- Балда ты, Мишка! – брат попытался отвесить Михаилу подзатыльник, но тот увернулся, - как есть балда! Отец тебя учиться отправил, денег на учёбу выделил… А ты чего учудил? Да была бы у меня такая возможность! Меня-то, как только гимназию окончил, сразу на фабрику определили. С приказчиков начинал, всю науку через оплеухи от папани познал, пока управляющим стал. А ты, оболдуй, как мышь в крупу упал, на всё готовенькое. Извольте, Михаил Несторович, в скубенты, получайте образование аж в самом Санкт-Петербурге! Тьфу! - Матвей досадливо помотал головой.
Разговор братьев происходил в столовой отцовского дома на Ильинке. Нестор Павлович уже высказал своё мнение относительно Михаила, и удалился в свой кабинет, прихватив из буфета лафитничек с коньяком. Матвей решил продолжить вразумление непутёвого братца.
Миша и сам понимал, что подвёл родных, но сознаваться в этом не хотел.
Вчера он вернулся домой, в Москву, его отчислили из Практического Технологического института за неподобающие его студентам анархические взгляды.
Оказавшись после патриархально-сонной Москвы в бурлящей жизнью столице, семнадцатилетний Миша попал под влияние революционно настроенных студентов, увлёкся идеями Бакунина, и… вот результат.
Отец Михаила, купец II гильдии Нестор Павлович Протасов, был владельцем небольшой литейной фабрики. Несколько лет назад, благодаря стараниям его старшего сына, дело получило развитие, предприятие крепко встало на ноги, и на семейном совете было решено отправить младшего Протасова на учёбу. Настоял на этом Матвей:
- Хватит по старинке работать, на авось! Пора специалистами грамотными прирастать, чтобы всё по науке было. Отстанем хоть на малость, англичане с немчурой нас быстро слопают, не подавятся! Инженеров-то я найму, да кто за ними приглядывать будет. У меня-то образования - пшик, они меня враз заумными словами околпачат. Свой специалист на фабрике нужен, чтобы пришлые не баловали. Давай, отец, Мишку на учёбу отправлять, небось не разоримся, а он потом всё с лихвой отработает…
Вот Миша и отработал. Каша в голове мешала ему разобраться, в конце концов, что же ему делать дальше. С одной стороны его голова была забита идеями о свободных самоуправляющихся крестьянских общинах и рабочих артелях, о том, что государство препятствует развитию личности, и думающие люди должны призвать народ к восстанию… а с другой, он и мысли не допускал, что отцовское предприятие вдруг станет одной из таких артелей, а взбунтовавшиеся работники заберут их фабрику себе.
Два месяца Миша провалялся на кушетке в квартире брата, который любил его несмотря ни на что, скрываясь от праведного гнева отца, болтался бесцельно по городу, размышляя о смысле жизни.
Тем временем в стране набирали силу, просербские добровольческие и санитарные движения, начался сбор средств, для помощи восставшим братьям-славянам.
Правительство, после объявления войны Турции сербским князем Миланом, в конце июня 1876 года, не выражая открытой поддержки, не препятствовало ширящемуся резонансу российской общественности, вызванному началом сербо-турецкой войны, и отъезду добровольцев в Сербию.
Командование над плохо обученной сербской армией взял на себя генерал в отставке Михаил Григорьевич Черняев. Он призвал русских офицеров и добровольцев помочь сербам, и укрепить ее войска опытными кадрами.
«Вот то, что мне нужно! - воодушевился, и поддался общим настроениям Михаил, - поеду помогать братьям-сербам!».
Соваться со своей идеей к отцу, у Миши и мыслей не возникало, нрав у старика крутой, так пропесочит, никаких турецких янычар не понадобится, он ещё от Мишиного исключения из института не отошёл. Пришлось к брату на поклон идти. Тот поначалу ни в какую, потом сдался, денег дал, и обещался отцу ничего, до Мишиного отъезда не говорить.
Переизбыток желающих отправится на войну не помешал Михаилу, заявившему, что расходы, связанные с поездкой он возьмёт на себя, через Московский славянский комитет попасть в одну из первых групп добровольцев.
С десяток офицеров, восемь добровольцев на средства комитета и пятеро волонтёров, как и Протасов отправляющихся на свой счёт, занимали места в вагоне. Перед отправлением был приглашён священник, который в отдельной телеграфной комнате совершил напутственный молебен.
На вокзале собралось довольно много народу сочувствующих, и просто любопытных.
В девять вечера поезд отправился на Белград по Московско-Курской железной дороге.
Первое, что поразило Протасова, когда они пересекли сербскую границу, так это богатые по виду деревни и сёла, хорошо одетые, и в общем-то довольные своей жизнью крестьяне.
«Вот ведь, как получается, - озадачился Миша, - наши с нищеты своей вспомоществование собирают, а здесь, похоже, не особо-то оно и нужно».
В основной своей массе сербские крестьяне отнеслись к войне довольно равнодушно. До её начала, вассальная зависимость от турок носила скорее формальный, малосущественный характер. Турки сербов не беспокоили, а если и вели с ними какие-то дела, то вполне дружелюбно.
«Народная война без народного воодушевления», - дал определение положению вещей, находившийся в командировке консультантом при Мораво-Тимокской армии в Сербии врач-хирург Сергей Петрович Коломнин.
Обо всём этом, и о клубке интересов ведущих европейских держав, переплетшимся на Балканах у Михаила, никогда всерьёз не интересовавшегося политикой, представления были весьма поверхностные. Что-то он почерпнул из разговоров ехавших с ним в одном вагоне офицеров, в чём-то его просветили волонтёры, но Миша слушал вполуха, наслаждаясь путешествием и новизной ощущений.
По приезду в Белград, Протасов стал держаться знакомых по поездке военных, без них, растерявшись в незнакомом городе, он вряд ли смог бы разобраться, куда следовало обращаться, чтобы попасть в действующую армию. Офицеры же, чувствовали себя уверенно, и после кое-каких формальностей и бюрократических проволочек, их направили в сербскую армию под командованием «опального» генерала Черняева.
Прибыв в расположение армии под Княжевац, офицеры были крайне разочарованы её состоянием. «Стояче» (регулярное) войско составляли два батальона пехоты, два эскадрона конницы и несколько артиллерийских батарей. Остальная армия, «Народное войско», по сути, была милиционной, состоящей по большей части из крестьян, которых кроме своей «кучи» ничего не интересовало. Кадровых офицеров не хватало, командирами назначались выборные «народные старшины», которые о военном деле знали не больше своих односельчан подчинённых.
Как выразился штабс-капитан Платон Гейсман, командир батальона сербского войска:
«Эта армия, импровизированная в полном смысле этого слова».
На момент объявления войны сербская армия насчитывала около ста тридцати тысяч человек.
В лагере Михаилу выдали ружьё времён Крымской войны, и в составе роты крестьян-сербов обязали постигать основы воинского дела. ротой командовал поручик Шляхов, с которым они вместе приехали в Белград. Поручик часто оставлял Протасова на плацу, обучая его приёмам штыкового боя.
- Не ленись Мишаня! Когда-нибудь тебя этот опыт в бою спасёт, - постёгивал он Михаила прутиком по заду, заставляя делать «зверское» лицо, и раз за разом колоть штыком мешок набитый соломой, растянутый верёвками между вкопанными в землю деревянными столбами, скреплёнными сверху перекладиной, - ещё спасибо за науку скажешь.
Позже Миша не раз добрым словом поминал поручика, да вот только поблагодарить его не довелось. Николай Шляхов был убит под Шуматовацем.
Общаясь с сербами своего взвода, Михаил очень скоро стал неплохо понимать их так похожий на русский язык.
- Коль, я вот слушаю, что сербы говорят, по их словам выходит, не особо они воевать хотят, всё о какой-то куче вспоминают, да и на меня как-то не очень добро посматривают, - поделился своими выводами и наблюдениями Протасов с поручиком, когда они закончили индивидуальные занятия, и присели покурить.
- Куча, Мишаня, это у сербов дом, земля, скот и всякое имение. Что же касаемо того, что воевать не хотят, так их понять можно. Под османами они почитай пятьсот лет прожили, пообвыкли. Я вон с их офицерами тоже часто общего языка найти не могу. Вроде бы и славяне мы с ними, и православные, а вот история пошла в наших странах разными путями, и в каких-то вопросах из-за этого непонимание возникает. Ты же видишь, как их крестьяне живут? Наш-то мужик беден, а серб в достатке. Русский человек безгласен и забит, серб, напротив, человек с голосом, с известными понятиями, не всегда нам ясными. Так что, брат, одной племенной связи не всегда достаточно для ощущения абсолютной национальной близости, - Шляхов выбросил папиросу, - пойдём, обед скоро.
Генерал Черняев предпринял наступление, перейдя границу, и продвинувшись до Бабиной-главы, Ак-Паланки и Пирота, но сказалась неподготовленность армии, её неумение и нежелание наступать. Среди солдат из крестьян сербов участились случаи «самострелов». Вереницы легкораненых потянулись в тыл. Для них война была закончена. Единственное преимущество, которое давало только продвижение вперёд, было безвозвратно утеряно. Турки собрали мощный «кулак», и сами предприняли наступательную операцию. По выражению одного из волонтёров, война была проиграна после первого пушечного выстрела в сторону турок.
Но не сведущий в стратегии Михаил Протасов об этом не знал. Его занимали другие, важные для него вопросы: сможет ли он, растеряется во время боя, или хуже того, струсит? После нескольких стычек с турками, к его великой радости, он получил разрешение мучавшим его сомнениям - смог, не растерялся и не струсил, и главное, ему всё больше и больше нравилась военная служба. После одного из боёв поручик Шляхов вручил ему трофейную винтовку Венцеля, и назначил командиром взвода.
- Не ту ты себе профессию выбрал, Мишаня, - сетовал Шляхов, показывая Протасову, как пользоваться новой винтовкой, - хороший офицер в тебе пропадает!
Армия отступила к сербской пограничной крепости Алексинац, запиравшей важнейшее стратегическое направление – долину реки Морава и дорогу на Белград.
Главнокомандующий турецкой армией Абдул Керим-паша, предпринял наступление на крепость. В течение пяти дней шли упорные бои.
Три чета (роты) Лешницкого батальона Ефрема Марковича, одной из которых командовал поручик Шляхов, и шесть орудий, были переданы инженер-капитану Живану Протичу, получившему приказ занять редут у монастыря Шуматовац.
После двухчасового артобстрела, турки атаковали позиции сербов по всему фронту, но понеся серьёзные потери, вынуждены были отступить.
Турецким главнокомандующим было принято решение сконцентрировать силы на одном ключевом участке – редуте Живана Протича. В атаку пошла дивизия Фазли-паши.
Оценив угрозу важной позиции, генерал Черняеев, совершавший со своим штабом объезд занявших оборону частей, остался на редуте, приказав заложить ворота монастыря камнями, чтобы исключить возможность отступления.
В полдень турки пошли в атаку.
Протасов видел, как метрах четырёхстах от редута, их штурмовые колонны развернулись в плотные цепи. В глазах зарябило от множества красных фесок.
Все шесть орудий дали залп картечью, ещё один. Турки, скошенные шквальным огнём, отступили, но получив подкрепление, снова бросились на штурм.
В эту атаку был убит инженер-капитан Живан Протич.
Миша не помнил, сколько раз турки атаковали редут. Оглохнув от пушечных залпов, чёрными от пороховой гари руками, он заряжал ружьё, и стрелял в синие пятна турецких мундиров, волнами накатывающимися на позицию, и получив отпор, отступавшими, оставляя десятки убитых и раненных.
Удостоверившись, что редут держится, Генерал Черняев покинул позицию. Сразу после его отъезда был смертельно ранен поручик Шляхов. Командование ротой принял на себя волонтёр Михаил Протасов.
Уже в сумерках турки предприняли ещё одну попытку взять редут, и даже сумели добраться до рва перед ним. Протасов приказал роте контратаковать, и турок штыками выбили изо рва. Вот здесь Михаилу и пригодились уроки Шляхова. В этой схватке Протасов не только сумел защититься, но и заколол двоих турок.
Ночью турецкие войска отступили от Шуматоваца, без боя покинули все отбитые ими позиции на Руевацком плато.
Сербская армия одержала самую крупную победу за всю войну.
За это сражение Михаил был награждён орденом «Такова» третьей степени.
Радость победы очень скоро сменила горечь поражения.
Сербы были разбиты при селе Горный Андровац превосходящими силами противника, и отступили, оставив в тылу врага крепость Алексинац.
Армия ещё удерживала Кревет и Джунис, но их сдача была вопросом времени. Турки превосходили сербов почти вдвое. Попытки Черняева перейти в контрнаступление не увенчались успехом. Боевой дух армии начал катастрофически падать. Необученные солдаты, ещё вчера державшие в руках мотыги, а не ружья, не смогли противостоять опытным, побывавшим во многих сражениях турецким дивизиям.
В конце октября в последнем решающем сражении под Джунисом, сербская армия не выдержала натиска турок, и в панике бежала. Остановить людей, беспорядочно бежавших к единственному мосту через Мораву, не было никакой возможности.
Генерал Черняев, чтобы предотвратить бойню, поставил заслоном последний свой резерв – недавно сформированную русско-болгарскую бригаду под командованием полковника Меженинова.
Бригада выполнила поставленную ей задачу, потеряв в этом бою половину своего состава.
Дорога на Белград была открыта.
После разгрома оставшимся в живых русским добровольцам надо было добраться до Смедерева на Дунае, а затем до Белграда.
Ни военное начальство, ни гражданские власти не озаботились ни правильной организацией походного движения добровольцев, ни снабжением.
Протасов, незадолго до сражения переведённый в русско-болгарскую бригаду, и чудом оставшийся в живых, вместе с остатками добровольцев, плёлся по раскисшей от непрекращающегося дождя дороге на Белград. Было холодно, хотелось есть, саднила щека, порезанная турецким штыком, но не это приносило страдание. Ощущение какой-то потерянности, ненужности, раздражение бегством с поля боя сербских солдат, наплевательское отношение начальства, вот что нестерпимо мучило Михаила и его товарищей.
В Белграде их появление не только не вызвало благодарности за помощь в войне, напротив, раздражало жителей.
По правде, добровольцы сами были виноваты. Кому понравятся пьяные драки в кофейнях, скандалы, ругань.
31 октября, через два дня после битвы при Джунисе, посол России в Константинополе граф Игнатьев передал туркам российский ультиматум: немедленно прекратить военные действия. Ультиматум был принят. Война окончилась. Сербия проиграла, но была спасена. На этой войне погибло или было ранено около тысячи русских добровольцев.
Сербский военный министр собрал всех русских волонтеров, и попросил их не заживаться в Белграде.
Михаил Протасов возвратился домой. Какими же смешными казались ему теперь прежние страхи перед неудовольствием отца, глупые размышления о смысле жизни…
Протасов уверенно подёргал ручку дверного колокольчика, сунул в руки растерявшейся горничной шинель и фуражку:
- Отец-то где?
- Они-с у себя, с Матвеем Несторовичем…
Михаил поднялся на второй этаж. Когда он вошёл в отцовский кабинет, ему навстречу встали брат и Нестор Павлович. Они не сразу признали в молодом, уверенном в себе человеке с подстриженными по-военному усиками, в гимнастёрке с унтер-офицерскими погонами и незнакомым орденом на груди, своего Мишу.