Микроавтобус, давясь в утренних пробках, вёз нас на самую окраину Москвы, в Митинский крематорий, где в девять утра должна была состояться церемония прощания с нашим коллегой, корреспондентом Стасом Вышинским, погибшем в сирийской командировке.
В салоне стояла гробовая тишина. Ещё вчера это был шок — увидеть на стене холла портрет Стаса и вазу с десятью гвоздиками, шок и отрицание, потому что так не бывает, ну не бывает так... он сменил Женю Егорова в этой командировке всего четыре дня назад... В голове не укладывалось, и не только у меня. Рядом со мной сидел Игорь Клатов, бледный, осунувшийся, в непривычной чёрной рубашке. Пальцы его безостановочно выбивали на подлокотнике какой-то рваный ритм. Он редко работал со Стасом, но знал его хорошо. Я отвернулась. Если уж Гарик на пределе, то каково мне? Вышинский никогда не скрывал, что предпочитает монтироваться со мной, а у Стаса слова с делом не расходились. Даже режиссёры уже плюнули и на все его материалы автоматически подписывали мою фамилию. Так что работать мне с ним доводилось и по несколько сюжетов в день, иногда и всю неделю. Сколько же прошло... десять лет. Десять лет мы плечом к плечу освещали президентские поездки, всевозможные форумы, встречи "двадцатки", "восьмёрки", Генассамблеи ООН и украинские события. И вот теперь он полетел в Сирию на две недели. И Егоров вернулся, а Стас — нет...
Женя Егоров тоже сидел рядом с нами. Я не смотрела на него — слишком это было страшно. Не знаю, о чём он думал сейчас, чёрные очки скрывали глаза, но по скривившимся в горестной гримасе губам было ясно: Женю это известие подкосило. Тем более, что, вернувшись, он с удивлением рассказывал, что не так всё и страшно в этой вашей Сирии, он даже каску не носил, и со смехом напутствовал Стаса не дрейфить и держаться ближе к авиабазе. Что теперь он думал о своих советах?
Остальные тоже сидели молча. Девчонки из ньюсрума всхлипывали, наш шеф-редактор как-то механически качал головой, иногда прикладывая руку к глазам, Ира, сегодняшний режиссёр, беззвучно плакала, закрыв ладонями лицо. Мы все видели смерть, в основном, конечно, на своих мониторах, смерть разную, страшную, кровавую, как в казнях ИГИЛ или в московских терактах, но она всё равно была далёкой, чужой и, что уж там скрывать, профессиональная бесчувственность помогала нам относиться к ней как к обычному факту. Факту жизни. Не нашей жизни. Но теперь рабочий цинизм дал сбой, и каждый по-своему сейчас переживал гибель Стаса. Я вспомнила слова некролога на стене: "25 октября 2015 года трагически погиб, находясь в служебной командировке в Сирии, специальный корреспондент программы "В эту минуту" Станислав Вышинский. Его жизнь оборвала пуля снайпера. Коллеги отзывались о Станиславе как о профессионале своего дела и прекрасном человеке. Станиславу Вышинскому было двадцать девять лет." Микроавтобус затормозил. Мы прибыли.
На ступенях крыльца нас уже ждали родственники Стаса, их было на удивление мало: плечистый парень, явно брат, и худенькая, полупрозрачная от горя девушка, закутавшаяся в чёрный палантин. Жена или возлюбленная... о личной жизни Стаса я не знала практически ничего. Брат его постоянно прикуривал новую сигарету от бычка, пальцы его дрожали. Он был пугающе похож на Стаса, только постарше лет эдак на восемь-десять. Мы вылезли из автобуса, шеф-редактор кратко нас представил родным. Брата звали Сергей, хрупкая девушка по имени Ксения оказалась женой Вышинского. Родители его, как оказалось, погибли несколько лет назад в автокатастрофе. Сергей пожал всем руки, и мы некоторое время курили в ожидании приглашения в зал прощания. Я покосилась на Ксению. Бедная девочка, и молодая совсем, лет двадцать, не больше. Её словно колыхало на ветру, она безучастно стояла, иногда прикрывая глаза, и лицо её было мокрым от слёз. Стас, Стас, ну как же ты ушёл от нас? От неё? Я отвернулась, уткнув голову Клатову в плечо. Слишком тяжело. Холодный октябрьский ветер сгибал верхушки деревьев и трепал волосы. Самая погода для прощания. Я настолько ушла в себя, что не расслышала, как нас пригласили внутрь.
В неожиданно большом зале нас встретил тихий субтильный человечек — распорядитель траурной церемонии, тактично расставил всех по ранжиру и негромко начал прощальную речь. Я её не слушала: и так понятно, всё, что можно, я уже прочла в некрологе. Моё внимание привлёк гроб. Он стоял в центре зала на небольшом постаменте, около него была выставлена большая фотография Стаса с чёрной ленточкой. Гроб был закрыт.
По окончании речи все по очереди подходили и касались рукой крышки гроба. Я не смогла заставить себя идти, Гарику пришлось вести меня за руку. Я заметила, что он постоянно неосознанно гладит свой шрам на горле — напоминание о его собственной смерти от рокового осколка. Только Игорь Клатов сумел как-то выбраться из-за последней черты, а Стас — нет. Я вдохнула поглубже и положила руку на полированную крышку. Прощай, Вышинский, пусть тебя больше не тревожат проблемы этого мира. Пусть ты обретёшь покой, которого не знал при жизни. На глаза навернулись слёзы. Прощай, Стас, мне никто не сможет заменить тебя, потому что я ни с кем столько не работала. Ты считал меня своим талисманом, своей гарантией лучшего монтажа, ты ругался с режиссёрами, чтобы мне не давали чужих сюжетов, ты ревностно оберегал меня от других корреспондентов, ты верил в меня. Как же мне остаться достойной твоей памяти...
В стене разверзлась огненная пасть и гроб с телом Стаса медленно поехал в пылающую бездну.
На смену мы успели, хоть и впритык, от Митина до центра Москвы микроавтобус еле плёлся. Первое, что мы увидели, когда выбрались наружу, была груда цветов у проходной. Стаса знали и любили многие. На наших глазах ко входу к телекомпании подходили незнакомые люди, клали гвоздики, зажигали свечи. В глазах защипало.
— Пойдём, Юль, — Гарик аккуратно, но настойчиво взял меня за руку, — пойдём.
Я побрела за ним, как в тумане, а перед глазами у меня всё стояло лицо Стаса, каким я его видела в последний раз: он рассказывал мне в курилке какой-то бородатый анекдот и обещал привезти из Сирии пулю на память. Привёз... но не мне.
Уже перед самой моей аппаратной Гарик меня остановил.
— Юля, — он был бледен и постоянно сцеплял и расцеплял пальцы, — знаешь, что меня здесь очень и очень тревожит?
— Что? — Мне, честно говоря, сейчас было всё равно.
Он подошёл поближе и опёрся рукой о дверной косяк.
— В некрологе сказано, что Стас погиб от снайперской пули. Только, Юль, жертв снайпера не хоронят в закрытом гробу.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/09/1450