Нагасаки. Это не мы, а они душат Африку и Латинскую Америку, высасывая из них последнюю кровь. Классовая борьба – это классовая ненависть, в первую очередь. Ненависть. И она неистребима. В этом истина. Простая и жестокая вечная истина жизни. Вся история тысячелетий подтверждает это. Или мы, или они. Так будет всегда.
АЛЕКС.ПАВЛ. Лизонька, вот этот звук... это конги?
ЛИЗА. Я думаю, что это барабан бомбо, Саша.
КОНВОИР. Товарищ майор, можно?
ТИФЛЫЙ. Можно Машку за ляжку и козу на возу.
КОНВОИР. Виноват, разрешите?
ТИФЛЫЙ. Это другое дело, давай. (приводят СЕРГЕЯ)
ЕЛИЗ.ЛЬВОВ. (пишет, читает) Министру иностранных дел СССР, члену ЦК КПСС Андрею Януарьевичу Вышинскому...
МИЛКА. Мне сказали, я могу восстановиться. Надо только досдать рисунок и чертежи.
МАКС. Эти латиносы – отстой. Что ты слушаешь? Попса голимая. Поставь что-нибудь нормальное!
ТИФЛЫЙ. Что ж ты, мил человек, Родину не любишь? Народ изнемогает, восстанавливая страну, из последних сил выбивается, а ты злобные планы вынашиваешь.
СЕРГЕЙ. У меня два ордена Славы и три ранения, я...
ТИФЛЫЙ. Были два ордена Славы. Ты, мил человек, будешь лишен всех наград и званий.
КАТЯ. (по мобильному тел.) Да, Паша... соображай... семнадцать верблюдов, одному половина, второму третья часть, а третьему – девятая...
СЕРГЕЙ. Я...
ТИФЛЫЙ. Молчать, сука! В глаза мне смотреть, в глаза! Руки на стол, чтобы я видел! Руки!.. (бьет СЕРГЕЯ по рукам дубинкой, сваливает со стула, бьет)
АПОЛЛИНАРИЙ.
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском,
Я трагедию жизни претворю в грезо-фарс...
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!
Самба кончается, все, кроме ТИФЛОГО, СЕРГЕЯ, НАД.СЕРГ. пропадают.
НАТАША с чемоданом и «ребенком» проходит.
ТИФЛЫЙ. Сюда смотри. Это что? (достает пистолет)
СЕРГЕЙ. (поднимается, садится за стол) Пистолет. Мой. Наградной.
ТИФЛЫЙ. Нет, глупый, это ты не понимаешь. Это значит, что тебе светит не 17-58-8 УК РСФСР, то есть злобное, но н а м е р е н и е, то есть червонец. А теперь уже, благодаря... (машет пистолетом) - 19-58-8. То есть р е а л ь н а я п о д г о т о в к а, то есть вышак. Окошки-то из квартиры у нас куда выходят? На Арбатскую площадь. А кто там у нас проезжает?
СЕРГЕЙ. Я на суде...
ТИФЛЫЙ. А кто тебе, сука, сказал, что будет суд? Хозяева твои заморские? Будет Особое Совещание. Заочно. Щупальца тянутся к нашему горлу. Но мы будем их рубить, рубить, шинковать как капусту, выжигать до десятого колена. Бабу твою отправим куда-нибудь в Джезказган, добывать медь для страны, а чтобы не пропадала зря – там ее хором, хором, кому не западло. А сученок твой, если родится – в детский дом, для детей врагов народа. Врагов, понимаешь ты это? Врагов. (СЕРГЕЙ пытается его ударить, ТИФЛЫЙ опережает, СЕРГЕЙ падает без сознания) Вот глупый. Враг он и есть враг.
НАД.СЕРГ. Дьявол.
ТИФЛЫЙ. Я-то? Это который с рогами и хвостом, из бабушкиных сказок? Что за чушь? Хвоста у меня, как видишь, нет, копыт тоже. Да и рогов не ношу. Каламбур. С этим (похлопывает себя по паху) все в порядке. (НАД.СЕРГ. пытается его ударить, он уклоняется) Ну, что это за детский сад? Ты же врач, а хочешь меня поранить.
НАД.СЕРГ. Дьявол. (пытается помочь отцу) Папа. Если б я только могла тебя спасти...
ТИФЛЫЙ. Да нет, Надюша. Тут все хитрее. И проще. Я - это ты. Только ты никогда в этом не признаешься. Я не сам здесь сижу – вы меня сюда посадили. Снова каламбур. Ты посадила. А чуть что – слюни распускаете. Не буду я – будет другой. Мы вам необходимы. Тебе необходимы. Такие.
НАД.СЕРГ. Это неправда.
ТИФЛЫЙ. А это как договоришься – то и будет правдой. Черные ястребы – вороново крыло, белые голуби – ясный взгляд. Как только ты склонишь перед кем-то голову в первый раз – всё. Не надо кланяться. Никому и никогда не надо кланяться.
НАД.СЕРГ. Это грех. И имя ему – гордыня.
ТИФЛЫЙ. Это грех. А имя ему – свобода. Иначе – на карачки, в стадо, под кнут, в дерьмо. И большинство, скажу тебе, только рады. Только опять же, не признАются. Вопрос только с большинством ты или нет.
НАД.СЕРГ. Я ненавижу тебя.
ТИФЛЫЙ. Понятное дело. Одна ли ты? Это и есть классовая ненависть. Значит, я все делаю верно. Мы делаем верно. Построили города, и победили в войне, и скоро запустим спутник.
НАД.СЕРГ. Это мой папа победил в войне. А он другой.
ТИФЛЫЙ. Много ты знаешь о том, как это было. Мы все победили. Разные. Такие, как есть. Пушки мясом затыкали. Потому и победили. А иначе нельзя. Или мы, или они. Это бесконечная цепь.
НАД.СЕРГ. Господи, где же выход?
ТИФЛЫЙ. «Господи»... Надо было не входить. Потому что выход один. И я уже все про него сказал. (стреляет СЕРГЕЮ в затылок)
НАД.СЕРГ. Папа!..
13.
Комната АПОЛЛИНАР.ПЕТР. Он в постели. За окнами дождь. Голоса птиц. Входит НАД.СЕРГ. с вещмешком.
АПОЛ.ПЕТР. (пытается встать) Надежда Сергеевна...
НАД.СЕРГ. Не вставайте. Опять сердце?
АПОЛ.ПЕТР. Да...
НАД.СЕРГ. Может быть, что-то надо?
АПОЛ.ПЕТР. Нет, что вы, ничего. У меня все есть.
НАД.СЕРГ. Вы оставили зонтик и плащ... Вот. (кладет зонтик и плащ)
АПОЛ.ПЕТР. Спасибо.
НАД.СЕРГ. Птицы тут у вас поют.
АПОЛ.ПЕТР. Да, очень люблю. Лет сорок уже брожу по лесам... бродил... записывал. А в семьдесят пятом фирма «Мелодия» пластинку выпустила с моими записями. «Голоса птиц».
НАД.СЕРГ. У меня есть такая.
АПОЛ.ПЕТР. У многих есть. Это моя... А вы все-таки...
НАД.СЕРГ. Да. Я ушла.
АПОЛ.ПЕТР. А как же письмо?
НАД.СЕРГ. Я оставила его в бумагах. Когда меня все-таки начнут искать, тогда и обнаружат. И всё поймут. Может быть, не так эффектно, как я хотела, но это и к лучшему: меньше эффектов – точнее суть.
АПОЛ.ПЕТР. Удачи вам. Хотя я, наверное, не могу... желать вам удачи...
НАД.СЕРГ. Отчего же? Вы-то как раз и можете.
АПОЛ.ПЕТР. ТАк вот... один раз в молодости... сделаешь подлость... И потом всю жизнь... Как во сне, как в бреду.
НАД.СЕРГ. Вам не надо волноваться.
АПОЛ.ПЕТР. Я любил вашу маму. Но не в этом дело... Я верил, что поступаю правильно. Вам трудно это представить - как это: любить человека и знать, что он любит... врага. Не моего личного, а всего, во что веришь сам, чем дорожишь... Я потом пытался понять, я бросился в древние тексты – христианство, потом иудаизм... потом арабы и персы... В те годы это было не так уж просто. Я хотел понять... Но... все это слишком умозрительно перед реальной жизнью. И там – войны, костры, доносы, пытки. Видимо вера не может без этого. Я больше ни во что не верю, кроме того, что как капля, летящая с высоты, разобьюсь о песок.
НАД.СЕРГ. Вы больны.
АПОЛ.ПЕТР. Я не оправдываюсь. Ваш Миша погиб, потому что кто-то тоже верил, что так будет лучше. И сейчас кто-то верит и кто-то гибнет... И потом и всегда. Это бесконечно. Мы заложники. А я всю жизнь искал вашу маму, чтобы... встать перед ней на колени.
НАД.СЕРГ. А перед отцом? Вы больны. И это не сердце. Это яд, которым отравлен ваш мозг. Во всем, что происходит, вы ищете ненависть. Миша просто лечил людей. Спасал. В любом кошмаре можно хранить свой огонь. Я знаю это, потому что таким был мой Миша. Такой была моя мама. И таким был мой отец.
АПОЛ.ПЕТР. Вы... Легко рассуждать сейчас. И судить легко. Знаете... вы ничем не лучше меня.
НАД.СЕРГ. Вам нельзя волноваться. Я не судья. Я долго решала, приходить сюда или нет. Я думала над вашими словами о воротах в небе, о палаче и жертве. И поняла, что должна простить вас. Должна. Но не могу. У меня нет на это сил. Это неправильно. Но говорю, как есть. Я слабее, чем думала. У меня нет сил на это. Нет сил. Мама, может быть, смогла бы. Или отец. Или Бог, в которого вы не верите.
АПОЛ.ПЕТР. Зачем же вы пришли? Посмотреть на жалкого, разбитого старика, который не может поднести ко рту чашку чая? Что ж, вы имеете право. Я уже у самой земли, я чувствую ее запах и слышу ее гул. Совсем скоро, как вы говорили, пьяные немытые люди, матерясь, опустят мой гроб в могилу.
НАД.СЕРГ. Нет. Мы уже никогда не увидимся. Я пришла сказать... Потому что только я могу сказать вам об этом. И потому что никому в целом свете вы больше не поверите. Вам надо найти свою страну. Попытаться... Это здесь (кладет руку ему на грудь). Найти место, где нет ненависти. В кромешной тьме обязательно будет маленький огонек. На самой окраине мира, который вы придумали, а значит, и создали. Этот огонек... Это вы. Настоящий. И как только вы найдете его, капля, ударившись о землю, не разлетится дребезгами, а напитает корни, и вырастут травы, и в них поселятся птицы, и будут петь, и эта кошмарная дьявольская цепь прервется. Прощайте. (встает, уходит)
АПОЛ.ПЕТР. Постойте... Еще несколько секунд... Вот что. Я попробую... Попытаюсь... Если вдруг произойдет чудо, и у меня получится... Я хотел бы, чтобы вы знали об этом.
НАД.СЕРГ. Я узнаю, я обязательно узнаю. Просто пойдет дождь, и капли воды в нем будут золотого цвета.
___
(1) - Стихотворение Виктора Скворцова, летчика. Погиб в конце войны.
2004 г.
___________________