Мир кажется мне мягким и податливым, как теплый пластилин. Точно так же пахнет резиной и оставляет на пальцах тончайший слой цвета. Я любил делать причудливые фигурки из синего. Подушечки моих пальцев всегда казались немного грязными, под ногтями забивалось то, что я не смог оттереть мылом. Но мне нравилось. Искренне нравилось. Было что-то прелестное в том, чтобы выстраивать диковинных зверей из моей головы в ряд на белом листе бумаги на подоконнике. Днем они впитывали в себя солнечный свет, наполнялись им до краев, так что его густой мед начинал просачиваться из чьего-нибудь уха или тяжелой каплей зависал на букле хвоста. А ночью, размяв свои пластилиновые шеи, мои дети выдвигались в тяжелый путь, длинной в целую жизнь.
Рано утром, я первым делом шел проверять подоконник. И он изо дня в день оказывался пустым. Только бледные сияющие силуэты еще какое-то время висели в воздухе, напоминая о том, что мне придется вновь делать синих солдат, беря в аренду целые куски у неба. Делать это приходилось сразу после заката. Цвет у полусферы тогда особенно хорош, а структура мягкая, еще не успевшая остыть от многочасовых объятий солнца. Зимой работать было сложнее.
Дети из небесного пластилина всегда уходили. Со мной постоянно были лишь двое: ПесКоторыйОстался из коричневого дутого стекла, похожий на фактурную слезу смолы абрикосового дерева, и Тильда - тряпичная и уже порядком поистрепавшаяся барышня. Я познакомился с ними еще в детстве. Примерно тридцать два года назад. Тогда я творил, не глядя, и не особо думал о последствиях. Моими руками создавались города, обнесенные неприступными картонными стенами. В глубине гор подушек я поселил настоящего дракона. Бисер его чешуи переливался всеми цветами радуги, а глаза – две крупные зеленые бусины – блестели из полумрака пещеры двумя мутными осколками хризопраза.
Этот дракон передушил моих гончих, задрал овец из ваты с их слабыми ногами-зубочистками, разрушил город из картона и был таков. Улетел в форточку. В живых остались лишь вышеупомянутые граждане. И то потому, что вовремя спрятались в ящик из-под маминых сапог.
Данное обстоятельство меня изрядно напугало. Теперь Змей бродит где-то снаружи и может кому-нибудь навредить. Если бы я успел вовремя закрыть окно (но форточка ведь так высоко – как непродуманно!), мне, может, удалось бы заманить его в мамину шкатулку из малахита. А малахит – это каждый знает – действует на драконов, как на меня малейшее упоминание витамина «Р». Если вы не знаете (что вряд ли, но я, все равно, скажу) – заставляет сидеть тихо и лишний раз не бедокурить.
Но сейчас уже поздно. Маме пришлось продать шкатулку. Я осознал, что город в опасности, виноват я и только я. Выход нашелся лишь один – мне нужно организовать себе армию. А что может быть эффективнее, чем натуральное небесное войско?
Мне так и не удалось поймать его. Уже тридцать два года я отнимаю у неба кусок за куском, а чудовище продолжает третировать граждан. Они говорят, что голубого цвета наверху становится все меньше. Видимо, эта тварь уже так отъелась, что, низко зависая над городом, закрывает большую часть обзора. Громадные бусины отражают зонтики, лица, машины, цветы и фантики от конфет. Борьба кажется мне почти безнадежно проигранной.
- Ничего, - своим тоненьким стеклянным голосом говорит мне Тильда, - у тебя все получится рано или поздно. Просто забери у неба кусок побольше. Сделай себе воина, равного по силе и величине.
ПесКоторыйОстался, бесцветно и плоско скулит и кладет свою гладкую голову мне на колено.
Но неужели они не понимают: чем больше я беру, тем крупнее становится Змей?
- Он жрет твоих солдат, вот и растет. Сделай воина, равного по силе и величине, и тогда ты победишь. Избавишь свой народ от напасти.
Решающей битвы не избежать. Но я слишком люблю оттенки синего.
Чистый голос Тильды похож на звон струны в пустом зале. ПесКоторыйОстался вздыхает. Из его круглого глаза катится слеза, янтарная, как смола абрикосового дерева, как он сам.
Кажется, он знает, кто тридцать два года назад выманил дракона из его норы в горах подушек. Кто заставил его обозлиться на весь мир.
Но он ни за что не скажет. Пес ждет, когда же я нарисую для них на листе бумаги, где выстраиваются рядами мои солдаты, дорогу из желтого кирпича.
Башмачки-то у Тильды – серебряные.