Начало новой жизни
Когда мы осенью встретились в Москве, нужно было что-то решать в отношениях между нами, и некоторое время спустя я сделал Л-е предложение. Новый год мы встречали вместе у меня дома, а 16 февраля 1968 года расписались. Свидетелями на бракосочетание, которое по некоторым причинам скрывалось от родителей, я пригласил Юру Абдульм-ва, Наташу Бел-скую и Галину Мес-ну. После окончания церемонии они настояли поехать ко мне домой и мать, узнав все и расплакавшись, наскоро приготовила угощение. Начиналась новая жизнь.
Для всех девчонка, мне – жена;
В глазах резвятся чертенята
И в том совсем не виновата,
Что, как апрель живой она.
Что озорная в ней струна
Еще в душе не отзвучала,
Что солнцем вся она полна
И рвется жизнь начать с начала.
Что среди чопорности злой,
Гордыни и морали жесткой
Она дарит апрель живой
Там, где вокруг лишь камень плоский.
На работе, узнав о моей женитьбе, много шутили на мой счет, особенно за умалчивание об этом событии и поздравили меня, подарив два альбома по искусству с подписями сотрудников отдела. Таким образом, я стал обладателем многих автографов выдающихся ученых – экономистов, работавших в нашем отделе. В университете, в группе, наша женитьба тоже стала для многих неожиданностью. И ребята позднее мне говорили, что не ожидали от меня такой прыти.
У Л-и дома была тяжелая ситуация с больной матерью. Она не могла ее оставить и не решалась даже отцу сказать о нашем бракосочетании, боясь усугубить ее болезнь. Знал об этом только брат Л-и, бывший младше ее на два года и служивший в это время в армии. Поэтому мы продолжали жить порознь. Беда пришла очень скоро. Мать ее скончалась от рака.
Летом мы уехали в Одессу на море. Л-я уже ждала ребенка, и отдых после всего пережитого был ей крайне необходим. В Одессе мы сняли комнатку в Черноморке, не в самом престижном и сравнительно дешевом приморском предместье города с небольшим пляжем. До революции здесь была немецкая колония. Со знаменитым воровством Одессы, этого города Мишки Япончика, мы столкнулись почти сразу по приезде. Однажды пока мы, беззаботно резались в карты на пляже, легкомысленно развесив рядом соблазнительно яркие кофточки жены, они незаметно исчезли и сколько не объявляли по пляжу через громкоговоритель о нашей пропаже, естественно, с посулами вознаграждения за их возврат, никакого отклика не последовало. Хорошо, что хоть обошлось одной этой сравнительно небольшой потерей. Рискнули мы посетить и знаменитую одесскую толкучку («толчок») о которой говорилось, что на ней можно купить все, даже пулемет. «Толчок» в Одессе, почему-то каждый раз менял свой адрес. Но располагался в основном ближе к портовой части города и открывался очень рано. Хозяева дома, где мы жили, подсказавшие, как добраться до него сказали нам: чем раньше придете, тем больше шансов купить что-нибудь стоящее. Под этим имелись ввиду, конечно, заграничные тряпки: джинсы, кроссовки, кофточки и т.п. Импортные тряпки быстро разбирались. Когда мы сошли с трамвая, уже можно было безошибочно знать, куда идти. Густой поток людей шел в одном направлении. Народу было столько, что приходилось идти гуськом: я впереди, Леля за мной, держа меня за руку.
Протолкались мы на нем около часа - полутора, и я стал опасаться за жену: ведь она была в положении. Не помню, купили ли мы что-нибудь, наверное, купили. Но когда мы вырвались из толпы, то вздохнули с облегчением, будто, вышли из ада.
Одесский ад, вам скажут, или
«Толчок» одесский – рынок сей.
И одессит в нем - ваш Вергилий
И плут старинный Одиссей.
Побывали мы и в роскошном одесском театре оперы и балета, правда, не на спектакле, а днем, по входным билетам, которые продавались специально для осмотра здания. Это был и снаружи и изнутри блестящий образец архитектуры венского барокко. Огромный овал театрального зала и ярусов поражал изысканным сочетанием белого и золотого лож и партера, роскошью гигантской люстры и светильников из хрусталя, великолепной росписью плафонов на потолке.
Одесса производила впечатление одновременно и столичного и провинциального города. Центральные улицы: Пушкинская, да и Дерибасовская, несмотря на весь свой шик, имели довольно потертый, потускневший вид, дома давно не ремонтировались и на многих старинных домах часто можно было увидеть кирпич под облупившейся штукатуркой. Но в целом обаяние архитектурного облика этого живого красочного южного приморского города, где было много сохранившихся старых дворянских особняков, модерна начала века и яркая, живая толпа гуляющих на приморском бульваре, около морского вокзала, не могло не действовать на нас. Мы часто гуляли вечерами по Дерибасовской, откуда море открывалась, будто с высоты птичьего полета.
Губернской Пушкинской Одессы
Псевдоклассический фасад.
Чугунный Дюк, грознее Зевса,
У лестницы ведущей в ад.
Из девятнадцатого века,
Как Чацкий, с корабля на бал,
Я выхожу на старт успеха –
На Дерибасовский танцзал.
Памятником герцогу Ришелье, знаменитой лестницей, всей изящной линией старинных зданий вдоль приморского бульвара, Одесса будто разворачивалась с высоты всем своим историческим фасадом, всем лицом к морю, подставляя лицо ветрам, приветствуя, возвращающиеся из дальних странствий корабли. История города, его литературная слава, его романтическое искусство, живопись, архитектура, театр, цирк, кино – все жило и дышало морем в этом городе. И Одесса казалась городом древней Эллады, куда возвращались мореходы со всех концов эллинского мира, древней Ойкумены, после своих фантастических приключений. И город будто приветствовал с гордой высоты над морем своих вернувшихся из дальних странствий на родину блудных сыновей.
Одесса – это Одиссея
Вселенной моря нет конца
И дух скитаний Одиссея
И ветер странствий у лица.
И Одиссеи, возвращаясь
Из легендарных Ойкумен,
С путем скитальчества прощаясь,
Сдаются в добровольный плен.
Вот корабли их приплывают
В ту, незабытую из стран,
Где город детства окружают
Легенды, как морской туман.
То Итака, в зеленых рощах,
Прибежищем от бурь и бед.
Над крутизною лестниц площадь
Высоким символом побед.
То родина и память детства…
После скитаний жизни всей,
Одесса – Итака, приветствуй!
Твой сын вернулся – Одиссей.