Появление семейства Х. в нашем городке сразу обратило на себя внимание. Каждый вечер, «в час назначенный» обыватели становились свидетелями диковинного дефиле - родители выгуливали единственное своё чадо, долговязого парубка. Мальчику было 7 лет, а ростом он выдался в 180 сантиметров. Он носил большие роговые очки. Родители доставали ему по грудь. Получалось как «шествие равнобедренного треугольника» - отец в неизменной военной форме и угрюмая мать по бокам, сын между ними. Они гуляли, никого не замечая, разговаривая между собой вполголоса. Я как-то расслышал голос Вовы (так звали мальчика). Он показал рукой на собачонку, которая перебегала улицу, и подал голосок, совершенно писклявый.
Глава семьи, Борис Тихонович, был военным в чине майора, служил в воинской части, располагавшейся недалеко от городка.
Со временем паренёк стал появляться без сопровождения. Впрочем, его самостоятельность была относительной. Существовала какая-то магнетическая сила, которая не давала окончательно распасться «треугольнику». Постоянно невесть откуда возникала пара – отец и мать. Создавалось впечатление, что они кругами блуждали по улицам городка. Родители появлялись и уходили, не проронив ни слова, или задавали дежурные вопросы, типа не проголодался ли, не холодно ли ему. Удалялись, чтобы опять вдруг наведаться, тем вернее, если назревала опасность для их дитяти.
Однажды, кой веки раз я пошалил на улице - попытался наградить Вову пинком. Мне было трудно это сделать, так как ростом доставал ему чуть выше пояса. Он ловко поймал мою ногу, а я упал. Именно в этот момент из-за угла появились его родители. Они прошли мимо меня, сидящего на земле, и присоединились к своему чаду. На этот раз отец и мать увлекли его с собой, как я заключил по их обеспокоенным реакциям - от греха подальше, сложились в «равнобедренный треугольник».
Со временем к семье привыкли. Дети перестали таращиться на парубка, но никак не могли «определиться» на его счёт. Ему долго не могли придумать прозвище. Один из старшеклассников назвал его «Башмачкиным», по имени гоголевского героя. Но ник не прижился. У нас не хватало воображения, чтобы как-то наречь столь приметного субъекта, зато достаточно было вкуса, чтобы смекнуть, что Гоголь здесь не причём. Ограничились ласкательно-уменьшительным «Вовик» (с примесью насмешки).
Уже тогда я, малец, замечал, что, являясь на сцену, майор и его жена сначала окидывали пытливым взглядом окружающую публику, и только потом обращали взоры на своего отпрыска. Как будто сынуля мог выдать какой-то секрет, а они опоздали?
Все понимали, что он «явно не того». Поэтому тот факт, что Вовик пользовался учительским туалетом был воспринят «по умолчанию». Остальные мальчишки справлялись в совершенно загаженном ими же общем сортире. Я частенько выступал на разных собраниях и был довольно популярным. Однажды после моего очередного складного выступления меня вроде как застали в туалете. «Гляньте, оратор сидит», - заметил кто-то. Некоторое время я удалялся в находящееся недалеко от школы кукурузное поле, из-за чего опаздывал на урок. По этой причине моих родителей вызвали к директору. Что я им мог сказать в своё оправдание? Но о привилегии Вовика вспомнил, о чём сказал маме. Она загадочно усмехнулась.
Ещё то, что Вовика освободили от уроков физкультуры. В «мужском» обществе мальчишек физкультурник с многозначительным видом заявил, что знает причину, но не стал о ней распространяться. «Достаточно стянуть с него штаны и всё станет ясно», - вроде как, сострил он. «Показывать луну» - тип озорства. Но не поступать же так с Вовиком. Получилось бы, как если бы коллеги гоголевского Башмачкина таким образом подшутили над ним.
Не явился Вовик и на военную комиссию. На ней в знак уважения к моему отцу мне врачи прибавили в росте аж 4 сантиметра. Доктор заметил шепотом медсестре: «Мы дали ему аванс». Даже после такой натяжки Вовик был выше меня на 10 сантиметров.
Надо отметить, что женщины в городке ставили Вовика в пример - порядочный мальчик, хорошо учится, слушается родителей. Моей маме нравилось его привычка – достанет из кармана тряпочку и давай полировать и так всегда блиставшую обувь. Какой аккуратный! Или, она призывала меня не сутулиться и держать осанку как Вова. Он не горбился, как это часто делают переростки. Мне казалось, что огромные роговые очки на его носу были ношей, из-за чего ему приходилось напряженно вытягивать шею, тянуть голову вверх. Нравилась маме и его походка. Мне же он напоминал вышагивающего на длинных ногах аиста. Вовик держал руки в карманах, оттопырив назад острые локти, они казались сложенными крыльями. Как заметил один из местных умников, он были похож на одного из проходных персонажей фелиниевского «Амаркорда» - рыжего высокого юношу в очках, гулявшего сам по себе.
Подружился я с ним опять-таки с подачи мамы. Она сказала мне, что у Вовы завидная не по возрасту развитая речь, что он хорошо рассказывает. Об этом она узнала от знакомых жён офицеров из воинской части. Я сам видел, как на уроках он говорил «как профессор». Его голос перестал быть писклявым, звучал по-взрослому.
Вскоре у меня появилась привычка с нуждой и без нужды полировать свою обувь, для чего я запасся тряпочкой, которую держал в кармане. Мы важно бродили по городку, заложив руки за спину, и смотрели на всё и всех оценивающе. В те времена на улицах ставили стенды с газетами. Мы стояли у стендов, читали «Известия», материалы о международном положении. Мой приятель «принципиально» не читал последнюю страницу газеты, где помещались заметки о спорте. Считал несерьёзным интерес к ним. Он как-то смерил насмешливым взглядом нашего общего знакомого, который день напролёт гонял во дворе мяч. Был уже конец дня, и энтузиаст футбола выглядел сильно истощавшим от беспрерывной беготни.
На улице мы несколько раз вроде случайно столкнулись с родителями Вовы. Те сделали вид, что не заметили нас и прошли мимо. Через некоторое время меня пригласили в гости.
Дверь мне открыла мать. На меня попытались произвести впечатление – Вова появился в накинутом на плечи пиджаке, к которому были пришиты погоны из картона. Звёзды на них были вырезаны из жёлтой цветной бумаги и были большими генеральскими. После того, как я картинно отдал честь, мать сняла с плеч сына пиджак с погонами, заменила его другим, «цивильным».
Судя по обстановке семейство не собиралось оставаться в нашем городке, пусть это временное проживание продлилось 12 лет. Отец не без гордости показал мне пальцем в сторону самодельной люстры. Довольно мало эстетичное изделие то ли висело криво, то ли не отличалось пропорциями. Дитя пожаловалось, что отбилась набойка от его ботинка. Борис Тихонович достал из грубо сколоченного сундука сапожные принадлежности, полный набор, даже специальную низенькую скамейку, на которой гордо восседал, когда проводил несложную операцию с набойкой. Я ещё подумал, человек всю жизнь мечтал быть сапожником, но стал офицером.
Чего было в избытке в доме, так это фруктов. На балконе в ящиках лежали яблоки, груши, корольки. Видимо, эта снедь подолгу залёживалась, судя по отметинам на яблоках, переспевшим грушам, покрытым плесенью королькам. В тот вечер Вовик решил меня удивить. Он разделал несколько сырых картофелин, посыпал солью и, громко чавкая, съел их. Я не принял приглашение присоединиться к нему и покосился в сторону балкона, где лежали ящики с фруктами. Безрезультатно. Родительница, перехватив мой взгляд, пояснила, что есть фрукты сыну прописал врач, они для него, как лекарство.
Даже у себя в доме семейство не изменяло своей манере. Когда мы оставались с приятелем наедине, каждый раз под разными предлогами в комнату заходили то мать, то отец. Сам он никак не реагировал на это, не протестовал. В какой-то момент Вовик потянулся к стеллажу, где лежали журналы. Лукавое выражение его лица обещало сюрприз. Желание сына протянуть мне журналы опередил выпад матушки. Она выскочила из-за занавески и перехватила их, быстро повернулась и удалилась без объяснений.
Позже мне стало ясно, почему такое произошло. Я получал дома журнал «Технику молодёжи». Из-за того, что он поступал с опозданием, я, проявляя нетерпение, частенько наведывался на почту. Никто другой в городке не читал это издание и не был «надоедой». Так меня воспринимали в местном почтовом отделении. Там я случайно услышал разговор почтальонов. Один говорил другому, что носит в семью «майора» журнал «с немецкими буквами». Нет номера, чтоб на его первой странице не красовалась бы полуголая девица. Вот тебе и военный! Пафос почтальона можно было понять. Времена были совершенно целомудренные – 60-е годы.
После подслушанного разговора я сделал предположение, что, скорее всего, из-под моего носа увели журнал с «немецкими буквами», надо полагать, с девицей на обложке. После я узнал, что это был «Цайт унд Бильд» из ГДР.
Наши отношения складывались неровно. Разговоры на умные темы сменялись разоблачением очередных секретов Вовика. Конечно, совсем не обязательно совать нос в чужие дела, но, как поступать, когда постоянно испытывают твоё любопытство, из тайны делают тайну, и она даёт о себе знать совершенно неожиданно.
Однажды Борис Тихонович от имени воинской части выступил на открытии в городке мемориала героям войны. «Хорошо говорил! Сразу видно, что умный человек. Кажется, он - русский еврей!» - было мнение горожан. Высказанное предположение озвучивалось с пиететом. Или, как-то в грузинскую глушь, в наш школьный класс попал сборник стихов молодых еврейских поэтов. Среди его авторов значился однофамилец Вовика. Между тем, фамилия звучала как украинская и до появления сборника только так и воспринималась.
По-своему на семейство реагировали местные грузинские евреи. Они жили в городке компактно, на еврейской улице. Когда семейство появлялось в их убане, они, обычно многоречивые, замолкали. Многие из них видели «русских» евреев-ашкеназов в первый раз.
Заметно было, что Вовик сторонился соплеменников. Его однажды окликнули, как показалось моему приятелю бесцеремонно и при этом почему-то назвали «Николаем». Впрочем... Однажды проходя по еврейской улице, мы стали свидетелями пьяного дуракаваляния молодых людей. «Ну вот, ведут себя как малые дети!» - прокомментировал происходящее мой приятель. Сделал он это с мягкой укоризной. В другой раз и заметил, как проходя мимо дома рыжего Элвы, от «треугольника» отделилась мать. Она быстро подошла к двум рыжим малышам (детям Элвы) и потрепала их с нежностью за щёки. Потом сразу присоединилась к домочадцам, которые даже не притормозили, продолжали путь.
Можно понять раздвоенность, которую Вовик и его батюшка проявляли в дни событий лета 1967 года. Кстати, не все в городке толком знали, что именно происходило. Приятельница моей бабушки сообщила ей, что снова пришла война, и что на этот раз на нас напали Израиль и арабы. Моя бабушка ответила ей: «Мы, советские, должны быть вместе!»
В те дни я заявился с визитом. Некоторое время меня придержали в прихожей, а потом впустили в гостиную. Вова шепнул мне заговорщически, что его отец слушает «Голос Израиля». Он не без оснований рассчитывал на мою солидарность с ним по части происходящего. Борис Тихонович сидел у выключенного радиоприёмника. Я заговорил об успехах израильского оружия, а он вдруг воспрянул и в насмешливом тоне, явно с желанием меня осадить заговорил о его мнимой силе. Дескать, вся эта техника устаревшая, ещё со времён британской колонизации Палестины. Он даже посмеялся моей наивности. Вовик растерянно смотрел на отца. Видимо, минуты пять назад ему говорили нечто противоположное и также убедительно. Парнишка совсем побледнел, когда его батя с подковыркой спросил меня, а не слушаю ли я «радио-голоса». При этом он мне картинно пригрозил пальцем. Провожая меня к двери, Вова хранил молчание. Он всё ещё пребывал в нерешительности.
Как-то в наш город прибыли две молоденькие миловидные учительницы. Они работали в младших классах. Среди парней-старшеклассников вошло в моду приглашать их к себе на дом. Пришла и моя очередь. Для пущей оригинальности я принял гостей в халате поверх школьной формы, дал послушать им концерты Рахманинова и напоил их чаем с вареньем из белой черешни. Под конец визита с работы пришла мама. Она сделала мне замечание по поводу костюма.
Двумя днями позже я заглянул к Вове. Ко мне вышла его матушка и с хитрой миной сообщила, что меня принять сегодня они не могут. Если бы не манера хозяев заставлять гостей при входе снимать обувь, я бы терялся в догадках, почему она так смотрит. В прихожей я увидел обувь молоденьких учительниц. На улице мне представлялись сцены - в семье Х. гостей потчуют немецким журналом и сырой картошкой. Потом я решил подкараулить всех разом, притаился за углом. Сначала появились отец и мать. Будто их послали вперёд, на дозор. В темноте они не сразу меня рассмотрели. А когда разглядели, не знали, как меня остановить – замельтешили. Тут и родненький появился с учительницами под ручки. Я картинно приподнял свою шапку и громко поздоровался. После этого случая наши отношения охладели. Кстати, потом я узнал, что приглашал учительниц отец.
Случались перебранки между мной и Вовой. Я, наверное, был единственным, кого он поколотил. Репутация «маменькиного сынка» не мешала ему быть сильным подростком. В тот период он всё ещё заметно превосходил нас в росте. Вспоминается дикая сцена. В тот день семейство Х. принимало гостей в расширенном составе. Кроме меня, были приглашены мой брат и энтузиаст футбола. Визит протекал чинно. Разговоры о политике перешли в соревнование на перетягивание рук. В них активно подключился отец семейства. Сам Вовик продолжал сидеть за столом и потягивал лимонад. Борис Тихонович легко расправился с нами и торжественно заявил, что его сын точно посильнее гостей. Что нашло на нас, «порядочных мальчиков»? Только помню, как мы втроём набросились на Бориса Тихоновича, пытаясь повалить его на диван. Я был первым, чьё нападение он отбил, что позволило мне спохватиться и задаться вопросом: «что собственно происходит!?» Брат и энтузиаст футбола продолжали бороться с хозяином семейства. Вовик с некоторым интересом наблюдал происходящее, потом вдруг сорвался с места. Он довольно легко отшвырнул меня в сторону, также поступил с другими нападавшими. Хозяева остались довольны. Отец, мать и сын с уничижительными комментариями выпроводили посрамленных гостей. Для них это был триумф местного значения!
Прошло время, и Вовик уже не был самым высоким среди сверстников. В какой восторг пришла мать помянутого футболиста, когда увидела, что её сын перерос его! Я – по-прежнему был ниже его (на 6 см). Нерушимым оставался треугольник. Как-то в зимнюю пору на фоне сугробов я увидел моего приятеля, беседующего с девочкой. Оба явно томились, не знали о чём говорить. Мои глаза невольно забегали в поисках. Так оно и было - в метрах двадцати, переминаясь с ноги на ногу от холода, за сценой наблюдали мать и отец. Позже я завёл разговор о той девочке. Борис Тихонович отрекомендовал её, как обаятельную, скромную, умную девочку. О ней говорил только он, Вовик молчал, совсем равнодушный к разговору.
- Почему ты не участвуешь в беседе? – обратилась к отпрыску мать, и добавила не в шутку, а вполне раздраженно, - в твоём возрасте твой отец уже строил мне глазки.
Совсем меня озадачил меня пренеприятный случай. Я с товарищами по футбольной команде возвращался с тренировки. Было довольно поздно. Вдруг слышим надрывный плач в одном из тёмных углов улицы. Подошли поближе и видим – Вовика с остервенением избивает местный хулиган по имени Цезарь. На его лице была не то что злоба, а отвращение. Картина была совершенно абсурдной. Что могли иметь общего Вовик и этот мужлан? Странным было поведение моего приятеля, он не делал попыток бежать или защититься, и, не смотря на жестокие удары, тянулся к обидчику, с девчачьими завываниями. Цезарь увидел нас, оттолкнул Вовика и быстро удалился. Но что мы увидели затем!? Совсем недалеко, прячась за кустом, стояли... Борис Тихонович и его жена. Они выглядели растерянными. Потом родители подошли к сыну. Взяли его под руку и, ни на кого не обращая внимание, увели его, только раз приостановившись, когда родитель подобрал очки Вовика, валявшиеся на тротуаре.
Довольно скоро мы все разъехались. Я отправился в Тбилиси поступать в университет. Вова уехал в Украину, порвал связи со мной. Только совсем недавно, лет через 40, благодаря социальным сетям я нашёл его в интернете. Живёт он в Голландии. Вход на его страницу был возможен только со специального разрешения. Ещё одна информация – свой пол он идентифицировал как… женский (!!). Куда смотрели его родители, если, правда, они живы? Столько времени прошло. Скорее всего нетрадиционная ориентация Вовы была секретом семейства Х. Родители пытались её скорректировать иногда странным образом. Их сын не стал дальше нести ношу секрета. Наверное, ему на душе полегчало. Надеюсь, он счастлив.
Бывая в городке, я иногда прогуливаюсь мимо окон на первом этаже большого дома, где жил Вовик. У меня всегда замирает сердце. Всё кажется, что он выглянет из окна и заведёт беседу на умную тему, а за его спиной, в глубине комнаты притаятся настороженные отец и мать. Ностальгия!