Метро ненавидят все.
С того самого момента, когда наверху решают строить в городе метро, договариваются, оценивают обстановку и возможности, начинают рассчитывать бюджет, ресурсы и составлять бесконечные планы и сметы, каждый миллиметр воздуха вокруг этой идеи пропитан ненавистью, также как пропитаны шпалы креозотом на выезде со шпалопропиточного завода. Если только представить, какая огромная масса людей, проектировала, контролировала, организовывала и строила эти мрачные станции, то можно в полной мере осознать, что даже сотен лет не хватит для того, чтобы эта ненависть вышла оттуда однажды через вентиляционные люки. Каждый человек должен ясно и просто осознавать, что его правнуки в седьмом поколении, спускаясь по эскалатору по дороге на работу, будут испытывать то же, что испытывал первый человек, прорубающий каменные породы - лютую ненависть к метро. Об этой ненависти открыто говорят, как работники, так и те, кто спускается в подземелье раз в полгода по причине поломки автомобиля. Говорят жадно и с упоением друзьям и родным. На почве общей ненависти к метро, абсолютно незнакомые люди могут не только подружиться, но даже создавать новые семьи, собираться в группы и возводить целые города, в которых, рано или поздно, выкопают новые ветки.
Гриша ехал в вагоне и смотрел на то, как раскачивается вагон, выбиваясь из тактов музыки в его ушах. Ему казалось, что он летит в космосе на другую планету, и за этой тонкой железной стеной находится только вакуум готовый в любую секунду раздавить и уничтожить его крохотную, нисколько не заметную с точки зрения Вселенной, Гришину жизнь. К слову говоря, Гришина жизнь была полна неприятных моментов. Он обладал невероятной харизмой, и притягивал к себе абсолютно разных, неожиданных и незнакомых людей, но был доверчив, открыт и увлечен. Благодаря этому, он наживал себе чуть ли не ежедневно новых друзей, но так же мог получить хороший удар в челюсть, практически от любого малоадекватного задиристого прохожего. Честно говоря, самые близкие люди постоянно норовили его задеть, также, как норовят разбудить и потрепать кошку, которая в пределах одной комнаты не может избавиться от притязаний любвеобильной, но одинокой женщины. Гриша привык к своей феноменальной притягательности, воспринимал ее, как данность, и научился общаться с людьми так, будто знает их целую жизнь, даже если видел их впервые. Стоит отметить, что это не только не отталкивало людей, а наоборот, привязывало их к нему сильнее, чем моряки привязывают на кнехт мокрые канаты, затягивая замысловатые и сложные узлы.
Сегодня ему уже довелось пообщаться с пьяницей на тему правильного употребления глагола "надеть", выслушать от уборщицы историю о том, сколько родственников приехало на свадьбу ее сына, и она не знает, как теперь оплатить кредит, полученный от банка на ее имя, для проведения этой самой свадьбы. Кажется, собака, бегущая по берегу моря на трех лапах под ноябрьским дождем где-то на французском побережье, имела в своей лаконичности и красочности момента больше смысла быть вставленной в этот рассказ, чем то, что приходилось выслушивать Грише за день. На Гришу смотрели пристально, как смотрят на акробатов в цирке, освещенных двумя софитами с противоположных сторон, он этого уже не замечал, за исключением сегодняшнего дня. Сегодня он почувствовал на себе нежный женский взгляд, как прикосновение. Прикосновение это было осторожным и восторженным. В свое время, Войтех Замаровский также трепетно прикасался к текстам Геродота в Чехословацкой квартире. Точно также прикасалась к обнаженному телу Джона Леннона, изнемогающая от нетерпения, поклонница в гостинице дорогого отеля. Гриша повернулся в сторону взгляда, как поворачивались жители Хиросимы 6 августа 1945го на восход нового солнца, и не мог более отвернуться.
Существующее повсеместно понятие "как в кино" блистало во всей красе, поворачиваясь самыми соблазнительными местами к зрителю, мерцая тысячей пайеток, на бедрах ночной танцовщицы перед молодым человеком, который впервые оказался в столь откровенном заведении с известными целями. "Как в кино" они смотрели друг на друга, связанные ненавистью к метро, ощущением тотального одиночества во Вселенной, музыкой, которая играла в ушах (да-да, у них играла одна и та же песня). "Так не бывает" - подумал Гриша, как зритель кинотеатра - "Но, Господи, как она совершенна. Ее волосы лежат будто естественно, но их уложил парикмахер. Кожа ее лица не блестит, но при этом дает ощущение свежести и молодости абсолютно натурально, но это старания профессиональных гримеров, которые могут любого урода сделать иконой стиля, а красавца изувечить одной только кистью и гримом до тошнотворного состояния. Свет вагона не давал мерзкой тени от носа на скулы не потому что он был изначально был рассеянным по принципу дневного, а потому что осветитель знал, что если хорошо выполнит работу, то получит приличную премию и купит своему сыну породистую собаку, а потом его малыша, возможно, отправят решать военный конфликт в страны ближнего Востока, в которых испокон веков ведутся военные конфликты, и тот храбро погибнет за никому не понятые идеалы. Ее лицо крупным планом брал не Гриша, а талантливый оператор. Выдающийся же режиссер поместил место действия в вагон метро, подобрал нужное музыкальное сопровождение и распределил актеров массовки так, чтобы они не отвлекали от главного. Приглашенные артисты в лице Гриши и незнакомой девушки отрабатывали на все сто пятьдесят процентов, не давая ни единой фальшивой нотки, подлинно погружаясь в свои предлагаемые обстоятельства."
Вот о чем думал Гриша, который не верил, что это происходит сейчас с ним. Между тем вагон доехал до станции, и люди побрели наружу. Гриша решил выходить только на одной станции с ней. Вагон дернулся и поехал дальше, потом остановился прямо в тоннеле. Свет внутри погас. Светили только длинные, как самоуверенность автора этого рассказа, лампы на стенах тоннеля. В этом полумраке Григорий подошел вплотную к девушке, и взял ее руку в свою. В ее глазах он читал восторг, смешанный с тревогой от неожиданной остановки. В соседний вагон вбежал плотный мужчина, и, задевая вертикальные поручни, ударяясь о них своим грузным телом стремился прямо к ним. Гриша видел его за спиной девушки, и ожидал прибытия этого авианосца к ним в вагон. Авианосец прибыл, вытаращил на них измученные однообразной работой машиниста поезда глаза, и пробормотал: "Стойте на месте, не двигайтесь, вы конечную станцию проехали. Сейчас мы развернемся и поедем обратно. Наружу не выходите." И побежал дальше.
- "Девушка, почему вы так внимательно и нежно на меня смотрите?" - начал прямолинейный Гриша.
- "Вашего отца зовут Максимом?" - также прямолинейно ответила девушка.
"Это не чудесное совпадение, а дешевые уловки сценариста" - подумал Гриша.
- "Да, Максимом Андреевичем" - честно ответил Григорий Максимович. - "Вы его знаете?"
- "Двадцать лет назад он встретил мою маму в этом метро, Вам тогда было пять. Я не его дочь, но о нем я слышала в жизни больше, чем о своем отце. Кажется, теперь я понимаю, почему."
Вагон загудел, свет зажегся, двери закрылись, вагон поехал в обратном направлении, наполненный настоящей и чистой, зародившейся много лет назад, но созревшей в эту минуту любовью, от которой, как известно, до ненависти всего один шаг.
Ноябрь 2015