« Эдгар, Эдгар, милый Эдгар… Милый Эдгар, дивный смех,
Дивный- дивный, без помех… Спи же, Эдгар, крепче всех.
Будет день и будет чудо. Будет чудо, словно блюдо.
А на нем и солнце встанет, этот мир тебя познает.
Как познает- не забудет,
И великий смысл добудет…»
Эдгар встрепенулся. Его слабая рука соскользнула со скамьи, устремилась вниз, увлекая за собой и тело. Ладонь крепко ударилась о каменную дорожку, однако падение было остановлено , рассеялся туман в сознании. Возбужденно задышав, не прекращая вертеть головой, Эдгар с некоторым усилием вернулся в вертикальное положение, теперь еще активнее бросая взгляды вокруг.
Отчетливо, отчетливо мать напевала колыбельную. Без сомнения, это был ее голос- тонкий, певучий, ласковый. Без сомнения, это была та самая мелодия из слов, которая звучала когда-то над его плывучей, сонной колыбелью. Откуда этот звук? Откуда? Вокруг лишь кусты и тишина… Все еще надеясь что-то обнаружить, Эдгар встал , окинул прищуренным взглядом сад, дальнюю полосу сереющих кустов, спящий дом. Никого. А голос матери теперь почти исчез. Или вовсе пропал, но, как это бывает, - еще на некоторое время отпечатался все еще реальным звучанием в уставшем мозгу. Эдгар снова присел. Да, пора привыкнуть к этим приступам страхов и галлюцинациям. Они становятся все назойливее. Словно мухи, слетаются к слабому мозгу.
Ах, Эдгар Мильтон, как же печально отпускать этот мир, так и не познав все блюдо. Блюдо, приправленное любовью, ненавистью, страстью, сожалением, борьбой, наконец. Но лишь пресные и тонкие кусочки жизни тают во рту, навязывают смирение.
Эдгар достал из кармана маленькую записную книжицу, отдернул потрепанную обложку. Хаотичные черкания, какие-то формулы и рисунки , такая картина- несколько тонких пожелтевших страниц, которые зашуршали под пальцами Эдгара. Но вот и шестой лист, абсолютно понятный, писанный отчетливым почерком, большими буквами, по пунктам. Словно заголовок :« Семья Мильтон. Наследственная депрессия. Проявления: различные страхи, плохой сон, дурные сны. Позже: страхи усиливаются, сон еще более портится, галлюцинации. Спустя несколько месяцев: полное отсутствие сна, истощение организма. Смерть. » Внизу- все фамилии наследников Мильтон и напротив- плюсы, поставленными в разное время разным пером. В конце листа- имя « Эдгар» и знак вопроса- напротив. Эдгар захлопнул книжицу, снова закрыл глаза.
Двадцать пять лет назад. Ровно двадцать пять. Звоночком. Маленьким звоночкам на рассвете весеннего дня раздался крик младенца в замке Мильтон. Поцелуи матери, одобрительные кивки отца и суетливые заботы нянек на рассвете осветились лучами солнца, проникшими в комнату. Дом ожил, а потом дождался, когда из уст матери впервые прозвучит имя « Эдгар», и забурлил. Забурлил со стремительным рвением, измучившись наблюдать который месяц в своих стенах медленное угасание жизни хозяина.
Даже в тот весенний рассвет, став отцом, вопреки слабеющему самочувствию вдруг познав резкую активность, лорд Мильтон выглядел странно. Возбуждение радости вызвало здоровый румянец на впалых щеках, но глаза казались стеклянными. Зрачки то и дело расширялись, дрожь пробегала по нахмуренному лбу, сжатым губам. Он словно видел что-то , недоступное другим , возникающее то на люстре, то у окна или двери. Та же реакция возникла, когда лорд на ослабевших ногах подошел к колыбели. Его дрожащие руки потянулись к сыну, однако тотчас отдернулись. Чего-то вновь испугавшись, съежившись, он побрел к выходу, целеустремленно направился в спальню, где попросил задернуть окна и не беспокоить его. Больше он не вставал, а спустя две недели испустил дух.
Доктор Дюрэй, сухенький, активный старик, имевший большой опыт и титул « семейного помощника уважаемой семьи Мильтон», знавший истории болезни не только отца и матери Эдгара, однако , казалось, всех поколений двух прошлых веков, в день кончины долго что-то черкал в этой вот записной книжке, а после сказал матери Эдгара лишь пару фраз. « Депрессия. Сложный род, сложная болезнь. Отправляйтесь к сыну, это придаст вам силы.»
Это рассказала мать. Рассказала лишь однажды, когда в хмурый, дождливый день они бродили у реки. Эдгар- подросток, укутанный в плащ, собирал камни на берегу, мать брела следом. Дождь усилился, заставил гуляющих приникнуть друг к другу, направиться к дому. Вот тогда мать и обнаружила записную книжку доктора, торчащую помятым краем из кармана плаща сына. Последовал вопрос « Что это?”, оправдание Эдгара, что та лежала в траве на клумбе, далее- удивление и осуждение матери. А потом вопрос – не по- детски строгий, обличающий в обмане: “ От чего умер отец на самом деле?»
Матери не стало спустя три года после того случая. Другая болезнь, вызывающая нестерпимые приступы кашля и лихорадку, забрала ее в другой мир, лишив Эдгара семьи теперь полностью.
Слух уловил усилившееся оживление птиц. Эдгар открыл глаза, немного зажмурился. Вот и рассвет. Вот уже который месяц Эдгар здоровался с каждым из них.
Дальняя полоса леса в широкой низине еще некоторое время после наступления истинного утра удерживает медленно разгорающийся горизонт. Но потом проснувшиеся лучи вырываются ввысь, укрывая теплом. Воздух греется. Легко, но глухо начинают в нем скользить утренние шумы, а роса, выпавшая прохладой на траву, напоминает слезы ночи, где по-прежнему хранятся те редкие, громкие звуки, те тайны мрака, что едва, едва ушли.
А бывает дождь. Предчувствие плачущего дня, который обязательно заразит своим настроением все проснувшееся, наступает еще ночью. Мрак расширяется, замирает, наполняется влагой, как наполняются слезами человеческие глаза. Когда не остается сил терпеть, зависают между небом и землей влажные черты грусти. Но печаль- лишь обманное чувство, привитое уютом, когда ты только проснулся, распахнул окно, поежился, сонный. На самом деле дождь бодрит, хлестко падая на листья и траву, наполняет силой, разбиваясь каплями о макушку, внушает надежду, стекая по лицу , и очищает, даря надежду по приходу в дом согреться и сладко уснуть.
Сегодня день предстоял солнечный. Лучи заскользили по фигуре Эдгара. Он зажмурился, тихо кивнул в ответ: « Приветствую.»
Продолжение следует. http://www.proza.ru/2015/11/11/1486