В центре России у районной больницы стоит «уазик» присланный из села. Врач и работники эпидемиологической станции выезжают обследовать крестьянскую семью, заболевшую сифилисом. На переднем сиденье машины главный деревенский начальник, Петр Никифорович - сумрачный мужчина в мятом шерстяном пальто и собачьей ушанке. За баранкой шофер Витя - небольшого роста, в порченой молью ондатровой шапке и телогрейке, лицо его изъедено какой-то болезнью. Из дверей поликлиники торопится к машине молодой доктор, Марина Викторовна, белый халат выглядывает из-под ее пальто. Едва она садится, машина срывается с места, разбрасывая колесами грязный снег. Одна из работниц СЭС, Зинаида Петровна, веселая и упитанная, - ее все запросто называют Зиной, - тормошит деревенского начальника:
- Ну, как вы там, Петр Никифорович? Говорят, разогнали всех в своем сельсовете?
Сельский менеджер молчит. Когда он выходит с бумагами возле районной администрации, шофер Витя, уныло глядя на городскую площадь и бронзового Ленина, поправляет Зину:
- Так же нельзя! Надо говорить не разогнали, а допустили утечку кадров! Петр Никифорович другого языка не понимает!
Женщины хохочут. Петр Никифорович быстро возвращается, машина выруливает на большую дорогу. Ехидная Зина интересуется у шофера:
- Вить, а чего мы так медленно едем? У тебя передок работает?
Салон опять взрывается смехом.
- Не работает, - хмуро отвечает Витя, - с завода машина пришла с браком. Что вы смеетесь?! Я о машине говорю! Вот у вас мысли какие!
Поглазев с минуту по сторонам, женщины отвлекаются разговором о качестве подсолнечного масла, которое продавали у них вчера на работе: пенится ли оно, пригорает, есть ли осадок... Машина ревет двигателем, гремят колеса о мерзлый асфальт, в салоне пахнет бензином, сильно дует в щели, мелькают по сторонам автозаправочные станции с неоновыми вывесками цен и шашлычные вагончики с дымящимися мангалами возле входа. Когда «уазик» сворачивает на боковую дорогу, обочины пустеют. Вздымаются и петляют желтые от песка подъемы, чернеют, будто обугленные, стволы придорожных лип, вьются дымы над заснеженными хуторами. Трасса пуста и Витя сильно гонит на спусках. За поворотом из неприметных «Жигулей», что стоят на обочине, выскакивает автоинспектор, он рьяно машет полосатым жезлом. Витя, матерясь, останавливается, достает из «бардачка» документы, идет к инспектору, но тут же возвращается и газует.
- Ну, чего там, Вить? - спрашивает любопытная Зина.
- Пока этот с-с-со мной разбирался, - Витя, заикаясь от волнения, с размаху бросает документы в «бардачок», нервно захлопывает его, - н-н-навстречу иномарка летит. Второй га-а-ишник этот «м-мерс» останавливает, а там, ба-а-а, черный сидит. «Дарагой, что случилось?» У моего аж слюни потекли: «Кыш, кыш, кыш», - мне так ручкой машет, чтобы поскорее отваливал, не мешал работать с-с настоящим человеком...
Женщины гогочут, Витя смачно сплевывает в окно, машина тормозит у съезда на проселок, сильно занесенный снегом. Витя чертыхается, тоскливо смотрит вдаль и с размаху врезается в снег. Через минуту машина увязает, осилив метров сто от расчищенной дороги. Вооружив Петра Никифоровича и женщин лопатами, Витя отправляет Марину Викторовну останавливать грузовик, чтобы выдернуть «уазик» из снега. Доктор послушно идет к дороге, машет худенькой ручкой, водители притормаживают, с любопытством рассматривают молодую женщину, но, увидев застрявшую машину, быстро уезжают.
Наконец путь немного расчищен, Витя дает команду садится, натужно трогает свой рыдван - все равно уже нельзя развернуться. Неуемная Зина теперь интересуется больничной жизнью, Марина Викторовна рассказывает, что санитарки, бывает, в голодные обмороки падают, многие досыта наедаются лишь в отделениях, зарплаты копеечные:
- На днях нашу санитарку в дверях поймали, сумку ей открыли, а там котлета! Ленка возьми да ляпни проверяющим: «Можете конфисковать, если у вас дома тоже жрать нечего». До чего страну довели!
Вездеход едва ползет и ревет мотором, но все же нагоняет идущего вдоль дороги милиционера. Его подсаживают к всеобщей радости. Это местный участковый Новиков, пистолет у него привязан к ремню бельевой веревкой, чтобы не потерялся. Новиков отправился в деревню разбирать жалобу: какая-то старуха травит людей дурным самогоном, надо изъять у нее перегонный аппарат. Машина въезжает в деревню, останавливается у колодца. Вокруг занесенные снегом развалины сараев, пахнет дымом и лошадиным навозом. Зина с подругами набирают в бутыли пробы воды, «уазик» ползет дальше. В центре села жует сено запряженная в сани лошадь, возница торгует хлебом, рядом с ним толпятся люди. Когда участковый, женщины и глава сельской администрации выбираются из машины, крестьяне хмурятся. Некоторые бурчат, пряча глаза:
- Ну вот, опять приехали льготы снимать! На бумаге все чисто стало, бюрократы проклятые!
Люди в этой деревне получают «чернобыльские» пособия, их поля густо посыпала радиоактивная пыль украинского реактора, для большинства эти деньги - основной доход семейного бюджета. Каждый городской человек для крестьян вроде начальника, он может, по их мнению, снять с них льготы. Приехавшие гуськом идут в бывший сельсовет. Когда-то хорошо отремонтированный, с роскошным паркетом, сейчас он обветшал, там и сям облетела штукатурка, кое-где провалились полы, на стенах висят уже выцветшие таблички: «Не курить!», «Соблюдайте чистоту!». В одном из нетопленых кабинетов за полированными столами восседают несколько женщин: бухгалтер, начальник отдела кадров и завхоз. Они хором объясняют приехавшим, как найти заболевшую семью. Машина резво мчит по сельским улицам, снег на них укатан тракторами до каменной твердости. Марина Викторовна, поглядывая на оснеженные избы, интересуется у Петра Никифоровича:
- Они хоть рожают? Или вымирает деревня от радиации?
Петр Никифорович морщится, говорит не поворачиваясь:
- Не от радиации помирают. От самогона и нищеты. Зарплаты наши и пенсии тут же уходят на дрова, баллонный газ и электричество. У людей не остается даже на автобус, чтобы доехать до города. Вот автобус и отменили. Бляха муха, как нам теперь без автобуса!?
По пути «уазик» заезжает на ферму, работницы СЭС должны проверить у телятниц санитарные книжки. Возле фермы сильно пахнет аммиаком. Телятницы - от их красных и мокрых ладоней на морозе идет пар, - кидают вилами на тележку мерзлые листья кукурузы, ведрами носят муку и зерно. Петр Никифорович оборачивается к Марине Викторовне и говорит взволнованно, точно хочет оправдаться:
- Коровы и телята мрут от недокорма и болезней, а лекарства очень дороги! Мои девчата тут за гроши вкалывают, а дома у них своя скотина голодная! Вот за эту тяжелую и грязную работу мы платим им рублями 10 долларов в месяц! Иной раз приходится выдавать зарплату зерном или сахаром! Город нас будто удавить хочет! Вся молодежь из деревни бежит к нормальным зарплатам! В городе теплые квартиры, газ, горячая вода, магазины... А у нас люди сидят без света, даже телевизор не могут смотреть! Из города приезжают мужики на КАМАЗах, вскрывают фермы, воруют коров, забивают тут же! Ведь не приставишь к каждой корове охранника! И всё у нас позакрывали - медпункт, детский сад, магазин! От чего ушли в тридцатые годы к тому и пришли! Старик покрепче запрягает лошадь и едет для всех в поселок за хлебом. Ещё хорошо, что у нас деревня старая, хотя бы печи в домах есть, не мерзнем. А в соседнем колхозе лет пятнадцать назад настроили коттеджей с центральным отоплением, поставили котельную, а уголь сейчас купить не могут. Ведь Ельцин все наши шахты затопил! При перестройке здешние шахты вдруг «нерентабельными» стали! Теперь привозной уголь не купить, слишком дорого, а своего больше нет! Так в коттеджах буржуйки ставят! Потолки черные от копоти, обои сползают, кошмар! Нас давят несправедливыми ценами! Сейчас литр молока дешевле литра бензина! А чтобы получить это молоко - сколько наездить надо? За литр бензина сейчас дают пять килограммов зерна! А до перестройки килограмм зерна стоил 4-5 литров солярки! Если так дальше пойдет, скоро молоко и навоз будем из-за границы привозить! В совхозах поголовье уменьшилось в пять раз, поля заброшены и стоят в бурьяне, дороги разбиты, многие дома пустуют, их растаскивают на кирпич! Жизнь, как в оккупации! У меня пока еще сено есть и силос, а в соседнем колхозе председатель клянчит взаймы! Потому председатели у них то и дело меняются. Приходит новый, посидит немного, продаст на сторону колхозное сено и убегает, бросив колхозную печать, потому что денег взять негде! Единственное имущество колхоза - печать в пустом сельсовете!
Машину окружили деревенские мужики с темными обветренными лицами, Петр Никифорович выходит поговорить с ними. Марина Викторовна смотрит на черные заскорузлые ладони, искореженные пальцы мужчин, глядит на детей, что вертятся рядом. Многие дети очень красивы, но у взрослых сплошь грубые лица, морщинистые шеи, сбитые в драке носы, мутные от пьянки глаза. Марине Викторовне стыдно. «Они ведь должны ненавидеть меня, - думает она, - городские забрали все блага себе, а им ничего не оставили! Мы не хотим взять у них даже мяса и молока, нам легче привезти из-за границы уже упакованное...»
Марине Викторовне хочется плакать, она едва сдерживается, но Петр Никифорович и Зина с товарками вновь усаживаются в машину, вездеход катит дальше, объезжая брошенные среди дороги остовы тракторов и комбайнов. Подле неприметной избы машина тормозит, вся компания гуртом пробирается в дом, оглядываясь на лающую собачонку. Жилище не заперто, в темных сенях через дырявый потолок сквозит небо, вдоль стен громоздятся кучи грязного барахла, стоят бадьи с комбикормом, ведра с зерном. В комнатах никого. Везде спертый запах, разбросана грязная одежда. Посреди кухни большой липкий стол, уставленный грязной посудой. Разойдясь по дому, обыскав закутки, женщины обнаруживают в кладовке взлохмаченного мальчика лет пяти. Он принимается плакать.
- Где твоя мама? - ласково спрашивает его Марина Викторовна.
- Они с Зинкой и Колькой в сарае сплятались, - рыдает мальчик.
Петр Никифорович идет в сарай, ведет оттуда бледную молодую женщину и двух обмызганных малышей, восьми и десяти лет, у всех испуганные лица, соломенная труха в волосах.
- Почему дети не в школе? - грозно спрашивает Петр Никифорович.
- Сбегают с интерната, - скулит женщина, - дома хочут быть...
Она, как провинившийся ребенок, безутешно плачет, размазывает слезы по грязному лицу, дети кричат, Марина Викторовна едва сдерживается, чтобы не разрыдаться. Она должна увезти этих детей в больницу, но малыши вцепились в материнский подол и голосят изо всех сил.
- Поедете с детьми в больницу? - кричит сквозь детский рев Марина Викторовна.
- А корову я куда дену? Без нее мы с голоду помрем! - воет женщина.
Закончив обследование хозяйки, медики раздевают детей: у всех чесотка и вши. Петр Никифорович отправляется в соседский дом просить, чтобы его хозяева кормили бесхозную корову и кур, пока «заразная семья» будет лечиться. Он обещает прислать для коровы немного сена и зерна, но плачущая женщина не верит, боится обмана. Зина оставляет женщине лекарства от чесотки и вшей, Марина Викторовна выписывает для семьи направление в больницу. Их всех можно было бы лечить и дома, но медпункт закрыли два года назад, сэкономили на зарплате фельдшера. Старая фельдшерица готова была работать даже бесплатно, только медпункт все равно разорили, приказ из Москвы – оптимизация расходов!
Спустя минуту автомобиль катит к сельсовету, чтобы высадить начальника. Вид у Петра Никифоровича озабоченный. Ему нужно сегодня отправить в город медиков, завтра везти больную семью в область, заботиться о бесхозной корове... Где взять на все сил, времени, бензина?
Через минуту вездеход вновь борется с занесенной снегом колеей, свистит за окнами автомобиля холодный ветер.
- Деревня вся спилась, - возмущается Зина, - лучше бы эта баба одежду постирала, чем с мужиками путаться!
- В-в-вас бы сюда, к этой корове и троим детям, - сильнее обычного заикается Витя, - у нее мужа два года как посадили! Он, с голодухи, провода снимал. Как одинокой м-м-молодой женщине расплачиваться з-з-за дрова, газ, з-з-за вспашку огорода? Как расплачиваться, если нет денег? З-з-здесь одна валюта - самогон или натура... Даже пожилые иной раз...
Витя замолкает, увидев, как Марина Викторовна косится на него. Эдак и его заставят кровь сдавать... Воет за окном ветер, чихает и ревет мотор. Дальше едут молча, каждый о чем-то думает.
1999г