"Пётр Григорьевич, голубчик Вы мой! Прошу Вас, не молчите... Что же было потом? Нашли Вы невесту свою? Да не молчите же, друг мой..." - взмолился старик к своему собеседнику. Пётр молчал, всматриваясь в ледяную мглу за окном. На столе едва дымился остывший уже кофе... Подойдя к окну, он долго смотрел на звёздное небо.
"Почти тридцать лет минуло с тех событий, а я помню всё, словно это случилось только вчера... Настя была в моих снах, пока я лежал в горячке. В том же чёрном платье, с распущенными волосами, она являлась в мои больные сны и... молчала. Личико её, милое маленькое личико, было заплаканным и печальным...
"Настенька, родная моя... где ты сейчас, Настя? Ответь мне, не молчи только... Где ты? Не уходи, не бросай меня, прошу..."
Она неслышно ускользала, и я плакал, оставшись один... Когда стало легче, я вставал и бесцельно бродил по комнатам... Я был слишком слаб, чтобы продолжить поиски Насти... Жизнь без неё была бессмысленна, холодна и ужасна... Жизнь без её очаровательной улыбки, без чарующего голоса... Она была нужна мне... нужна, как воздух, как нужен глоток воды умирающему от жажды человеку... Я был готов перевернуть ради неё Землю, броситься в океанские глубины, пройти через огонь и найти её... Она стала моей первой и единственной любовью... ради неё я был готов на всё... Едва встав с постели, я обдумывал бегство из дома... Явиться к мадам Жюли и узнать у неё о Насте, приставив револьвер к её виску... Скажет, куда денется, думал я тогда...
В тот день неожиданно прикатил дядюшка. Справившись о моём здоровье и сославшись на дело к моему батюшке, дядя закрылся с ним в кабинете. Собравшись навестить мадам (батюшкина «Беретта» уже лежала в моём кармане), проходя мимо кабинета, я случайно услышал обрывки их разговора:
"Та самая девица... тульской губернии... не говори ему... Возможно..."
Распахнув дверь, я закричал:
"О ком вы говорите, господа? О Насте? Это она в Тульской губернии? Не молчи, дядя! Пожалуйста, дядя, не молчи! Она, да? И почему нельзя говорить мне? Дядя... Не молчи, дядя... Не молчи..."
Дядя Алексей нерешительно переглянулся с моим отцом:
"Видишь ли, возможно, это неточные сведения... Или ошибка... Я собирался лично всё проверить, а потом уж сказать тебе... "
Батюшка подошёл, усадил меня на софу.
"Сынок, не надо так... Бледный, как мел... Куда ты собрался?" - промолвил он.
"Дядя, говори всё, что узнал о Насте. Пожалуйста, дядя!" - кричал я.
"Этой ночью я был в игорном доме. Один из тамошних игроков сказывал следующее: "Мой любезный сосед, тульский помещик, пригласил меня отобедать. Изрядно набравшись наливочки, сосед удивить меня решил. Он шепнул что-то прислуге, девка ушла, вернувшись с молодой девицею. Она очень хороша собой: стройная, тёмная распущенная коса, очи синие, почему-то в чёрном платье... Сосед приказал юной чаровнице петь, и она пела... Блистательно пела... А? Что именно пела? Романс какой-то... Потом ушла. Соседушка с гордостью сказал, что это его жена..."
Я просто онемел... Настя? Неужели Настя? Жена какого-то барина... Это не может быть она... Она не могла согласиться...
"Петруша, голубчик мой, иди в постель, иди... Я сам тебя провожу. Завтра Алексей едет в Тулу. Если это та девица, он её привезёт.
"Сегодня... прошу, дядя, едем сегодня же, ради всего святого! Она в беде, дядя... прошу, едем!" - взмолился я.
"Хорошо, голубчик мой... только ты слаб ещё... Мы едем с твоим отцом. Возьмём деньги... все, сколько имеется. Я хорошо знаю Настеньку, уладим дело, если это действительно она... Жди нас дома. За неделю должны обернуться. Жди, сынок" - сказал добрый дядюшка, целуя меня в лоб... Они собрались с батюшкой, забрав у меня "Беретту", взяли деньги, взяли даже фамильное золото из шкатулки покойной бабушки. Кучер заложил коляску, в ночь они уехали... Они уехали, а я остался...
Ночами, проваливаясь в небытие, я вновь был рядом со своею Настей... Она по-прежнему печально смотрела в мои глаза...
"Ты нужна мне... только ты одна... родная моя..." - шептал я ей... Настя горько качала головкой и ускользала... исчезала лёгкой, прозрачной тенью...
"Не уходи..." - в исступлении шептал я, пытаясь задержать её, схватив за тоненькое запястье или за шёлк платья... Рука моя ловила воздух и бессильно падала... А она вновь ускользала от меня легкокрылой чёрной бабочкой... Если б знали Вы, друг мой, как тяжела и страшна была для меня та неделя... Долгие, бесконечные дни... серые, тягостные, ужасные дни... Ночи, в которых жила моя печальная Настя... Поверьте, я жил тогда благодаря этим снам... Неделя... Слава Богу, она подходит к концу... Но батюшки с дядей по-прежнему нет... как же так... Почему я послушал их и сам не поехал? Почему?
Они вернулись только на девятый день после отъезда. Стоя у окна, я увидел подъезжающий экипаж... Отец и дядюшка выходят из него... Одни... Насти нет с ними... Боже ж мой... Когда они вошли, я бросился им навстречу.
"Ну что? Что? Это Настя? Где она? Ну не молчите же..."
"Пётр, выслушай. Прибыли мы на место (адрес дал мой тот ночной знакомец), ночь была. Дом, богатый, очень большой господский дом, поразил нас своим великолепием. На лай собак вышла прислуга, полноватая женщина. "Мы заблудились. Не найдётся ли у вас приюта для двух усталых путников?" - спросил я её. Женщина посторонилась, пропуская нас в дом. Мы вошли. Оказывается, был ещё только вечер, не ночь. Прислуга, попросив нас ожидать, удалилась. Спустя какое-то время вышел хозяин, добродушный, крупный мужчина лет пятидесяти. Любезно пригласив нас к столу, барин пропустил рюмку-другую наливки. Разговорились. Оказывается, хозяин недавно женился на юной сироте, дочери одного покойного князя. "Ах, как она, моя душенька, поёт.. Господа, вы должны её послушать... Просто слёзы наворачиваются... Дуняша, пригласи-ка барыню к нам. Да иди же, иди!" - говорит барин. Я приготовился к тому, что увижу сейчас Настасью, но... Юная и гибкая, в чёрном платье, с чёрной же траурной лентой в роскошных волосах, она была прекрасна... синие очи, милое лицо, обворожительный голос... Пела божественно, барин на неё наглядеться не мог, наслушаться... Но... не она, Петруша, не она... Её узнал бы,. Прости, сынок..."
Мои надежды, связанные с этой поездкой, рухнули в одночасье... Боже мой... Как больно и тяжело, когда ты почти уверен, что удача близко, рядом... И ты чувствуешь её тёплое дыхание на своём плече и вдруг... Вдруг - ничего... опять ничего... зияющая мрачная пустота и холод... Холод поглощает тебя целиком... Нет мыслей, нет чувств, нет желания жить...
"Не всё потеряно, мой мальчик. Не вешай нос, положись на своего дядю. - Крепкая рука дядюшки вывела меня из забытья. - Я никогда не говорил тебе, Петруша... Ты заменил мне сына, которого не дал мне Господь... Готов я всю свою кровь до капли за тебя отдать... Ты любишь эту девушку - мой долг сделать всё для твоего счастья. Верь мне, просто верь."
Я молчал. Дядюшка, поднявшись, одел пальто и молча ушёл... В ту ночь я не сомкнул глаз. Перед глазами мелькали картинки: Настя, она танцует... Порхает над полом, лёгкая, невесомая, воздушная... Гости в восхищении, их пьяные рты открыты, ревут "Браво!!!"... Монеты золотым дождём падают у её ног... Так кто же? Кто из этих господ её выкупил? Кто? Дядюшка появился на рассвете, по его весёлому насвистыванию я определил, что дела его весьма неплохи.
"Петруша, я знаю, где девица, теперь уже наверняка. Точнее будет сказать, напал на её след." - говорит мне.
"Это правда? Где она? Как тебе это удалось?" - восклицаю я, и бешено сердце забилось.
"Мадам Жюли любезно раскрыла мне эту тайну. Ну, подробности нашей милой беседы тебе не интересны будут. Дом за монастырём, едем!"
Особняк за монастырём принадлежал известному купцу Кузьме Платоновичу. Солнце позолотило уже высокое зимнее небо, когда мы подъехали к дому купца. Кузьма Платонович принял нас весьма и весьма прилично. Когда же дядя завёл разговор о девице из заведения мадам Жюли, он крепко выматерился.
"Господа, скрывать мне нечего! Сам себе никогда не прощу, что ввязался в это дело! Девушка показалась весьма недурной моему компаньону... Он был со мной в тот вечер в заведении этой старой стервы. Девица, Мари её имя, танцевала для нас. Граф воспламенился весь, как только её увидел. Потом договорился с мадам, выложив за девицу целое состояние... Как выразился его светлость, нужна она ему для утех... Мадам, поздравив его с прекрасным выбором, вызвала Мари...
"Поздравляю Вас, мадемуазель. Вы с Вашей красотой и талантом достойны большего, нежели унылое проживание в моём весьма скромном заведении. Граф счастлив предложить Вам свой кров и своё сердце, воспылавшее любовью к Вам. Прощайте, мадемуазель. Право, мне будет не хватать ваших песен и танцев" - сказала она растерянной девушке.
"Я не поеду... нет... мадам ... не поеду..." - заикаясь от волнения, заплакала бедняжка.
"Я говорю - поедешь, и ты поедешь! Ишь ты, дрянь какая! Пристроилась на чужих харчах!" - завизжала мадам, раскрасневшись, как варёный рак, и хлопнула в ладоши. Мари пыталась сбежать, но мадам сбила её с ног... Девчонка лежала на полу, рвалась и плакала, мадам сидела на ней, навалившись всей своей немаленькой тушей... Прибежала горничная с двумя верёвками в руках. Девица кричала, рвалась и кусалась так, что я опасался, как бы её не услышали на улице... Господа, я никогда не прощу себе участие в столь мерзком насилии... Взяв какую-то тряпку и сделав кляп, я заткнул ей рот... Помог связать девушку, на голову набросил мешок... Помог сунуть её в экипаж... После этого граф благополучно укатил, а я... Я отправился домой.., Я заплатил за это поистине страшную цену: спустя несколько дней застрелился мой единственный сын, двадцати лет отроду..."
"Где она сейчас? Куда увезли её?" - кричал я.
"В имении графа, по всей вероятности. Вёрст пятьдесят от Петербурга, граф Я*******ий." - тяжело вздохнув, ответил Кузьма Платонович.
"Я знаю, где это имение. Едем немедля, Пётр. Только бы она была жива..." - сказал мой дядя, покинув особняк купца...
Лошади довольно долго несли нас по девственной снежной равнине. Дядя Алексей, молча глядя на меня, постоянно просил кучера прибавить прыти... Лошади буквально летели... Мелькали одна за одной махонькие деревушки и погосты. Лес, сосновый лес открылся пред нашим усталым взором, довольно большое селение раскинулось пред ним... Дядя осторожно тронул меня за плечо:
"Подъезжаем, сынок. Теперь бы ещё господский дом разыскать."
Но до господского дома мы тогда так и не доехали..."
Пётр внезапно замолчал, старик заметил слезу, медленно стекавшую по его щеке.
"Очень тяжело рассказывать то, что было дальше... Мы увидели людей... много людей... Свора охотничьих собак... охотники с ружьями... И сани... Сердце моё замерло... остановилось в предчувствии страшного, непоправимого горя... На ватных, непослушных ногах я пошёл навстречу процессии... Там, на санях, лежал кто-то, накрытый старым окровавленным одеялом... Лошадь шумно храпела и рвала удила... Сани остановились, я подошёл и, несмотря на протесты окруживших меня людей, сорвал одеяло... Настенька... она лежала на спине, грудь её и живот дымились и обильно кровоточили свежими ранами... Вся повозка была залита её кровью... Глаза... Её синие глаза широко распахнуты, их невидящий взгляд устремлён в небо...
"Отойди, Христа ради, барин! Не мешай. Упокойницу везём... Отмаялась, сердешная..." - оттолкнул меня от саней возница.
"Кто с ней сделал такое?" - спросил я и не узнал своего голоса.
"Знамо кто... Барин наш, ирод... А кто ты будешь-то упокойнице?" - говорит пожилая крестьянка, взглянув на меня с интересом. Я молчал...
"Дело в том, барин, барышня письмо передала мне тайно. Передай, говорит, молодому барину, который будет обо мне спрашивать. Видно, чуяла свою кончину, сердешная... Жалко её.." - крестьянка заплакала.
"Где письмо?"
"Так вот же оно, вот. Как знала, с собой прихватила. - тяжело вздохнув, женщина подала мне письмо. - Барин наш, проклятый ирод, привёз её, поселил в каморке под замком. Я приставлена к ней была, еду носила, питьё. Барин снасильничать её пытался, не давалась она. Подожду, говорит, сама попросишь меня об этом, как о милости. Барышня письмецо-то написала (бумагу и чернила я принесла тайком) да передала мне... Ну а нынче утром барин-то наш озверел... Ворвался в каморку пьяный, схватил барышню да швырнул её на пол... Она кричала. Не стерпела я тут... Ударила его по голове чем-то, не помню... Обмяк он. Девица вскочила да бежать бросилась... босая, как была... Испугалась я шибко. Вдруг убила барина... в каторгу тогда. А у меня детишки мал мала меньше... Но он очухался, вскочил да мигом снарядил погоню за девицей. Собаки сразу след взяли, да и как не взять-то - следочки её хорошо на снегу виднелись. Охотники с ружьями в санях сидели да мы, простой люд, тоже... Барин наказ дал охотникам: стреляйте, мол, только в крайних случаях. Больно лёгкая смерть для неё, мне, мол, живая она нужна... Чёрное платьишко долго мелькало на снегу, потом исчезло вмиг... Следы её оборвались враз...
Дальше страшно очень, барин... Барышня та в волчьей яме лежала, колья острые всю её искромсали... рядом я стояла и видела, что жива она была, дышала ещё и слёзы по щекам катились... Вытаскивали больно долго да растрясли, видно... Померла, сердешная... Мёртвую на сани клали. Барин озверел ещё больше... Прямо тут двух мужиков деревенских расстрелял ни за что... Барин, а кем тебе упокойница-то доводится?"
Внутри у меня всё будто застыло, и слёз тогда не было...
"Скажи, а где сейчас ваш барин? Можешь мне его показать?".
"Вон он, на вороном жеребце, видишь?" - и она показала мне одними глазами высокого мужчину на вороном скакуне. . Знаете, друг мой,, тогда я был какой-то... спокойный, неживой что-ли... Как будто не я потерял безвозвратно любимую девушку, с которой мечтал навсегда связать свою судьбу. Как будто не её окровавленный труп лежит на старых санях, едущих рядом со мной... Вспоминаю и сам себе дивуюсь сейчас... Или я умер тогда вместе с ней? Навстречу мне шагал взволнованный дядя.
"Петруша... Сынок... Мне очень жаль..." - говорил он мне какие-то пустые, ничего не значащие слова. Знаете, друг мой, есть такие слова, которые не имеют смысла... Например, если бы дядюшка сказал тогда что-то типа «Снег... солнце... дерево» - эффект был бы тот же... Я словно не видел и не слышал никого и не хотел видеть и слышать. Дядюшка, обняв меня за плечи, говорил ещё что-то...
"Прости, дядя" - прервал я его на полуслове и... Всё произошло молниеносно. Выхватив «Беретту» из его кармана, и выстрелил в графа - того, на вороном жеребце... Потом - в себя... Дядя успел вывернуть мою руку, и пуля вошла мне в плечо... Далее я ничего не помню... Со слов дядюшки продолжу повествование.
"Граф упал замертво на снег, обагрившийся его кровью. Ты едва не прострелил себе голову, не знаю, каким чудом мне удалось не допустить этого... Пуля вошла в плечо, ты потерял сознание... Поднялась страшная суматоха. Люди кричали что-то... Кто-то из крестьян помог мне перенести тебя в экипаж... Кучер гнал лошадей что есть силы, я, сняв и разорвав на ленты свою сорочку, кое-как сделал тебе перевязку... Санкт-Петербург, больница... Седовласый доктор не давал никакой гарантии, что ты выживешь... "Потерял много крови... Будем надеятся на молодой организм" - повторял он. Ты выжил, сынок, справился, родной мой! Сутки был без сознания, когда же пришёл в себя, первыми твоими словами были: "Где Настя?" И я не знал, что ответить на это... Не знал..."
Настя сидела подле меня неотступно, пока я был там, за гранью... Она улыбалась, и я улыбался ей. Она гладила мою руку своей холодной ладошкой, касалась моего лица, словно успокаивала меня... Я был счастлив, поверьте, счастлив оттого, что она рядом... Потом она, улыбнувшись мне светлой улыбкой, попрощалась, уходя...
Молодая красивая женщина, высокий мужчина и малыш лет пяти, возникшие из лунного света, подошли к моей кровати. Женщина улыбнулась и, наклонившись, поцеловала меня в лоб... Затем они взяли за руки милую мою Настю, оглянулись и посмотрели на меня ещё раз... прощаясь.. Потом... лунный свет скрыл от меня их светлые лица и их фигуры... Потом - никого... Помнятся взволнованные лица моих родных... плачущая матушка, отец, дядя, седовласый доктор...
Когда я пришёл в себя, оправившись от раны, дядюшка подал мне то самое письмо. От неё. Я до сих пор его наизусть помню:
"Мой дорогой! Ты всё-таки пришёл за мной, если читаешь это письмо. Значит, меня уже нет на свете. Знай, ты стал моей первой и единственной любовью. За тобой я готова пойти на край Земли... Да не судьба, видно. Единственный мой, прости меня, что всё так вышло. Не наказывай никого за меня, прости всех и вся... Я буду молиться за тебя там, в другом мире. Прощай. Твоя Настя."
Настю похоронили в том самом имении, похоронили её крестьяне. Я не мог быть там, так как лежал в больнице со своей раной. Поправившись, я приезжал к ней на могилку довольно часто. Признаться, я хотел забрать её тело оттуда и похоронить в своём фамильном склепе, чтобы самому лечь потом с нею рядом. Да та женщина, которая передала письмо, отговорила меня. Нельзя, мол, тревожить покой усопших... Земля-то всюду одна... По поводу убитого мною графа она сказывала, что дело повернули так, как будто он сам себя порешил случайно, на охоте. Все крестьяне это подтвердили, факт про погибшую девушку крестьяне скрыли. От греха подальше, говорят.
Вот так я и живу, друг мой. Нет давно родителей, дядюшка стар стал и плох, хотя и в памяти. Он теперь у меня живёт, холостякуем с ним на пару... Иногда навещаем могилы своих дорогих ушедших людей:отца,моей доброй матушки и милой моей Насти... А Настенька навещает меня ночами... Красивая... словно, сотканная из лунного серебристого света... моя любимая Настя... Надеюсь, что скоро она встретит меня там, за гранью. И никто нас не разлучит больше. Мы обязательно будем вместе там, в другом мире. Вместе навсегда."