Я отстоял в затоне ночную стояночную вахту, плавно перетекшую в утреннюю, подал с подчиненными буксир на теплоход и мы вышли из спящей перед рассветом акватории на Дон. Караван спустился по течению до входа в канал, а когда головной буксировщик начал заправлять состав в его узкое русло, огибая ближний входной маяк, солнышко ослепило мне глаза, вырвавшись из цепких объятий степной дали. Наш курс лег точно по направлению на него, небесное светило, как-будто это оно являлось тем самым маяком, указывающим нам правильный путь. Какая великолепная картина открылась моему взгляду, невозможно описать простыми словами: поднимающееся в голубые чистые умытые небеса солнце все больше и больше охватывало территории своим вниманием, заползая в самые закоулочки природного сознания, побуждало просыпаться певчих птиц и болотных лягушек, раскрывало глаза цветам и листочкам. Оно же противно мешало вахтенным начальникам судов вглядываться в речную даль и лишь доставляло удовольствие мелкой насекомой живности, радующейся, что еще одна темная летняя ночь безопасно прожита на Земле. Я окончательно окунулся в красоты окружающего мира и стал внимательно разглядывать охватившую меня с обеих сторон историческую местность – начался Волго-Донской судоходный канал, наша гордость и боль, грандиозная стройка века и всероссийская братская могила умов, интеллекта и человеческого ручного рабского труда.
Серые покатые камни, ровно выложенные по откосам канала, укрывали земляные насыпи от разрушения волнами, создаваемыми проходящими судами. Полувековые тополя зелеными, но начинающими высыхать от старости свечками, возвышались над ними, и приветственно махая нам верхушками, рассказывали душераздирающие истории о людях, мужественно и в нечеловеческих условиях строивших его, великое творение послевоенных лет. Путевые знаки, с нанесенными цифрами, ровными, на равном друг от друга расстоянии расставленными часовыми, охраняли покой серых гранитных глыб и их памяти, их слез и страданий, оставленных здесь чуть менее полувека назад…
Через сорок минут спокойного движения по оживающему под теплыми лучами каналу мы вышли на прямой участок к тринадцатому шлюзу, к Донским воротам, открывающим длинный ступенчатый путь на Волгу, путь, пролегающий через степи и поля, поселки и их жителей, через дома тех, кто когда-то строил, а сегодня обслуживал детище грандиозного строительства. Навстречу нам приветливо распахнули нижние ворота, и мы продолжали движение в камеру шлюза. Поравнявшись с нижней же причальной стенкой перед камерой, слева по борту открылся вид на высокий бетонный, покрытый свежей краской, памятник «Соединение двух фронтов». Именно в этих местах в феврале сорок третьего года замкнулось кольцо Сталинградской битвы, и Советские войска окружили армию фельдмаршала Паулюса, осаждавшую последний оплот нашей страны на великой Волге. Ухоженность парка вокруг памятника говорила сама за себя – люди чтят память и выполняют свой священный долг потомков перед теми, кто когда-то ковал общую Победу страны. Чистые крашеные ступеньки круто поднимались от воды к подножью бетонных солдат, ровные ряды аккуратно подстриженных кустов и высоких тополей обрамляли и подчеркивали статность скульптуры. В эти утренние часы она особенно величаво возвышалась над тополями и тихими мирными водами канала, охраняла покой и сладкий сон жителей близлежащего поселка.
- Доброе утро, рассматриваешь? – неожиданно зашел в рубку командир и вырвал меня из оцепенения, когда я вглядывался в памятник, освещенный первыми солнечными лучами, – да, здесь жестокие были бои, потом после войны, еще до полной постройки канала, в степях оружия и боеприпасов было видимо-невидимо.
- Доброе утро. А здесь что, голая степь была? Судя по кадрам кинохроники они бежали по заснеженным степям, где гулял холодный ветер. Я помню, как много раз видел это соединение фронтов под Сталинградом, - указывая на памятник, прервал повиснувшее в воздухе молчание я.
- Да, та зима очень холодная была, снежная и с сильным ветром, старики, здесь воевавшие, в детстве рассказывали. Они-то, эти морозы и помешали немцу, не привыкший он был к таким боям, а наши солдаты тулупы надели, валенки и вперед, все нипочем, - проведя мне экскурс в историю, пояснил он в очередной раз…
А караван тем временем вошел в шлюз и начал подниматься с напором воды для выхода в Карповское водохранилище. Сильная высокая шипящая бело-желтая пена, словно шампунь из бутылки под напором горячей воды, обволакивала корпуса наших судов, пузырилась, лопалась, исчезая в воздухе, собиралась неприступной стеной и неумолимо поднимала нас вверх. Было ощущение, что мы поднимаемся на облаке, пушистом ватном облаке. Там, за бортом земснаряда и краями камеры шлюза постепенно открывался вид построек из серого камня: четыре башни по углам камеры смотрелись древними великанами с окнами бойницами, ровные чистые асфальтовые дорожки опоясали всю прилегающую территорию и те же, ровно подстриженные кусты и свечки тополей. Везде одинаковые посадки, потом, со временем, я узнал, что ими специально засаживали степи и поселки, они очень быстро росли и разрастались, укрывали от ветров большие площади земли, превращая голые места в цветущие сады и ухоженные территории.
Верхние ворота «поплыли» вниз, под воду и нам дали «зеленый свет» на выход, запустил винты буксировщик, и история канала пошла дальше, туда, где за акваторией шлюза взору открылось гладкое, словно зеркало, водное пространство, со всех сторон обхваченное камышами – это начиналось Карповское водохранилище, на котором расположился…