Я не люблю спам. Смс-рассылки. Пустую болтовню. И у меня отсутствует сердечная мышца, отвечающая за личное счастье. Семейная жизнь меня угнетает.
Если бы такая мышца была открыта учеными, и по этому поводу на конференции собрались сотни репортеров, тысячи профессоров, представителей прессы, то я была бы самым типичным экспонатом, подтверждающим, что все было заведомо определено физиологией. И, подобно «счастливому билету» в автобусе, кому-то достались земные радости, а кому-то – вечные нули с подлой единицей в конце шестизначного ряда. А вместе с ними – бесконечный поиск себя и волны накатывающей депрессии с эйфорией.
Давайте знакомиться. Я – Эвелин Найт, тридцатилетняя сотрудинца газеты «Дэйли Ньюз», офис которой расположен в самом центре города Детройт, на семнадцатом этаже огромного стеклянного здания, ужасающе ослепительного в те дни, когда солнце вспоминает про наш город. Каждый день я отправляюсь на метро до станции Grand Circus, чтобы, едва часы покажут без четверти десять, перешагнуть порог офиса «Дэйли Ньюз». Обычно на мне – джинсы и белая рубашка, и выгляжу я вполне заурядно. Так же, как и все наши сотрудники. Почти все.
С Майлзом мы познакомились два месяца назад. Майлз – специалист соседствующего с нами отдела рекламы. Он очаровал меня своим чувством юмора и уверенностью в себе. Сперва все казалось сказочным и настолько идеальным, как бывает лишь в кино. Но через восемь месяцев таких отношений я стала почти в буквальном смысле карабкаться на стену. Может, сердечная мышца подвела? Нам не хватало перца и соли, а ссориться мы не умели и не могли. В какой-то момент то, что казалось волшебным, стало вызывать гримасу тоски и отчаяния. Нам необходима была встряска.
Мы с Майлзом начали свое знакомство с совместного проекта. Проект назывался «Вернуть время вспять» и касался серии рекламных роликов часов известной марки. Работа над этим проектом уничтожила немало сил, вдобавок мы действительно начали ценить то самое драгоценное время, о котором упорно рассказывала реклама. Девушка на шпильках, в меховом пальто, стоя на перроне провожает грустным взглядом уезжающий поезд. В ее руке – билет и рядом огромный чемодан на колесиках. В купе, в полном одиночестве, очаровательный брюнет, одетый в пиджак, задумчиво смотрит в окно. Голос за кадром: «Иногда минуты бесценны». Сцена вторая. Девушка, поглядывая на часы, элегантно входит в вагон и, прокатывая чемодан между дверями купе, располагается возле брюнета. Они отправляются вместе. «От минуты порой зависит вся ваша жизнь».
Майлз согласовывал выходы на ТВ видеороликов, которые бесконечно рассказывали то о судьбах опоздавших, то умирающих, но чудом исцеленных, то о предотвращенных ДТП, то о спасенном браке, а я готовила серию репортажей с презентаций, проходящих параллельно с рекламными выпусками.
В то время мы научились ценить каждую минуту сна, каждый глоток кофе, каждый час, проведенный дома. Мы почти не ели, не спали, и даже ночевали на работе в ответственные дни. Мы узнали друг друга.
Майлз пару лет назад был безнадежно влюблен, но так и не дождавшись взаимности, стал циником. Что, к слову сказать, крайне его украшало. В комплекте с его убийственным черным юмором это оказало эффект разорвавшегося снаряда. Я влюбилась.
Спустя два месяца мы стали жить вместе, мы не ссорились, повторюсь, потому что поводов просто не существовало. Мы делали все вместе. Готовили, катались на роликовых коньках возле Hart Plaza по субботам, ели мороженое, сидя в траве в Grand Circus Park, посещали общих друзей. Первый «тревожный звонок» поступил однажды рано утром.
Вместо привычного кофе я преподнесла на завтрак скандал - неожиданно для самой себя. Скандал же, как потом оказалось, возник по незначительному поводу. Из меня вмиг выплеснулось все: наши неисполненные планы, вся предсказуемость, однообразие, которое уже осточертело, отсутствие нового и перспектив.
Вечером того же дня Майлз положил на стол два билета.
- Нам нужны общие переживания. Ты права. И мы их получим.
Я рассматривала яркие желто-синие глянцевые листки, сложенные пополам. Название «Игра в реальность» вызвало несколько ассоциаций вряд: фильм «Игра», пригласительные в квеструм, почему-то пейнтбол и сексшоп.
На самом деле все оказалось совсем иначе. Содержимое билетов никаким образом не касалось ни кинематографа, ни магазина секс-товаров, ни развлечений. Мы шли на тренинг личностного роста.
День первый.
Усаживаясь рано утром в наш обледеневший за ночь старенький «Форд» я и подумать не могла, что нас ждет. С какой-то минуты меня переполняло чувство тревоги, которое не могли заглушить ни шутки Майлза, которые я считала лучшими в мире, ни мои внушения, ни зеленый чай.
Зал регистрации был серым и холодным. Здание бывшего театра, ныне отведенного под разные «сомнительные мероприятия», типа нашего, внушало ужас, причем как изнутри, так и снаружи.
Огромные, в пять метров, мраморно-серые стены так и источали холод. Многие, как и я, грелись кофе и кутались в зимние куртки. Отопление не помогало. Я заполнила регистрационную анкету.
Разумеется, я успела прочитать несколько статей о том, что такое метод нейролингвистического программирования, как он влияет на человека, в чем его преимущества и опасности. Меня разъедал изнутри необъяснимый страх. Я знала, что какое-то воздействие на психику, причем иносказательное, я не смогу отследить. Но мне хотелось показать Майлзу, что ради него я готова на все: преодолеть свой страх, недоверие к методу, и, наконец, показать ему, что он главный мужчина в моей жизни, и я готова работать над собой, чтобы все исправить. К тому моменту я еще не знала, что сердечная мышца, отвечающая за счастье, атрофирована, и вряд ли что-то мне помжет.
К тому моменту мы осознавали, что безумно друг друга любим, и нам хотелось вернуть яркие краски в наши отношения. Если заодно это поможет отработать какие-то личные навыки, почему нет? Майлз принес мне горячий кофе в картонном стаканчике, чмокнул в щеку и сказал, что теперь ему нужно идти, и мы увидимся вечером. Кто-то крикнул: «Двери открыты!» Огромной толпой в 240 человек мы начали заходить в тренировочный зал.
Из белого зала, освещенного хрустальным светом люстр, лилась музыка. Первым, что мне пришло в голову, было всего лишь одно слово. Недоумение. Под сопровождение веселых неизвестных мне песен люди танцевали у входа, приглашая нас войти. Среди них был Майлз. Он танцевал и улыбался. Как и все вокруг. Это было странно.
Я села на попавшийся стул и стекла по спинке вниз. «Никакой критики», приказала я себе, «наблюдай». Какие-то люди выступали на сцене, делились достижениями, разбивались на команды. На мои сообщения в whatsapp Майлз не отвечал. Им запрещено было пользоваться телефонами, как я узнала позже.
Кому – им? Неким участникам, сопровождающим процесс тренинга с особой позиции. Кардиналам. Кроме кардиналов в тренинге участвовали Волшебники. Но об этом чуть позже.
Часто, слушая остроумную речь лектора, мне хотелось смеяться, а затем плакать (во время заданий, которые выполнялись по группам). Мы проговаривали свои не высказанные слова тем, с кем не удалось поговорить: кто значил очень много в нашей жизни, но сейчас уже далеко. Мы бегали наперегонки. Танцевали вместе с той самой кучкой людей, которая нас встречала у входа, превращаясь в огромную трехсотголовую дышащую массу, которая пляшет под те самые веселые, незнакомые мне песни.
Я оглядывалась по сторонам в поисках Майлза, танцевала, продолжая прыгать, как все, и меня не покидало чувство нелепости происходящего. Я смотрела вправо и влево, пытаясь в глазах хотя бы одного человека увидеть то же самое, что происходит со мной. Но таких глаз я не встретила.
Я никогда не любила трогать чужое тело, чужие волосы, одежду, пропитанную потом после танцев. Неприятно. Но пришлось: в конце первого дня были объятия. Я никогда не любила вдыхать запах кожи чужих людей. (Это приемлемо лишь тогда, когда рядом любимый человек). Но больше всего я не терплю, когда кто-то слишком близко подходит ко мне при разговоре, как бы нарушая мое личное пространство, разрывая его и стирая границы. Все это случилось за один вечер. Больше всего на свете мне бы хотелось высказать все это вслух, но я сдержалась, потому что Майлз объяснил, насколько весь тренинг для него важен.
Обаятельная пожилая женщина, Эва Мартон, тренер этого курса, буквально очаровала меня с первых минут. Она ничуть не казалась высокомерной, хотя многие ее фразы были довольно резкими. Она завивала свои редкие крашенные волосы и ярко красила сухие губы, но мне она казалась очень женственной. Настоящей королевой в длинном старомодном платье. Женщиной с истинно королевским чувством величия.
В ее словах я открыла для себя много правды. Она говорила о семье и о том, что женщина всю жизнь идет за своим мужчиной. А для этого женщине, в первую очередь, нужно научиться доверять. Я хотела стать самой лучшей для Майлза, родить ему детишек, выезжать на природу всей семьей, ездить вместе с сыновьями на футбол. В ее словах я уловила образ той семьи, о которой я всегда мечтала.
В конце дня волшебное впечатление от Эвы Мартон напрочь стерлось прикосновениями к чужими потным вещам, которые мне приходилось трогать, сдерживая отвращение. Мы сели в ледяной «Форд». Прогревая двигатель, делились впечатлениями. Майлз сиял от удовольствия, казалось, он получает искреннюю радость от этой «Игры в реальность». «Я потерплю», подумала я, лишь бы все наладилось. Лишь бы он был счастлив.
День второй.
Нелепость захлестывала меня через край, но я уже почти не обращала внимание. Мне казалось это забавным: пусть я, к примеру, учусь на психологическом факультете и там нас – огромную дышащую трехсотголовую толпу студентов, слегка рехнувшихся, просят пройти тренинг и обучиться изнутри какой-то методике.
Все нескончаемо шло в пучину водоворота. Утренние зарядки, домашние задания, выпускные вечера с песнями и логические игры.
Первый круг ада подходил к концу, Майлз был счастлив. Я хотела домой.
День третий закончился бурными овациями, совершенно немыслимыми плясками, и в конце, к моему ужасу, объятиями с цепочкой из 480 людей (бывших участников, которые оказывали помощь и прочее содействие). На выходе из зала стояли бывшие Кардиналы и Волшебники. Я подавляла отвращение каждый раз, как только прикасалась к подставленной кем-то услужливой ладони, трогая липкие от пота руки чужих людей. Все они проговаривали одну и ту же фразу, от которой звенело в ушах: «Теперь мы вместе! Реальность без границ!»
Мы ссорились с Майлзом из-за того, что не могли договориться: идти ли нам на следующую ступень тренинга, или нет. Ведь ступеней в «Игре в реальность» всего три. В перемирии – бурно проживали ослепляющие вспышки счастья. Мой кузен Адам из штата Иллинойс собрался жениться и прислал нам с Майлзом приглашение на свадьбу. А после свадьбы предстоял мой День рождения. И тема продолжения тренинга растворилась в воздухе сама собой. Как же это было наивно с моей стороны – так думать.
Итак, нам предстояло посетить свадьбу Адама. Мы отправились в путешествие на поезде. Вдвоем. Это было почти как в начале наших встреч: спонтанное путешествие к морю. Мы грелись в объятиях друг друга, стояли подолгу в тамбуре, наблюдая за сменой ярких ночных огней, целовались как сумасшедшие. Бродили запутанными тропинками городка Джолиет, откуда родом мой братец, держались за руки, замерзая – пили глинтвейн в уютных кафе, работающих всю ночь.
Мы с Майлзом смеялись как ненормальные с каких-то глупостей, фотографировались с дурацкими рожами, и это путешествие – одно из самых незабываемых впечатлений моей жизни. Когда меня спустя много лет спросят, что было самого лучшего в моей жизни, я расскажу о путешествии в Иллинойс. Нас охватила такая страсть, какой не было никогда, даже в начале наших встреч. Мы были счастливы.
После празднования дня рождения я столкнулась с жестокой расправой за свою беспечность. Майлз доказывал, что нам надо пойти на вторую ступень. Он злился, потом снова рассуждал, даже отмалчивался и уходил в себя. Моя же интуиция, подпитанная еще свежими воспоминаниями о плясках и потных ладонях, буквально вопила мне: «Эвелин, не смей!» Я плакала, закрывшись в спальне, с самого утра до ночи, все три дня, пока он ждал мой вердикт. Меня окутал безумный страх. Мне казалось, что меня заставят делать что-то глупое и неприятное.
Майлз же просто объяснил мне, после моего что мы отказа вряд ли мы помиримся, решать мне, но перспектив хороших не жди. В тот же вечер, самый последний перед началом второй ступени, я позвонила в «Дэйли Ньюз» и хриплым от слез голосом попросила главного редактора Роуз Хартли отпустить меня на три дня. Она, сочувствуя, согласилась.
День первый.
В то утро мы не сели в наш промерзший старенький «Форд»: он дал слабину и стоял на парковке, ожидая, пока Майлз займется его «здоровьем». Может, если бы мы грели его, как в тот раз, шутили, и Майлз гладил бы мои ноги, нежно целуя в губы, я снова, закрыв глаза, бросилась бы в омут. Я верила бы в то, что на этот раз все будет иначе, все будет по-другому.
Но нас подвозили знакомые на своей машине. Всю дорогу по пути к остановке Майлз задавал мне какие-то подозрительно-нелепые вопросы, разумеется, из тренинга. Он просил меня выйти и перед аудиторий 150 человек (часть уже отсеялась после первого этапа) заявить о своих целях. Я раздражалась и огрызалась. Утро не задалось.
Второй тур оказался покруче первого. Один раз я отказалась выполнять групповое упражнение. Оно было для меня слишком тяжелым (на уровне тела), мне необходимо было расслабиться, чтобы показать разные чувства при помощи движений. С актерским мастерством у меня всегда были большие проблемы. Все же я по призванию – писатель. Выдумщик, но не актер. Вся группа не могла вернуться в зал только потому, что я не справляюсь. И каждый раз, как только я неудачно изображала эмоцию радости или растерянности, причем в танце, группа кричала мне: «Не верю!» и все повторялось снова.
Через сорок минут мучений я дошла до исступления, чувствовала себя униженной. Не могла ни шевельнуться, ни вымолвить ни слова. Кое-как упражнение выполнить мне удалось, с помощью прочих Кардиналов, но осадок остался. Следом за этим упражнением наружу вырвался бурный поток слез: в туалете, где никто меня не видел. Майлза я заметила краем глаза на перерыве, он весь сиял от радости и улыбался: значит, в его группе дела идут хорошо, подумала я.
Второй раз меня почти отчислили с тренинга. Это случилось потому, что я опоздала, возвращаясь с перерыва, на 2 минуты. Нет бы обрадоваться! Все, как я и хотела, в начале второго дня можно идти обратно! Вместо этого я разрыдалась. За мной захлопнулась двухметровая дубовая дверь зала, внутри которого находилось 150 человек. Все они слышали о том, что меня отчисляют: вредикт вынесли в гробовой тишине. Все они преодолевали себя и пришли за результатом, а я оказалась ненужной. «Выйдите из зала, вы покидаете тренинг». Я растратила кучу сил в первый день, уходить сейчас было очень неприятно.
Меня расстроила мысль о том, что скажет Майлз. Остаться на тренинге можно было, выполнив любое задание, которое даст тренер. Для этого нужно было, как объяснили Волшебники, подойти к тренеру (не к Эве Мартон, а другому, к отталкивающей молодой женщине, которая мне совсем не нравилась), попросить прощения, и попросить разрешения искупить свою вину через доброе дело. Но я не могла взять в толк, за что я должна просить прощения? За то, что сходила в туалет?
К тому моменту моя психика была уже расшатана донельзя: я плакала так, как никогда в жизни. Майлз выплыл из зала вместе с потоком людей, обнял за плечи и увлек на следующее групповое занятие: оказалось, что он сам договорился с тренером о моем возвращении.
В последующие дни все, что ни происходило, уже не имело такого значения. Мы с Майлзом улыбались друг другу, но стали чужими. На поверхность стали выплывать неприятные вещи, которые не устраивали нас друг в друге. Мы больше не ссорились, просто общим фоном выделялось бледно-серое пятно разочарования, имеющего противный горьковатый привкус. Мы больше не могли притворяться, что все нормально.
Периодами, по два-три дня, мы общались как родные, но в глазах уже не было того блеска, и поцелуи утратили свой вкус. Периодами, по два-три дня, на меня накатывала депрессия. Я плакала по 3-4 часа в день, не переставая. Мне было жаль, что я не умею доверять, что расстроила любимого, что из меня вышла плохая ученица курса НЛП, но страх нового тренинга был сильнее, чем страх потерять отношения. Следом настроение становилось неестественно веселым, я шутила и смеялась, придумывая сюрпризы и разные поделки для друзей.
Настало время третьей ступени. Я поклялась, что никакая сила меня не заставит это пройти еще раз. Майлз отдалился еще больше. Я понимала, что для него очень важно, чтобы я пошла за ним, но для меня это было невозможно. Майлз ждал, что я одумаюсь, пытался уговорить, объяснял, просил, угрожал. Видимо, моя писательская склонность все принимать близко к сердцу сделала свое дело, и после второй ступени я отходила очень долго. Изо всех сил я пыталась объяснить, что мне страшно, что я не выдержу, что боюсь, что моя нервная система слишком слабая для таких тренингов. Он же закрывался еще больше и даже пошел ночевать к другу, чтобы подумать, как быть дальше, без моего присутствия. Я понимала, что дело не в том, что ему надо серьезно поразмыслить, а в том, что ему противно от моего упрямства и видеть меня он не хочет.
Как оказалось впоследствии, репутация Майлза в кругу Кардиналов и Волшебников складывалась из того, насколько много людей он приведет на «Игру в реальность». Тем страшнее был бы мой отказ в их глазах. Мой телефон разрывался от звонков. Кардиналы и Волшебники атаковали меня с утра до ночи.
Майлз попытался пройти третью ступень один. Но в итоге бросил. Через несколько месяцев отношения стали невыносимыми. Каждый жил своей жизнью, боясь признаться, что ничего общего у нас уже не осталось. Потом я узнала, что он принимает наркотики. Когда его без сознания нашли в переходе у станции метро Greentown, я сразу же забыла о пропаже денег, драгоценностей, злости к нему за то, что все так вышло.
Передо мной в больничной койке лежал тот Майлз, которого я вылеплю сама. Циник, скептик, юморист. А может, садовник, читающий перед сном Сенеку. Я плакала.
Я не могла простить ему, что он втянул меня в эту «Игру в реальность», что не смог понять, как мне было страшно, что списал с нашей общей банковской карточки все средства и потратил их. Я понимала, что, отчасти, всему происходящему виной я сама, потому что не пошла за ним, и он не справился с разочарованием.
В одну реку не войти дважды. Мы оба были неправы.
Врач обещал, что Майлз скоро почувствует себя лучше. И я смотрела в его худое красивое лицо, ожидая, когда он увидит меня.
Ночи сменялись днями. Я знала, что в один момент он откроет глаза. Узнает он меня? Или нет? Что я ему отвечу? Наверно, я отвечу ему, что в Grand Circus парке продают великолепное мороженое.
04.11.15.