Клецкин Леонид Борисович – средней руки чиновник одного департамента в городе N* вдруг стал жертвой проказ какого-то непонятного существа – «барабашки», как выяснилось гораздо позднее.
До этого все было нормально, никто никогда не беспокоил Клецкина, даже и совесть его, потому что она куда-то запропастилась.
И вот все началось именно в канун Нового Года.
Сам Клецкин, понятное дело, ни в каких барабашек и тому подобную нечисть никогда не верил и даже обсуждению не подвергал такие, скажем прямо, не простые и весьма странные явления. Он был материалистом до мозга костей и лишь посмеивался, когда видел по телевизору своих коллег, стоящих в новых красивых храмах со свечками, и внимание зрителей заострялось на таких праведных качествах чиновников, как почитание Библии и следование ее заповедям.
В тот момент Клецкин подскакивал в кресле, или откидывался и хмыкал, или откровенно хохотал. Или говорил такие слова, какие мог себе позволить, скажем, слесарь-сантехник. Но это же совсем другой уровень, как понимаете…
Из дома Клецкина начали вдруг пропадать ценные вещицы. Ни с того ни с сего.
Кто-то (но вот кто?), никак себя не проявляя, повадился красть из шкафов драгоценности: кольца, перстни, дорогие и хорошие вещички-безделицы, фигурки из старинного фарфора, имитации яиц Фаберже, да по стоимости едва чуть меньше, часики швейцарской фирмы Буре.
Все это было преподнесено или подарено Клецкину некими господами, коих он спас от проверок, свел с нужными людьми или помог перепрыгнуть нелепые законы или правила. В общем, все такое…
Из домашних не нашлось никого, кто не пострадал бы от этих наваждений.
У жены и дочери даже настроение испортилось. Покой и мир в семье позабыли. Все переругались. Не то что бы обвиняли друг друга. Нет. Но говорили вроде: ты вот не следишь, нет, это ты раззява, тебе трудно шкаф или стол закрыть. Или упрекали Клецкина, что вот-де давно говорили, что в банке все надо хранить, ну, подумаешь, оплатим услуги. Теперь вот и хранить скоро будет нечего.
А, как водится, в первую очередь грешить начали на приходящую прислугу - домработницу, повариху, слесаря и одновременно дворника. Одну уволили, другую, третья пришла, а все продолжается.
Решили узнать, как и кем это все делается. Вечером кладут в обычные места – в золоченые тарелочки или вазочки прихотливые на ночных столиках, в шкафы за стеклянные дверки с замочками – и ждут по ночам. А воришка себя не проявляет дня три-четыре…
Потом смотрят на утро – нет! Нет того, что положили.
С ума сойти можно!
Клецкину посчастливилось даже чуть-чуть не поймать воришку. Однажды ночью, уже где-то на третий или пятый день после Нового Года, как раз на Святки было дело, уже почти спал, как вдруг услышал, что кто-то возится у шкафа.
В шкафу стояла шкатулочка из сандалового дерева с серьгами, цепочками, кулонами, брошками и прочими гарнитурами и украшениями жены. Шкатулочку презентовал один китайский коммерсант, которому Клецкин помог кое в чем. Это была вещица, скажу я вам.
Ну, а все эти дамские штучки… Жена была большая любительница их собирать и красоваться в них, когда появлялась возможность: бывать с мужем на презентациях, на банкетах и вечеринках, а то и просто выходить в свет, так сказать. Но как-то Клецкин ей сказал, что она, мол, сильно привлекает внимание ненужных людей изобильным разнообразием драгоценностей. Жена понятливо согласилась и теперь она лишь кое-что иногда скромно надевала, вздыхая от невозможности пользоваться постоянно. Но дома она частенько ходила, словно царица Савская (дочерино выражение) – вся в сверкании изящных изделий.
Ну, а зачем тогда они сделаны, скажите? Для чего их иметь, если не поражать ничьих глаз и не вызывать изнуряющей зависти?
Вот слышит Клецкин: кто-то шебаршит у шкафа. В шкатулочку из ароматного сандала жена недавно положила подаренный мужем на годовщину совместной жизни прекрасный золотой гарнитур, в дополнение к другим подобным.
Чье-то сопение, представьте, раздавалось, словно кто-то возился и не мог открыть дверцу или шкатулочку.
Клецкин затаил дыхание.
Вот наглец, ну совсем не боится, шарит по шкафам уже без стеснения. Кто бы это мог быть? Из своих вряд ли, а кто? Он широко открытыми глазами впивался в темноту – может, хоть что-то увидит и разоблачит. Однако, когда глаза привыкли к чернильной ночи, он никого не увидел. Но сопение и возня – вот они, рядом!
Невидимка скрипел еле слышно дверкой, постукивал шкатулочкой, двигал другими предметами на полках. В один момент Клецкину померещилось даже еле слышное, вроде: «Ну же! Да открывайся же ты!» Тоненько звякнули металлические штучки.
У Клецкина не выдержали нервы. Ну, сейчас, сейчас я узнаю, кто там шарит. Сейчас мы этого барабашку... Выведем на чистую воду кое-кого, кто тут нас за нос водит. Барабашка… Барабашка – это только отговорка. Зачем ей, скажите на милость, все эти камешки-колечки?
Клецкин, не ощущая никакого испуга, рывком с кровати вскочил и в темноте наугад к шкафу, растопыренными руками задвигал во все стороны, чтобы ухватить этого бессовестного воришку. Быстро сделал два-три шага.
Но, к своему удивлению, он никого не поймал, хотя услышал мелкий, чуть слышный стук шажков. Клецкин метался по комнате, иногда что-то обдавало его ветерком, кто-то даже легонько так ударил по рукам Клецкина, изворачиваясь. Ему почудился противный смешок, еле уловимый. Включив свет, он увидел только беспорядок, который появился после ловли воришки. Он оглядел всю комнату при свете – никого, дверь заперта.
На шум и вопли пришла жена, завернутая в длинный расписной шелковый халат. Встревожено и удивленно разглядывала мужа, разбросанные вещи и вздернутые дорожки.
– Да вот, вора ловил. Представляешь, Лидуся, чуть было не поймал, за руку уже держал.
– И кто же это, Леня? Кто это был?
– Никто! – сердито сказал Клецкин. – Никто! Лидуся! Я его не успел поймать!
Проверили в шкафу, открыли сандаловую шкатулочку – гарнитур все-таки исчез!
– Лидусь, ты точно помнишь, что сюда его положила?- с надеждой спросил Клецкин.
– Ну, Лёня… В твоем присутствии. Ты что, забыл? Может, прислуга?
– Нет! Я сказал, что нет! Иди, проверь охрану, кухарку и уборщицу, на всякий случай. Но это не они были.
Жена ушла, а Клецкину не хотелось признаваться даже самому себе: то, что он ловил, – не только неуловимо, но и не видимо.
Но пакостливо каково, а?
В следующий раз, через день, пропали заказные серьги дочери. Как всегда, она их бросила в вазу на ночном столике, а утром – здравствуйте, пожалуйста, нет ничего. Даже вазочки.
Да что же это такое? В собственном доме нет житья от вора. Все снова перессорились.
В милицию о пропаже, понятное дело, не заявишь. Там тоже, знаете ли, могут спросить: откуда у скромного чиновника, ничем особенным себя не запятнавшего, столько весьма дорогих украшений, которых на его жалованье не купишь. И прислуга, как известно, не на зарплату заводится. Борьба с взятками велась по указанию сверху и очень строго. Кто знает, может, даже и следили. Только и ждут, где споткнусь.
Нет, тут надо самому разбираться, да поживей.
Как водится, жена оказалась проворнее. Она сходила к известному в определенных кругах ясновидящему старцу, Филимону Сычеву. К нему под большим секретом направила подруга, жена одного крупного торговца, у которого были проблемы с деньгами. И якобы Сычев здорово помог.
Сычев, весь заросший волосами, что позволяло ему скрывать свой истинный возраст и прикидываться старцем безо всякого, деньги, причем не малые, взял и только после спросил о том, что привело к нему столь важных дам. Долго глядел на свои таинственные предметы – прозрачные мерцающие шары, карты, диковинные перья, банкноты, которые перед этим держала в своих руках жена Клецкина. Глухо и мрачно сказал, что видит все украденное в ихнем доме. Дескать, никуда и не уходило. Ищи вора в доме.
– Извините, но я и хочу узнать, кто из домашних вор?
Сычев недовольно нахмурился и сказал:
– Вы хотите за одни деньги узнать ответы на многие вопросы? Да кто же мне ответит? Мне и знать не дадут.
– Кто? – изумилась Лидия Феликсовна. – Кто не даст?
– Дед Пихто! Я вам ответил на ваш вопрос? Ответил. Если надо на второй – платите.
Сычев сердито отошел. Жена Клецкина заплатила, перебарывая страх.
Ясновидящий вытащил толстенную книгу в темно-коричневой коже, перелистал страницы, остановился на каком-то рисунке и положил туда деньги. Велел Лидии Феликсовне подержать их своей рукой, плотно прижимая к рисунку. Затем услал к двери – сесть. И еще более мрачно и недовольно прогудел:
– Я не вижу, чтобы украденное ушло из дому. Оно где-то в доме. Ищите в доме и вора. Всё.
Захлопнул книгу и быстро вышел из комнаты, оставив женщину в недоумении и с обидой.
Сычевский помощник Клецкину проводил, заявив, что не положено задавать больше одного вопроса. Ясновидящий теряет невиданно много энергии. Надо восстанавливаться. Сейчас из-за нее он откажет в приеме другим. Тем более, он явно ощущает неверие. В чем дело? Вы сделайте чистку в доме. Мы это можем. Очень, кстати, помогает.
Украденное, конечно, не отыскалось, и никто его не вернул, хотя всем было сказано, что никому ничего не будет. Перешептывались недоумевая.
И все же, как легко все испортить, да?
Дочь Клецкина, Дашенька, девица молоденькая, прехорошенькая, студентка юридического факультета солидного и дорогого вуза, была склонна поверить, что все же это барабашка. Законы законами, а непознанное само по себе, вот так! Нечистая сила! Модно и научно говоря – полтергейст, папочка!
Но в словарях этого слова не нашли! Явление есть, а слова нет? Ну и дела! И что оно означает – черт его знает. Но явление – вот оно! Это Дашеньку взволновало и даже развеселило! У друзей всякое случалось, но такое – впервые! Про барабашек еще никто не рассказывал. Будет о чем потрепаться! Ну, для начала с мамулькой все многажды со всех сторон обсмотрели, вспомнили другие всякие непонятности, которые слышали когда-либо.
Потом Даша, как водится, вышла с историей в люди.
Она сидела, лежала, ходила, ела с телефоном на плече возле уха и бурно, со смехом рассказывала про полтергейст, пыталась узнать разницу между духами и барабашками, об учебе и не помышляла, тут такое! Учеба никуда не денется. Клецкин сердито ей сказал: «Дашка, что ты всем про золото? Соображалку включи, девочка моя, говори, но фильтруй базар, роднуля». А ведь прав был.
В это время на новогодние праздники поздравить родню с Рождеством заглянул любимый племянник Клецкина – Юрка, по фамилии Плетень, молодой и оборотистый журналист одной толстой бульварной газеты.
Юрий Плетень был парень что надо – телом и лицом видный, литературно начитанный и энциклопедически информированный. Не откажешь ему в этом, не откажешь. Но при этом отличался непомерным любопытством и какой-то своеобразной, свободной, даже развязной манерой общения. Может быть, профессия налагала отпечаток, или, напротив, природные качества привели в газету, трудно сказать.
Плетень прослыл как бескомпромиссный и последовательный, честный газетчик. В своих статьях разоблачал зарвавшихся новых крутых, иногда проходило его перо по оборотням в погонах и за ведомственными столами, доставалось всяким мелким воришкам-чиновникам из дальних районов, краев непуганых дураков!
Но еще был он большой любитель всякого таинственного, аномального. Как где что случится этакое непонятное, он тут как тут, потому все к нему обращались по таким непростым вопросам. А в своей газете он регулярно вел раздел, популярный среди народа, где помещались описания всяких загадочных случаев без объяснений и разъяснений.
За богатым рождественским столом дядюшки разговорились, и Плетень узнал встревожившую родственников историю с пропажей драгоценностей. Это его заинтересовало. Он с большим вниманием всех по очереди выслушал, несколько рюмок водки не помешало ему вспомнить две-три не совсем похожих, но тоже странных истории. На вопрос дяди, как же быть теперь, подумал и уверенно обронил, что технология здесь весьма проста: надо особым образом попросить невидимого воришку все вернуть и оставить в покое семью. Всем понравилась простота действий.
Если они не хотят, он сам этим займется. Он, мол, этим самым полтергейстом интересуется. И даже признался, что давно хотел самолично пообщаться с таинственными существами. Дескать, с ними можно переговариваться. У дяди брови взлетали, но он любил племянничка и доверял ему.
- Ты знаешь, Юра, для нас не стоимость пропажи имеет значение, но сам факт. Ну мы же солидные люди. У нас есть всё. Не последний, как говорится, хрен с маслом тратим и доедаем, знаешь. Доверяем друг другу и тут на тебе. Конечно, мне не пристало шептать и упрашивать того, не знаем кого, но тебе верю. Раз ты в этом деле разбираешься, я буду рад и отблагодарю, если найдутся пропавшие драгоценности. Или избавь от воришки. Давай займись этим самым, как его, полтергейстом вплотную. Уже невмоготу стало, знаешь ли, хочется спать спокойно.
Домой Юрик пришел с тяжелым пакетом, в котором веселили руку и глаз несколько бутылок неплохого вина и упаковки настоящего кофе и шоколада, подаренного дядюшкой к Рождеству.
Потягивая итальянское винцо из бутылки, Плетень перерыл все свои книги, справочники и энциклопедии по вопросу о нечисти и избавления от нее. Нашел кое-что. Требовалось изготовить отваживающие нечисть амулеты. Кроме того, изучил методику общения с нечистью, в данном случае с барабашками, по довольно редкой ныне книге Н.П. Нестеренко и Г. Р. Дубового «Классификация невидимых сущностей». Нужное нашел в главе «Виды и способы прямого взаимодействия в начальном периоде». Год издания 1912, СПб, переиздано в 1994 году. Оказывается, все это давно известно и изучено. Вот так!
И вот уже журналист Плетень на недельку поселился у дядюшки, чтобы самому, так сказать, поближе познакомиться и, возможно, проследить и понять эту зарвавшуюся невидимую сущность.
Он принес несколько изготовленных где-то амулетов на шелку, не то китайских, не то самодельных наших, и несколько оберегов на бумаге, разложил в местах, где хранились ценности, даже разжег ароматные свечечки и ладан воскурил на всякий случай.
Сказал тетушке, что не лишне будет сходить в церковь, что она и сделала тайком от мужа – помолилась святому Бонифацию о спасении от воров. Сам же журналист Плетень шептал ночами, сидя одиноко в отведенной ему комнате, чтобы барабашка или кто там избавил от своей напасти дядю и его семью.
Всё это впечатляло, знаете ли.
На второй день после появления журналиста в доме слышали странные постукивания в шкафах на кухне, а ночью из ящика стола в кабинете дяди пропало 250 денежных знаков Америки. У тети Лидочки брови поднялись, глаза округлились, Дашка посмеивалась, дядя был вне себя.
– Ты мне ничего не объяснишь, укротитель барабашек?
Юрий заулыбался: выражение ему понравилось. Но, глядя на Дашку и подмигнув ей, твердо и безо всяких сомнений сказал:
– Дядя, вы привадили чем-то эту нечисть и хотели, чтобы я за один раз её отвадил? Да мне еще надо самому понять и разобраться в ее характере, изучить. Видите, она с человеческими пороками. Значит, суть у нее человеческая. Это уже что-то значит. Не думаю, чтобы она меня не понимала и не слышала. Поверьте мне, все не так просто. Я вот намерен ее к себе переманить, и пусть она проказничает у меня, а вы бы отдохнули, вздохнули, наконец. Понимаете, может быть, я этого воришку перевоспитаю, так сказать. Что-то мне подсказывает именно такой выбор действий.
Клецкин, слыша это, не знал что делать – смеяться или сердиться. Махнул рукой – а ну вас!
Юрий между своими магическими акциями негромко болтал с Дашкой. Рассказывал ей о своей девушке Анжеле, которая не так давно заблистала на горизонте журналиста и очаровала его.
– Дашуня, в Анжеле нет назойливости и обидчивости по пустякам.
Что ни говори, а это действительно важно.
Несколько дней Плетень продолжал развешивать знаки: звезды и пентаграммы, круги с крестами и амулеты, которые, признаться, не помогали. С жаром молил невидимую сущность прекратить воровать и вообще беспокоить дядю и его семью. Пусть лучше перейдет к нему, журналисту. И приглашал все настойчивее и настойчивее.
Ночью еще не спал, вдруг услышал в зале скрип дверцы шкафа, звон не то бокалов, не то стаканов, будто кто-то разливает из бутылок. На цыпочках пошел. Еле-еле дыша. Вроде в зале никого. Свет внезапно включил – никого и на самом деле. Но кто же это открыл бар с напитками дяди? Кто пил из фужеров и рюмок? Бутылки открыты!
Дядя, тетя, с лицом страшным от ночных кремов, Дашенька, с проводками в ушах, взволнованная прислуга - все сбежались на его вопли и недоуменно смотрели на следы пиршества. Ну и ну! Дядя в бар – а там исчезли бутылки с самым дорогим вином, подаренным одним торговцем, которому помог как раз в канун Нового года.
Дядя пристально и подозрительно смотрел на племянника. Но журналист был изумлен больше всех. Решил, что от дяди уходит. С нечистью будет работать у себя дома.
Клецкин, позевывая, сказал задумчиво, выливая и допивая остатки подаренного вина:
– Приходится признать факт: наш этот, тьфу на него, Барабанька – элементарный выпивоха. Думаю, вы найдете общий язык. Знаешь, племянничек, пойду на откровенность с тобой, знающие люди сказали, что, меня, возможно, ОНИ предупреждают о каких-то изменениях. Все эти знаки неспроста. Я, конечно, обо всем не рассказывал, но тоже не по себе мне от этого. Будешь? – предложил он племяннику бутылку. Тот не ломался, прихлебывал из горлышка.
– Ну вот, дядя, теперь-то вы понимаете, что неспроста это все. Я в злокозни его не очень-то верю. Конечно, он о чем-то предупреждает. Но с другой стороны взглянем. Если оно хихикает и пьет вино, крадет его и деньги, не говоря о драгоценностях, – значит, оно склонно шутить, и не все потеряно. С каким смыслом и целью все это? Может, это дух чей-то. А зачем духу все эти вещи? Я вот прошу его перестать воровать и перейти все же ко мне Я человек честный, может быть, перевоспитаю этого зловредного, скажем, духа или как там его – барабашку.
Дядя вдруг с обидой:
– А я? Я что, не честный, Юра? Я себя ничем не запятнал. Неужели этот вредный дух, тьфу – прости господи, вознамерился забрать у меня все то, что неправедно нажито?
– Ну, вряд ли. Хотя, дядя, ну к чему, скажите, лукавить? Я же вас люблю и уважаю безмерно и считаю вас честнейшим из чиновников в городе. Но и не только я, кстати. Ну мы же свои. Если уж откровенно, сама ваша должность – уже неправедна, искусов у вас – больше, чем блох у уличного пса. Быть честным – значит быть относительно честным при вашем месте. Взятки… давать… брать, знаете ли, и считать себя при этом белым и, как говорится, пушистым. Не знаю.
Дядюшка расхохотался:
– Ну-ну, давай, воспитывай, давай, племянничек, покажи-ка, как надо честно жить. Да у тебя, дорогой племянничек, говоря прямо, еще случаев походящих не представилось на испытание. Не делаешь ты никому услуг, добра, не помогаешь – вот тебя и не благодарят.
А что я сделал плохого? Только хорошее неплохим людям, ни на грамм не изменив хода истории. Меня благодарят за то, что я кое-кому при нашей пакостной системе просто помогаю дурной закон обойти. Се ля ви, братец! Что же, я один такой, чтобы так портить мне жизнь, беспокоить кражами? Я – не краду! А какая-то нечисть меня беспокоит кражами. Но я вынужден вдуматься в эти действия. Возможно, проверки нагрянут. Не дай бог, доносы и козни завистников. Ну, буду поаккуратнее. Хотя, куда уж.
– Да, дядя. Мы не знаем, что это за дух, и что ему надо. А вдруг это наш родственник какой-нибудь, давно умерший, вот таким образом что-то хочет передать нам, предупредить?
– Тьфу на тебя, Юрка! Родственник, сказал тоже. Вот свалилось же на мою голову. Барабашка какая-то.
* * *
Вдруг проделки духа или кто там был, прекратились. Именно после этого разговора прекратились. Неделя прошла – ничего не пропадает, никто не шебаршит, никаких стуков, тайной ходьбы по ночам.
– Подействовали мои просьбы, дядя! Согласны? Все же уговорил я его.
Дядя махнул рукой.
– Дорогой племянник, я рад. Посмотрим еще. Не спеши.
Но в доме установилась тишина.
Журналист переехал к себе и вечером, сидя с подругой, будущей журналисткой и просто милой неглупой красавицей Анжелочкой, между поцелуями и ласками рассказал ей подробно все, почему его долго не было. Добавил:
– Я его к себе звал. Что смеешься? Просил перебраться сюда и, знаешь, признался, что желал бы вступить с ним в тесный контакт, так сказать. А что? Раз он может совершать человеческие делишки, то, значит, мы сможем общаться на определенном уровне. Вот ты не веришь, вижу, а зря.
Анжелочка восхищенно охала, внимательно слушала, иногда повторяла:
– Ну ты даешь! Вот выдумал – к себе неизвестно кого. Ты уверен, что этот дух, Барабашка или кто иной там, – мужичок? А если это дама? А как же мы с тобой?
– Нет, Бантик ты мой любимый, ЭТО – НЕ ДАМА! Это – он! А он что, нам помешает? Он разве мне помешает мою девочку целовать... Вот здесь за ушком... Или вот здесь... М-м, как я без Бантика моего жил?
– Юрочка, а вдруг он все видит?
– Анжела! Мне по фигу, что он видит. Я с ним должен общаться и буду!
Ночью сидел Плетень в медитативной позе и уговаривал воришку из потустороннего мира явиться к нему. Просил с жаром, почти исступленно, зазывал его убедительно и ласково: не важно, кто ты, явись, как считаешь необходимым. Не устану тебя приглашать.
И все в таком же духе почти полночи. Возле – бутылка хорошего дорогого вина, подаренного дядей. Хлебнет – и зовет, хлебнет – и зовет.
Устоишь ли здесь?
В прихожей (странно!) кто-то кашлянул. Кашель повторился очень сдержанно, так откашливается воспитанный человек.
Плетень затаился. Послышалось, что ли? Голову повернул и видит: дверь в его кабинет тихонько-тихонько открывается сама собой!
Он сразу догадался, в чем дело: явился тот, кого он так усердно зазывал.
Вскочил, руку в сторону отвел, сердечно приглашая.
– Уважаемый… э… господин… э…дух, кажется, явились? Не так ли? Входите, видите, я вас ожидаю.
Полная тишина, ни звука, ни малейшего движения воздуха. Но впечатление все же такое, что кто-то наблюдает.
Плетень снова кланяется. Все слова перебрал типа почтенный, великодушный, братан даже, братец, браток, дружище. Если бы не знать всего дела, то можно было подумать, что парень умом тронулся.
Более ничего не произошло.
Через день журналист засиделся за статьей в свою газету, как вдруг услышал в прихожей быстрый стук шагов. Вот, однако, шаги замерли, и дверь тихо, как-то нерешительно открылась.
Журналист сразу догадался, улыбаясь, гостеприимно руки в стороны:
– Проходите, достопочтеннейший амиго, мон ами! короче, друже Дух! Я очень рад! Вас ожидаю каждую минуту. Вы меня извините, что так обращаюсь к вам. Честно говоря, даже и не знаю кто вы и как к вам обратиться надо. Ивашка – барабашка, думаю, не для вас, да? Благородство чувствую и простоту, все же мне кажется, что мы с вами отлично поладим, дружище. Что мешает? Я только об этом и прошу.
Снова безмолвная тишина. Тем не менее, Плетень мог поклясться, что кто-то ему внимает. На всякий случай проверил с другой стороны двери – но там, понятно, НИКОГО!!!
Лишь на кухне Анжела-бантик сооружала сложные бутерброды и, кажется, была этим занята по уши.
Ладно. Все идет как надо. Наутро заметил, что из бумажника в кармане пиджака исчезло пять тысяч рублей. Плетень как расхохочется:
– Ах ты, проказник, всеядный денежный воришка! За старое, значит.
Кто б расстроился от этого, только не журналист. На следующую ночь деньги, три тысячи, положил прямо на виду – на столе в записной книжке, а сверху – три ручки, для сигнала.
Среди ночи ручки задели неловко, они упали на пол. Зашелестели страницы, кто-то прошуршал бумагами – и тишина.
Журналист мгновенно очнулся, привстал и очень дружелюбно, а сердце замирало, между прочим, сказал:
– Это ты, уважаемый дружище Дух? Бери, любезный. Это я специально тебе приготовил. Трать на свое усмотрение. Хотя я, как говорится, не косою деньги себе накашиваю, но для тебя мне не жалко. Мой кошелек к вашим услугам. А вот хотел бы узнать – куда ты, дружище, деньги пускаешь? Не дает покою – на что тебе в твоей потусторонности деньги? Что? Я понял – нужны не там, а здесь? Ну, дела…
Кстати, вы можете дать понять, что вам нужны деньги. А красть – это все же не солидно. Это как-то недостойно вас. Что за необходимость красть?
И все такое льется и льется.
Никто себя не проявлял, но раз или два деньги пропадали, ночами.
Журналист рад, что общается с барабашкой. Хотя конечно, деньги ему были нужны, но он приятно удивлялся, что не у дяди это происходит, а у него, ведь он так просил об этом. Понимает, значит, этот народец все. И рассказывал Анжеле, которая слушала, затаив дыхание. Такое, знаете ли, поразит хоть кого.
По вечерам говорит, говорит с духом.
Деньги вдруг перестали пропадать.
– Ну и молодца мы, молодца мы какие! – Восторгался Плетень. – Да за такие успехи тебя угощаю!
С Анжелой обсудили, какое угощение приготовить для братца Духа, и решили традиционно народное, новогоднее.
– Понимаешь, Бантик, для меня важно понять его и перевоспитать – громко сказано – но добиться понимания. И это уже происходит!!!
Бантик только удивляется и все считает этого духа ДАМОЙ. Да-да!
Как раз Старый Новый год наступил. Плетень закупил всякой вкуснотищи, посередине стола на блюде гуся алтайского, запеченного Анжелочкой, огромного, румяного, с яблоками и грушами; памятуя о винных пристрастиях духа, достал вина, дорогого и вкусного.
И хотите верьте, хотите нет, но, пока с Анжелочкой любезничал, пока одевался, гусь вдруг исчез. Только одна подливка и осталась, да пара груш. Вот это аппетит!
Все происшедшее развеселило и обрадовало журналиста. Какая тема пёрла в руки, и он, Плетень, сам и участник! Аж глаза закатывал от предвкушения статьи: на сколько же номеров можно раскатать?!
– Нет. Ты видишь? Он меня понимает! Анжела, я его приручил!
– Юр, а может, он или она тебя?
– Ну… неважно… пусть она… он… Я знаю, он сейчас с нами. Я чувствую… Любезный дух, я вижу – у нас с вами одни и те же гастрономические вкусы. Меня это радует. Но то огорчает, что вы все же продолжаете в своей манере – украсть и сбежать. Ну, вот гусь. А попросить нельзя ли? Мне совершенно не жалко. Ешьте на здоровье. Пейте. Кстати, а как вы к моему вину отнесетесь? Пробуйте. Анжел, смотри – вино-то он не украл. Это уже шаг вперед. Любезный братец дух, попробуйте винца!
Бутылка сама собой взлетела над столом, туда-сюда, будто ее разглядывали, и решительно была возвращена на место. Не взяли! Плетень ликовал. Есть, есть плоды воспитания!!!
– Помнишь, я говорил, у дяди он тащил винцо потихоньку?
– Да твое ему просто не понравилось, Юрик, мне сдается, он именно это выразил.
– Как не понравилось? Мартини, Анжел, мартини, я за него две отдал… Оно должно понравиться... Вот привереда! С характером! Братец Дух, ты мне все больше нравишься!
Так беседовали они, и журналист ненавязчиво воспитывал братца духа…
Потом позвонил дядя и ядовито сообщил, что ЭТА СКОТИНА вновь появилась в его доме и опять принялась за свои проделки.
– Ты у него, Юра, спроси, спроси, зачем ему тыща баксов? Вчера вечером были, а утром и следа нет. Он что – опять за свои проделки принялся? Ты что обещал? Юра, делай что хочешь, но это уже надоело. Хотя признаюсь, две недели было спокойно.
Снова Плетень безо всяких обид и укоров принялся беседовать с духом или барабашкой, поймешь разве, кто это, и в чем, извините, между ними разница? Но, исходя из справочника, этот дух – скорее всего барабашка. Журналист прямо явственно воображал себе такого смешного барабашку с большими ушами и глазками на рожках, с невинным рыльцем. Мягко пенял ему, что вот незачем у дяди брать, он занятой человек. Если и виноват перед духом в чем-то, неужели простить нельзя? Мы с вами разве не можем договориться?
На Крещение журналист вернулся домой поздно, уставший, но радостно предвкушавший встречу с невидимкой-духом. Увлекся укрощением, так увлекся, что мысли об этом не покидали.
Открыл дверь в кабинет и, увидев картину, присвистнул: на письменном столе расстелена красивая скатерть, отблески алого шелка потрясали игрой; посреди высокая бутылка с сургучом и вздрагивало вино; два изящных бокала блистали прозрачностью. Почему-то сразу понял – не Анжелка старалась, не ее манера. Братец дух? Братец дух!!! Ты посмотри-и... Благороден... благороден, да.
Плетень разглядывал диковинную бутылку с красным сургучом и печатью какого-то непонятного знака, затем открыл – и ароматнейший дух вина заиграл волнами по комнате, ошеломляя и радуя. Налил в бокал, повернул туда-сюда – вино светилось, переливалось желто-прозрачными и слегка зеленоватыми оттенками. Поднес к губам – и вдруг отставил:
- Э-э, любезный братец дух, ты перещеголял сам себя. Я в восторге, не ожидал, не ожидал. Угощаешь? Давай вместе – на брудершафт. За дружбу, так сказать, и взаимопонимание. Нашли ж, в конце концов, общий язык, да, братец дух?
Налил второй бокал. И уже его не удивляло, что второй бокал взлетел, оказался возле его губ, аромат ударил в нос, и в блаженстве Плетень отпил половину. А вот братец дух, не церемонясь, полный.
Полночи пролетело в восторге общения. Правда, говорил один журналист, но вино-то пили вдвоем и в полном согласии.
– Я знал, что мы поймем друг друга, я не сомневался, братец дух... Согласись, твою природу я понял, разгадал-таки...
Бутылка почти опустела. Плетень, развалившись на диване, чувствовал себя в ударе. Получилось!
Неожиданно какое-то чувство возникло в нем – и очень странное: ему вдруг захотелось, неодолимо захотелось пойти и украсть что-нибудь хоть где. Это желание охватило его, и радостные, неизведанные чувства заиграли, заиграли. Украсть!
Но где и что украсть? Поздний вечер.
Да ничего более не смущало Юрия. Он, посмеиваясь, сорвался и выскочил из квартиры, намереваясь заглянуть в ночной большой супермаркет и прихватить что-нибудь дерзко, нахально и виртуозно. Он весь прямо горел веселым желанием.
Спускаясь вниз, на третьем этаже увидел открытую дверь. Чем не удача?
Он вошел в квартиру, в которой проживал его знакомый Чугунов – банковский работник.
Никто не откликался. Чугунов вышел куда-то ненадолго, поленившись закрыть дверь, не подумав о неожиданностях, да и откуда им взяться? Дом порядочных состоятельных людей.
Ах, как волновало все журналиста, как будоражило, как все чувства в нем заострились, компьютером просчитывал миллион вариантов действий.
А взял ноутбук, лежащий на трюмо, и с вешалки в шкафу снял богатую расшитую норковую шубу хозяйки – первое бросившееся в глаза. Также тихо вышел и не успел крадучись и хихикая подняться на два пролета, как услышал голоса Чугунова и его жены, которые оживленно выходили из квартиры соседа, где они собирались отметить крещенский вечерок, и теперь обсуждали, какие закуски возьмут.
Что было потом, Плетень не интересовался. Пришел, весьма довольный собой, бросил все на диван, упал и заснул крепким сном.
Проснулся оттого, что его трясла Анжела и удивленно спрашивала:
– Юрик, откуда это все? Не спи, прошу, просыпайся, черт возьми! Откуда все это?
Журналист рассмеялся и все рассказал, горделиво и хвастливо:
– Ты знаешь, Анжела, это, оказывается, вовсе не трудно! Ха-ха-ха! Красть, оказывается, проще простого! Представляю, что там будет, когда обнаружат пропажу! Ха-ха-ха! А как все замечательно прошло! Адреналин играет, риск веселит – это так необычно. Новизна чувств, так сказать!
– Зачем тебе, Юрик, ты же всегда был человеком самых твердых нравственных правил. Как же твоя честная натура? Что-то я не пойму, с чего это ты сам себе изменил? А вдруг поймают?
– Кто? И кто узнает? Разве я похож на вора?
И ни капли там раскаяния или чего-то такого. Полный восторг от удачно проведенной операции.
Анжела оглядела комнату.
– Что с тобой? Что происходит? С чего это ты стал вором?
Увидела бутылку, подошла, повертела, понюхала:
– Откуда это?
– Подарок моего друга. Дух преподнес. Представь, дух – благороден и воспитан, а кроме того, пошел на самое тесное общение. Полный контакт!!! Я в восторге – укрощение духа получилось!!!
Несет все раскованно и без стеснения, пьяным языком, кстати, опять замышляя воровство.
– Скажи, ну кто подумает на меня? А как хочется остроты жизни, ее будоражащего элемента.
– Я, кажется, догадываюсь, догадываюсь, откуда все идет. – Она отставила бутылку, на дне которой едва плескалось.
В это время в дверь позвонили.
Анжела глянула на пьяного журналиста, восторженно плетущего о необходимости адреналина в затхлой жизни, закрыла дверь в кабинет и вышла в прихожую.
Милиция! Интересовалась, не замечали ли Анжела и журналист, про которого она сказала, что его сейчас нет, каких-либо подозрительных людей. Может быть, на улице возле дома или в подъезде кто отирался, так сказать? Произошла кража, причем за те пять минут, когда Чугуновы вышли к соседям, рядышком, двери не закрыв. Кто бы мог подумать, что в доме, где живут ОДНИ ПОРЯДОЧНЫЕ ЛЮДИ, могут произойти такие неприятные вещи.
Анжела, смекнув тонким женским чутьем, сказала, что у них тоже на днях пропали деньги, они по рассеянности забыли запереть двери: в доме-то ни кто попало живет, и всяких подозрительных здесь вроде нет. Поохала, поокругляла глаза: «Да что вы!» «Надо же!» и все такое.
Милиция пошла по порядку в другие квартиры. А Анжела метнулась к журналисту.
– Юрка, милиция приходила!
– О! Это здорово! Ты, надеюсь, ответила что надо? Отлично! Так, куда бы еще направить кости? К дяде? Или может в ресторане поужинать на тыщ пять и свалить? А может, кого по дороге грабануть? Вот это жизнь! Там вина не осталось? Ты только попробуй! Это же какая изысканная тонкость, бездна вкуса и щедрости духа, Ангел ты мой!
– Ты что? Спятил? Постой... А не его ли, воришки бестелесного, эти козни? Винцо-то с подкладом, вероятно. Юра, да еще неизвестно, кто кого приручал!
Метнулась к шкафу, где стояла литература по всякому тайному, аномальному и неопознанному. Тоже почитывала, ум женский к этому более восприимчив, догадка, что именно надо, была как молния.
Порылась и вытащила старинную книгу, которую как-то Плетень купил в букинисте по случаю: Аспазий Гутенбергский, «Способы избавления от дьявольских чар и козней. Изгнание бесов. 77 способов и методов». И заметим: ведь не сегодня все появилось – чертовщина и наваждения. Отработан был механизм отваживания до мельчайшего еще с незапамятных, представьте, времен. То, что воспринималось, как забавное, вдруг пригодилось!
Быстро нашла нужную страницу. Всего-то требовалось ничего: щепотка одного, два листочка другого растения, а также Lobelia inflate L,(как совершенно необходимое средство при явных воздействиях какого либо наркотика, но при котором журналист вообразил, что он вор). Размышляя о том, кто кого использовал в этой истории, все приготовила согласно рецепту. Через полчаса дала выпить противоядие дрессировщику барабашек-духов. Тот вдруг впал в сонное состояние. И когда утром проснулся, как и следовало ожидать, с тяжелейшей головой, будто после дикого похмелья, спросил:
– Что со мною? У-у! Как голова... А это что, откуда? – указал на ноутбук и шубу.
Услышав ответ, недоуменно замолчал. Затем промычал с трудом:
– Ужас какой... Какой ужас... Твою маму... Как я дошел до такой... Господи, ну и дела... Наукрощал…Кто кого, действительно.
Вдвоем решали, что делать. Плетень – на слабых ногах, но с твердым намерением – возвращал Чугуновым вещи, на ходу соображая, что скажет.
Однако у Чугуновых – ну не проделки ли шутника-духа? – дверь была открытой – и никого, лишь из дальней комнаты слышались громкие голоса.
Журналист покачал головой, буркнув про себя, что Чугунов, вероятно, из краев непуганых дураков, незаметно все подкинул в прихожую, взлетел на свой пятый этаж, вздохнул облегченно.
А когда позже Плетень встретил Чугунова, тот, зная его бойкое и вездесущее перо журналиста, изумленно сообщил, что вещи-то, представьте, вернулись.
– Ничего не понять, что происходит, верно, Юрий Алексеевич? Прямо полтергейст какой-то получается. Вы только не пишите об этом, все же я не какой-то там. Ни к чему мне этакая известность, как понимаете. Извиняюсь за беспокойство с милицией. Так уж...
– Что вы, что вы, Антон Сергеевич... Я вас глубоко понимаю. И полностью согласен с вами.
* * *
Действительно, в этом деле (общение с духами и всякой потусторонней нечистью) главное – не увязнуть глубоко. Это не изученная сфера. Тебе кажется, ты понимаешь ее суть, на путь истинный наставляешь, а оказывается – все наоборот.
Надо признаться, дух или кто там навсегда покинул и дядюшку, и племянника, вернув все, что украл и у того и у другого. Но скажите, зачем он появлялся?
Развлечься? Проучить? Предостеречь? Да что там гадать... Дядюшка, как и обещал, щедро оплатил услуги племянника – отправил его с Анжелой отдохнуть в Таиланд недели на три-четыре. А это вовсе не лишнее в февральскую стужу, как понимаете.
Но самое интересное произошло в тот период, когда Плетень нежился на сладких, как во сне, пляжах. Клецкина Леонида Борисовича, оказывается, все-таки проверили, и представьте себе – НИ-ЧЕ-ГО, как и следовало ожидать, НЕ НАШЛИ!
Ну, потерял при проверке какую-то сумму – так проверяющие тоже люди...
Спустя месяца два-три нахлынула новая волна – всерьез заговорили на самом верху, что необходимо повысить оклады чиновникам в полтора-два раза, дескать, только так и этим только можно бороться с таким злом – взятками и подарками.
Клецкин снисходительно и удовлетворенно кивал: правильно, все правильно. Понимают наверху наши нужды. Сколько, дескать, прибавят, столько и придется отстегнуть мне, для меня – круговорот взятки в природе . Чертяки хитроумные!
– Этот твой подлец-барабашка, оказывается, тонкий предвидец, – усмехался Клецкин и подливал любимому племяннику отличного итальянского вина, подарок виноторговца, которому кое в чем помог обойти неудобный новый закон.
И, смеясь, намекнул – не сменить ли профессию племянничку, получается ведь, да?
– На кой хрен, дядя, ведь одно другому не мешает, напротив, дополняет и помогает! Не так ли?
И вдвоем закатывались со смеху, вспоминая недавнее. Редкое взаимопонимание между родственниками, что ни говорите.
А в Интернете на сайте, посвященном паранормальным явлениям, появились любопытные статьи о таинственном полтергейсте, барабашках, духах и т.п., подписанные неким nephew (племянником). Неужели наш укротитель барабашек?