По мужской линии он был из рабочих. Его дед трудился на Путиловском заводе, отец продолжил трудовую династию. А мать когда-то давно приехала в город из деревни, располагавшейся где-то под Курском. Она на всю жизнь сохранила русские народные традиции. Часто надевала русский сарафан и вышитую рубашку с узором Курской губернии. Голову постоянно покрывала русским платком по обычаю деревенских замужних женщин. Она была неподражаемой сказочницей: знала какое-то невероятное количество, просто тысячи сказок, и охотно рассказывала их детям, а потом и внукам долгими зимними вечерами. И каждый раз у нее была готова новая…
У него было хорошее для революционного времени рабоче-крестьянское происхождение. Да и сам он был убежденным революционером, участником Гражданской войны. Воевал на бронепоезде, был ранен и награжден орденом боевого Красного знамени. После ее окончания быстро продвинулся по партийной линии. На работе к нему уважительно обращались по имени и отчеству: Петр Георгиевич. Он часто ездил в командировки по служебным делам. Приобрел специальность, окончил Высшую партийную школу. Зарплата росла и считалась солидной по тем нелегким временам. Он получал пайки, и его семья почти не голодала, несмотря на проблемы с продовольствием в стране. Из командировок он привозил не только чудесные воспоминания, но и съестное, а также разные полезные вещи. Как-то раз отхватил где-то огромный кусок говядины, в другой раз раздобыл целый мешок лука. Его хозяйке пришлось поломать голову над тем, как сохранить начинавшее подтухать после долгой дороги мясо и стремительно портящийся лук. Бытовых холодильников тогда не было, но существовали народные способы хранения продуктов, известные хорошим хозяюшкам. Все привезенные им припасы являлись для него, жены и детей хорошим подспорьем.
Не избежал он и болезни. После того, как они всей семьей съели привезенный откуда-то лук, его кожа пожелтела, он чувствовал постоянные боли в животе. Его стали донимать слабость и головокружения. Часто мучила рвота. Тогда он обратился к врачу со своим недомоганием, и доктор поставил диагноз: желтуха. Переболев ей в тяжелую зиму, он потерял престижную работу. Ждать его не захотели, а свято место, как говорится, пусто не бывает. На его должность взяли нового человека с протекциями, бюрократа, который вместо него стал получать пайки и хорошую зарплату. Обеспеченная жизнь осталась в прошлом.
Однажды, когда он еще работал на своей ответственной работе и считал себя незаменимым специалистом, привез из командировки семена дальневосточной гречихи. Этой культуры тогда не знали ни в Питере, ни в его окрестностях. А дело было вот как. Находясь в каком-то небольшом городке на Дальнем Востоке, он увидел необычайной высоты растения с крупными, как у лопухов, листьями. Его поразили толстые стебли трехметровых исполинов. Их густые заросли стояли наподобие естественных заборов, скрывая от любопытных глаз то, что творилось во дворах домов. Восхищенно рассматривая невиданные ранее многометровые лопухи, он не заметил, как из скрипучей калитки вышел хозяин дома. Приземистый мужичок, одетый в поношенную телогрейку, был подпоясан ремнем поверх одежды. Это был видавший виды потертый солдатский ремень с грубой пряжкой. Обут он был в старые, но все еще крепкие яловые сапоги. В руке держал недопитую бутылку водки и время от времени прикладывался к ее горлышку, пил и причмокивал. Казалось, что он был полностью поглощен этим занятием. Однако, посмотрев на прохожего командировочного, мужичок завязал с ним незамысловатый разговор.
– Здравствуй, мил человек. Выпить хочешь?
– Нет, я на работе, по делам иду, – под благовидным предлогом вежливо отказался незнакомец.
– Нет? Ну, ты даешь! От такой радости отказаться! Ну да ладно, мне больше достанется, – покачав головой, мужичок продолжал. – Откуда будешь? – каким-то шестым чувством он определил, что перед ним стоит приезжий.
– Да я из Питера, – тут же ответил он своему собеседнику. – Приехал вот, по делам. Иду мимо и вижу, какие красавцы у вас здесь растут, – показал он рукой на высоченные, как стропила, растения, выстроившиеся наподобие частокола.
– Эти еще малы, а к осени дорастут вон до мезонина, – подхватил разговор хозяин, и тоже показал рукой вверх в сторону дома. – А когда лето стоит теплое и дожди частые идут, они зацветают. Вот тогда любо-дорого на них посмотреть. Красота неописуемая. И откуда в них такая сила? А к осени – семена, хошь собирай, хошь не собирай. Сами на землю падают, а потом прорастают.
– Семена? А как же мне их раздобыть? – заинтересованно спросил приезжий. – У тебя они есть, продашь?
– Да нет. Так отдам в хорошие руки. У меня с прошлого года остались. Подожди немного. Сейчас пойду принесу.
Мужичок, шаркая сапогами, быстро пошел к дому. Вскоре его слегка пошатывавшаяся фигура скрылась из виду. Калитка была открыта. Через нее питерец увидел ухоженный палисадник с цветущими клумбами и грядки с зеленюшкой и овощами. В глаза ему бросились крупные, но все еще зеленоватые кабачки. Видно, год выдался для них благоприятный. Обильные дожди способствовали тому, чтобы овощи впитывали влагу, падающую прямо с небес на грунтовую землю, и наливались даровыми соками. Но, наверняка, хозяин их поливал дополнительно. Уж больно хороши они были: необычно большие, с восковой кожицей и крутыми бочками! Они вальяжно разлеглись на рыхлых грядках, нежась и поблескивая на солнышке.
Если он так любит выпить, откуда у него ухоженный палисадник и огород? – подумал приезжий человек. – Наверное, жена вкалывает, цветочки на клумбах, да овощи на грядках сажает.
Не прошло и пяти минут, как мужичок показался в проеме приземистой калитки. Казалось, что у него быстро наступило протрезвление, и его походка стала более твердой и уверенной. Бутылка с водкой исчезла. В руке он нес небольшой кулечек, скрученный из старой газеты, а в нем семена.
– Ай да старый, не пожалел газетки для обертки, – подумал ожидавший их человек.
– На-ка вот, возьми, хорошие семена, – сказал нежадный даритель, – весной посадишь, а можешь и осенью под снег, тоже вырастут. Они неприхотливые, – а про себя подумал, что, мол, потом не будет знать, как от них отделаться, заполонят, небось, весь участок.
Но приезжему растения-колоссы были в диковинку, а о последствиях их разрастания, когда они приживутся на новом месте и, забивая другие полезные растения и цветы, заполнят собой все вокруг, он не думал тогда. Да и вряд ли знал об этом.
– Благодарствую, – сказал незнакомец и поклонился радушному мужичку за неожиданный и диковинный подарок.
– Значить так, – добавил мужичок, – они и в еду сгодятся, так что с ними любой голод не страшен.
Помолчав с минуту, местный стал прощаться со своим новым знакомым:
– Ну, бывай, мил человек, мне пора, – дружелюбно сказал он и зашаркал было обратно к себе домой.
– Постой! Кого мне за семена-то благодарить? Как тебя зовут?
– Петровичем меня люди добрые кличут, – глухо отозвался мужичок, посмеиваясь в бороду, и опять заспешил к себе домой.
Приезжий вдруг встрепенулся, у него в голове стремительно завертелась мысль о том, чем бы отблагодарить мужичка. Он решил подарить ему прочитанную в гостинице свежую газетку, купленную накануне. Ничего другого у него с собой не было. Мужичок взял ее в руку, стукнул о другую, помял пальцами, пригодится, мол, затем кивнул головой и исчез также быстро, как появился. Он оставил о себе добрую память, вручив нашему главному герою недорогой, но желанный подарок.
Вернувшись в Питер, командировочный положил кулек в ящик. Навалились неотложные дела, он замотался и напрочь забыл о привезенных чудо-семенах на некоторое время. Они пролежали там почти год. Оставшись без работы, бывший ответственный работник решил на время вынужденного простоя заняться разведением растений у себя на десяти сотках. Вот тогда-то он о них вспомнил и решил посадить.
У них на работе распределяли землю под дачное строительство между нужными и важными работниками за сравнительно небольшую цену. Наш герой получил свой участок практически одним из первых в своей организации. И в садовом товариществе считался чуть ли ни его основателем. Соседи его уважали за интеллигентность, информированность и трудолюбие. Даже в глуши он не переставал интересоваться новостями, газету «Правду», по старинке, выписывал на дом по почте.
Прежде чем вскопать грядки и посадить плодовые деревья, новоиспеченный огородник рассыпал в предварительно взрыхленную почву возле забора привезенные им с Дальнего Востока семена. Вначале появились небольшие, но крепенькие стволики с двумя-тремя зелеными, закрученными наподобие воронок листочками. Через месяц они достигли метровой высоты, а через три уже возвышались над калиткой и оградой, как вторая изгородь. Особенно густо новоселы разрослись в дальней стороне дачного участка, около уборной. Огороднику это понравилось, так как укромное место, куда даже цари ногами ходят, было наглухо сокрыто от посторонних глаз. Они дружно шелестели под ветром, стучась в стены нехитрого отдельно стоящего строеньица, нарушая мертвую тишину.
Прошло еще несколько лет. Большую часть свободного времени, которого у него теперь было достаточно, он тратил на любимую работу по благоустройству дачи. Планы у него были поистине наполеоновские. Надо было построить новую баньку, а то страя-то почти развалилась. Отремонтировать сарай. Заменить опорные столбы на бетонные плиты в фундаменте дома. Перебрать старую русскую печь в доме. Список нужных дел можно было продолжать до бесконечности... Но неожиданно дачник скончался, по-видимому, надорвавшись на нелегкой работе по строительству новой веранды. (За время многолетней ответственной работы в своей важной организации ему все же удалось скопить кругленькую сумму денег, которую он приберег на обустройство дачи). Возможно, давняя застарелая болезнь, которую он подцепил во время командировки где-то на Дальнем Востоке, привела к его преждевременной смерти.
Жена, выросшие дети и внуки приезжали на дачу только для того, чтобы отдохнуть от городской суеты и напряженной работы. Здоровья супруги уже не хватало на то, чтобы каждый год вспахивать участок, делать широкие гряды, поливать их, а осенью собирать и перерабатывать урожай. Постепенно землица пришла в запустение, и лишь дальневосточная гречиха, или, как ее еще называют, дальневосточный бамбук, разросшись беспорядочными зарослями, стоял на дачном участке высокой глухой стеной. Растения напоминали титанов, которые, казалось, держали порой низкое и серое от нависших над землей туч небо на своих могучих столбах-стволах и огромных листьях-площадках. Дом с балконом и верандой был полностью сокрыт от глаз редких прохожих, и только их отдаленные крики изредка доносились до доживавшей свой век хозяйки.
– Хорошо продрать глотки на свежем воздухе, – ворчала она, бывало, вздрогнув от резких и неожиданных звуков. Тогда она, по обыкновению, вставала со стула, на котором любила отдыхать после домашних дел, и поправляла на нем подушку. Эта церемония напоминала ритуал. – Им бы все в бирюльки играть!
– Бу-бу-бу, ба-ба-ба, о-о-о... – дразнило ее доносившееся снаружи дома тихими перекатами эхо.
Оставшаяся без мужа вдова, так и не вышедшая замуж после его смерти, приезжала сюда из Питера только летом, отдохнуть от городской суеты, подышать чистым и почти деревенским воздухом. После городского шума она самозабвенно наслаждалась тишиной, которую так высоко ценила. Даже солнышко здесь было гораздо ласковее, чем в городе. Несколько раз за лето у нее гостили дети и внуки, в другое время занятые на работе и своими делами. Тогда они прорубали в густых зарослях дальневосточной гречихи дорожки и тропы, ведущие к незамысловатым постройкам. На это уходило несколько часов, так как заросли были такими густыми, что напоминали тропические джунгли. Срезая длинными ножами толстые стебли, молодежь воображала себя пионерами Нового Света, осваивавшими Американский континент. Гигантские растения складывали штабелями вдоль проделанных проходов. Они сохли и бурели. Если на них наступали чьи-то ноги, то слышался громкий треск. Когда же под осень разводили костер, чтобы сжечь ненужный мусор и отходы растительности, набравшиеся за лето, то, брошенные в огонь, они трещали так громко, как строчащий с какой-нибудь тачанки пулемет в эпоху Гражданской войны.
В теплое время года дальневосточная гречиха неограниченно царствовала на небольшом земельном участке где-то не так далеко от северной столицы матушки-России. Однако с наступлением холодов ее листья скручивались, сворачивались в трубочки и чернели. Стебли наклонялись и падали друг на друга. Из живых и сочных гигантов они превращались в жалкий и трухлявый сухостой. А с выпадением снега сонно торчали из-под сугробов убогим напоминанием о прошедшем могуществе и буйстве растительной силы до новых весенних деньков.
Временами даже могло показаться, что это лесной валежник, и из-под него вот-вот выйдет, грозно рыча, медведь-шатун, неожиданно проснувшийся от зимнего сна в своей берлоге и готовый разорвать любого, чтобы утолить лютый голод. Но на самом деле медведи в той местности не водились. Так что можно было не бояться. Правда, плодовые деревья частенько страдали от зубов забегавших на территорию садового товарищества зайцев, да белки и птицы портили яблоки, вишни и груши, пробуя их своими острыми зубками или клювиками. Бывало, что мыши и кроты грызли корни деревьев и корнеплоды на огороде. Но им было далеко до хищных зверей. И только разросшаяся дальневосточная гречиха была устойчива ко всем потравам, наносимым зверюшками. Она десятками лет не переводилась на старом полузаброшенном дачном участке когда-то проживавшего здесь с семьей важного и ответственного работника, напоминая потомкам о его давнишней поездке на восток нашей необъятной страны.