На третьем этаже, прямо над Филипповыми, жила Майя Михайловна Калинович, одинокая, давно перезрелая дамочка с матерью. Мамаша являла собой ходячую египетскую мумию, откликалась на имя "баба Анфиса" и имела привычку целыми днями торчать на скамейке перед входом в дом. Высохшая, с выступающими на желтых руках венами, баба Анфиса была женщиной волевой и дворовыми бабками помыкала, впрочем, как и своей дочерью. В свое время эта особа помыкала также мужем, ответственным работникам в министерстве внешней торговли, для которого частые командировки являлись отдушиной в тяжкой семейной жизни, при том, что для семьи бедолага выбил прекрасную квартиру в престижном районе и обставил ее дефицитной мебелью. Выйдя на пенсию, сей доблестный муж загрустил и через год схватил Кондратия, что никак не отразилось на образе жизни дочери и мамаши.
Майя Михайловна являлась признанным специалистом мирового класса по изучению наследия Федора Михайловича Достоевского, хранила в квартире немало раритетных его книг, изданных еще до революции, и сама являлась автором двухтомного исследования его творчества. Первая книга была озаглавлена "Спасет ли красота мир?", в которой заочным образом была устроена полемика с данной концепцией, а во втором томе "Да, красота спасет таки мир!" Майя Михайловна неоспоримо доказала, что оно так и есть. Данный двухтомник был положен в основу ее докторской диссертации, которая была с блеском защищена, на зависть ее литературной противницы и недоброжелательницы, также старой девы Нелли Евсеевны Бурсаковой, которая как раз собиралась издать книгу под названием "Вряд ли красота спасет мир", и в связи с этим обломалась. От огорчения Неля получила легкий инсульт и отбыла на какие-то радикальные воды с лечебными червячками, после чего карьера ее окончательно была подрублена, а Калинович стала единственным экспертом по творчеству великого писателя.
Казалось бы, чего уж желать дальше? Имея и непререкаемый авторитет по литературе, и прочное положение в научном институте, и конференции, конгрессы, и поверженную оппонентшу, да еще такую тыловую поддержку, как баба Анфиса, грозу дворовых мальчишек и прочей живности, мешающих плавному течению высокой философской мысли любимой дочери - чего же более желать? Но оказалось, что желать можно. Как и всякая баба, новоиспеченая докторша хотела выйти замуж. И не просто, знаете ли, замуж за какого-то там фрезеровщика пятого разряда или сантехника из ЖЭКа. Нет! Ей непременно надо было, чтобы муж был ей под стать - человеком одухотворенным, начитанным и желательно специалистом по творческому наследию, скажем, Чехова или Тургенева, но никак не Достоевского, дабы исключить в корне возможные разногласия. По всей видимости, параметры будущего муженька определяла отнюдь не только дочь, но и матушка, поскольку планка требований к потенциальному жениху была очень высока. Единственным неизвестным, допускавшим известные вариации, являлся возраст претендента, который мог быть в интервале от сорока до семидесяти лет, поскольку доподлинно было известно, что самой Майя было больше пятидесяти, хотя сама она ни за что бы с данной меркой не согласилась. Так вот, жених должен был быть роста высокого, ибо невеста была особой крупной, за глаза в институте именуемой "кобылой", симпатичным ( "некрасивые нашей Майячке не чета"), и образованным, то есть иметь, как минимум, звание доктора каких-то наук. Действительно, ну не смешно ли будет, ежели муж "нашей Майечки" будет иметь ученое звание рангом ниже, чем у жены? Ну и, конечно же, этот тип должен иметь ангельский характер, дабы смог ужиться не только с женой, но и тещей, и что данное пожелание совсем даже не исключало наличия у него своей квартиры, которую можно было бы сдать.
И представьте, такой дурак нашелся! Ей-Богу! Дурака того кликали Кириллом Павловичем Шляпским и происходил он родом из Ленинграда, где, как известно, люди гораздо интеллигентнее, нежели где-нибудь в другом месте России, да в той же Москве, где изволили проживать Калиновичи. Шляпский был доктором каких-то наук, преподавал какой-то хитрый предмет и был форменным красавцем пятидесяти лет - высоким, статным, с приятным баритоном и ужасно утонченными манерами - достаточно было сказать, что сей ученый муж сморкался исключительно в платок и разговаривал в нос, чем сразу же походил на француза. Ну и какая баба устоит против такого жениха? На конференции, посвященной русской классике девятнадцатого века Шляпский выступил с сенсационным утверждением, что, мол, Достоевский, помимо вклада в русскую литературу, внес также немаловажную лепту в теорию вероятностей и статистику, и что в романе "Игрок" он смутно намекает на найденную им стратегию игры, которая была вновь открыта уже в двадцатом веке и что имеются неопровержимые свидетельства, что он, Федор Михайлович, скрупулезно подсчитывал вероятность выпадения тех или иных комбинаций, и что именно эта научная любознательность стала причиной проигрыша его героя, прообразом которого, естественно, являлся он сам, собственной персоной. Во все время, пока доктор Шляпский доводил до публики эту галиматью, сердечко Майи Михайловны билось так, как не билось никогда. Вот! Свершилось! Это, несомненно, он! Ее избранник, полностью подходящий по всем мыслимым параметрам, да так, что даже мамаше нечем будет крыть. И оставалась сущая малость - убедиться, что кавалер свободен и семьей не обременен. Так оно вышло. Путем хитрых расспросов удалось выяснить, что Кирилл Павлович разведен и свободен, как птица, например, как неясыть или сыч. Дальше - больше. Майя Михайловна и Кирилл Павлович были друг другу представлены, моментально нашли общий язык и договорились встретиться в тот же вечер на Невском проспекте с целью дальнейшего знакомства. Разумеется, кавалер пришел с пышным букетом, а дама с благодарностью его приняла (нечасто Калинович букетами баловали, ох, нечасто). И вот, аккурат у Фонтанки Кирилл Павлович, увлеченно рассказывая о своих теориях, как бы невзначай взял Майю за руку а, окончив распространяться, как бы забыл отпустить, что девице очень понравилось.
- Не робок, дас ист зер гут, - подумала незамужняя докторша.
Когда Майя волновалась, то всегда думала стандартными немецкими фразами - привычка, оставшаяся еще со школы.
Потом Кирилл Петрович проводил ее до гостиницы и, прощаясь, галантно поцеловал ей руку.
- Дас ист фантастиш, - млела от счастья дамочка.
В течении последующих двух месяцев парочка интенсивно созванивалась, за исключением одной недели, когда Шляпский по делам был вынужден уехать в Богом забытую деревню Кумачево где-то под Петрозаводском, где, по его словам, не было телефона. Что он там делал - осталось тайной, ибо ученый муж на эту тему не говорил и ловко ее обходил.
А потом Кирилл приехал в Москву и провел там несколько дней, естественным образом каждый день встречаясь со своей пассией. Отношения их становились все теплее, тем более, что баба Анфиса, ознакомившись с кавалером, полностью выбор дочери одобрила, а будущему зятю очень понравилась квартира и диспозиция самого здания. Наконец, все было решено. Кирилл предложил ей руку и сердце и благосклонно воспринял встречное предложение Майи переехать в Москву и разделить с ней чудесную, недавно отремонтированную комнату с видом на Яузу. Более того, баба Анфиса сделала Майе чудесный подарок, объявив, что после небольшого застолья, на который собиралась пригласить чету Филипповых, уедет на неделю к племяннице в Можайск и что у молодоженов будет несколько дней полнейшего счастья.
Семья Филипповых состояла из мужа, Виктора Васильевича, его дражайшей половины, Елены Юрьевны и двух сорванцов школьного возраста. Супруги были родом из Сибири и, как все коренные сибиряки, являлись людьми сердобольными и великодушными, снисходительно относящимися к причудам стервозных дамочек, особенно египетской мумии, которой решительно нечего было делать, кроме как перемывать косточки жильцам. Конечно, со стороны юнцов наблюдалась чрезмерная энергичность, порой выводящая из себя старуху, не упускающую случая пожаловаться на них родителям, однако, надобно признаться, Виктор Васильевич обладал отменным чувством юмора и при такой оказии делал страшное лицо и вовсю выговаривал шалунам, подбирая высокопарные выражения, призванные утихомирить соседку. Далее, уже в приватном разговоре, родитель по-дружески давал понять отпрыскам, что хорошо бы перенести игры в другое место, чтобы, значит, не будить в бабе Анфисе зверя.
В назначенный день, парадно одетые, с букетом цветов и бутылкой марочного коньяка, супруги Филипповы постучались в дверь Калиновичей, были радушно приняты и познакомлены с женихом, имеющим вид графа де Сен-Жермена, графа Калиостро и Казановы вместе взятых. За обедом речь шла о высоких материях, недоступных пониманию простых людей типа Филипповых. В частности, Кирилл Павлович рассуждал о влиянии русских композиторов на творчество Модеста Мусоргского и высказал ценную мысль, что "в раннем периоде творчества Мусоргского влияние Балакирева неоспоримо, особенно в части гармонии и контрапункта". Услышав эту фразу, Елена Юрьевна чуть было не подавилась балыком, а Виктор Васильевич залпом выпил стопку коньяка, после чего оба притихли и с благоговением внимали речам эрудита. Кирилл Петрович по-хозяйски завладел разговором, своим приятным голосом убаюкивал собравшихся интеллигентными речами, пока баба Анфиса не подала чай с десертом. Гости намек поняли и, быстренько доев пирожные с эклерами, пожелали молодоженам счастья и удалились. Проворно убрав со стола и захватив заблаговременно приготовленную сумку, ушла также баба Анфиса.
Дома Елена Юрьевна пожелала узнать мнение супруга о женихе и была немало удивлена.
- Да что тут думать, алкаш он, вот кто, интеллигент хренов.
- Как ты можешь так говорить Витя. Он же умнейший и порядочный человек.
- Может умный, а может и порядочный - не знаю. Зато знаю, что он - алкаш.
- С чего ты взял?
- Ты заметила, что у него слегка дрожала руки и что он совсем не пил. Немного только пригубил из рюмки и чуть ли не демонстративно ее от себя отставил.
- Ну и что?
- А то, что этот человек боится сам себя. Достаточно ему выпить одну рюмку, как он тотчас же уйдет в запой.
- Такой образованный, симпатичный и что - алкаш?
- А чего ж тогда не пил?
- Ну, не знаю, может ему нельзя, может, у него язва?
- Язва? А ты его румяное лицо видела? Какая еще язва. У язвенников лицо землистое, а этот...
- Не знаю, по-моему ты перегибаешь палку, Витя. Вот увидишь.
- Наивная ты душа, Ленка. Да я этого народа перевидел.
Ко мнению мужа Елена Юрьевна,естественно, прислушивалась, но, будучи истинной женщиной, все-таки в выводах мужа сомневалась, а потому каждый из супругов остался при своем мнении, отложив выводы до выявления сущности интеллигента.
Наутро Кирилл Петрович сварил кофе и подал супруге в постель.
- Абер дас ист зер гут и дюже хорошо, - схохмила Майя Михайловна.
- Да, да, моя прелесть
За завтраком женушка игриво мужа подначила:
- А ты почему вчера с Филипповым не выпил?
- Да, как-то не было желания.
- Да ты что? В самом деле? Вот ведь здорово. Первый раз такое вижу.
Несколько минут новобрачная соображала, а затем внезапно предложила.
- А давай сейчас выпьем. Я - шампанское, ты - коньяк.
Не ожидая реакции, Майя принесла из холодильника шампанское, коньяк, а из буфета вынула рюмки.
- Открой, пожалуйста бутылки.
- Майечка, ты пей, а я не хочу.
- Ну, давай выпьем, расслабимся. Я пью за твое здоровье, дорогой. Будь здоров.
Кирилл Петрович сидел с кислой миной.
- Ну, не хочу. Ты одна пей, если хочешь.
- А я хочу с тобой. Ну, пожалуйста.
Шляпский взял рюмку, чокнулся и залпом выпил.
- Закуси.
- Да не хочется.
Буквально через две минуты интеллигент снова наполнил рюмки.
- За тебя, дорогая моя. Здоровья тебя и счастья.
Вторая рюмка пошла еще успешней.
Майя Михайловна прошла на кухню принести закуску, а возвращаясь, уже в дверях, не поверила своим глазам. Кирилл Петрович, ее новоиспеченый муж и интеллигент, пил из горла коньяк, не обращая на нее никакого внимания.
- Кирилл..
- Что Кирилл. Говорил же тебе, что не хочу пить. Выпьем, выпьем... Дождалась? Тащи водку.
- Что?
- Водку тащи, дура, что, не понимаешь? Да поживей.
Ни живая, ни мертвая от страха Майя Михайловна молча повиновалась. Шляпский налил водку в ее бокал от шампанского и легко выпил, после чего начал ее поучать.
- Ты, это, Майка, думаешь, что вот, мол, мужик, вот, мол, буду веревки вить, да? Кофе в постель? А фигушки! Из меня, милая, еще никто веревки не вил, поняла? И ты не совьешь. Ни ты, ни эта старая карга.
Майя Михайловна с ужасом осознала, что речь идет о ее матери.
- Абер дас ист.. Тьфу! Да как вы смеете оскорблять мою маму?
- Заткнись, дура! - Шляпский грохнул кулаком по столу, опрокинув стакан с апельсиновым соком, а душа Майи моментально перелетела в пятки. Еще никто и ни при каких обстоятельствах с ней таким хамским образом не говорил. Мысли путались и единственно, что удалось ей предпринять - это беззвучно заплакать, попутно сотрясая крупным туловищем.
Шляпский сменил гнев на милость.
- Ну, успокойся, Маечка. Ты же взрослая девушка. Можно подумать, тебе не шестьдесят, а двадцать.
- Мне? Шестьдесят? Абер, абер...
- Да замолчи ты. Впрочем, давай выпьем. Да. Давай. Знаешь за кого? За мою тещу, ха-ха-ха. Чтоб она, ик, ик, в нашу семейную жизнь не вмешивалась.
Шляпский пил, а Майя Михайловна сидела как гигантская мышь.
- Слушай, милая, а ведь водка кончилась, а? Ну-ка принеси еще.
- Больше водки нету.
- Нету? Да ведь это непорядок. Одевайся и дуй в магазин. Возьмешь сразу две, нет, лучше три бутылки. Ать, два, шагом марш!
В голове молнией мелькнула мысль, что сейчас, прямо сейчас, она выйдет из дома и избавится от этого кошмара. А потом... Потом можно вызвать участкового, можно поехать к маме. Да, да только к маме. Уж мама задаст ему перцу. Но не тут-то было. Шляпский мефистофельским взглядом моментально ее мысли просек.
- Нет. Ты, это, вот что. Позвони Филипповым, пускай их мальчишка придет сюда. Я ему дам денег и отправлю за водкой. А впрочем, почему это я? Ты сама ему дашь денег. Или нет? - грозно выкрикнул Кирилл Петрович, постукивая кулаком по столу.
От страха Майя Михайловна сделала именно так, как велел в одночасье превратившийся в тирана бывший интеллигент. Немедленно прибывший на третий этаж Сашка, старший сын Филипповых, был приятно удивлен, когда Майя Михайловна вручила ему крупную купюру, шепотом попросила принести три бутылки водки, а сдачу взять себе. Ровно через пять минут бутылка водки стояла на столе, а две остальные нашли свое место в морозильнике, который, должно быть, здорово удивился. Сашка же константировал, что это - самый удачный день в его жизни.
Речи Шляпского становились все причудливей, а голова все ниже клонилась. Наконец, он с трудом встал, переместился на диван, поудобнее разлегся и заснул.
К матери Майя Михайловна приехала часам к шести и с порога заплакала. Баба Анфиса, напоив ее водой, молча слушала ее сбивчивый рассказ, а затем перешла к действию. Домой они приехали к десяти вечера. В комнате несло перегаром, а Шляпский по-прежнему мирно почивал на хозяйском диване.
- Ну, гад, - зашлась старуха, сейчас он у меня по-другому запоет. Баба Анфиса принесла ведерко воды и с ходу вылила на спящего интеллигента. Шляпский натурально зарычал и стал подниматься. Вот тут его и огрели, - скалкой - весьма неуклюже Майя Михайловна и мокрым веником - весьма преловко - бабa Анфиса. Кирилл Петрович сел на диван, обхватил голову и завыл, в то время, как получал новые порции ударов мокрым веником. Раз стукнув бывшего кавалера, супруга попятилась за спину матери и тихонько шептала:
- Зо, зо, цурюк, цурюк.
Наконец до Шляпского дошел трагизм положения.
- Что вы от меня хотите, а?
- Вон из нашего дома, негодяй, - патетически вскричала бабa Анфиса.
Пьяный интеллигент, покачиваясь, встал, автоматически оделся и молча, неверной походкой, направился к выходу. У двери супруга вручила ему заранее подготовленный чемодан. Проходя мимо наблюдавших за спектаклем Филипповых, Кирилл Петрович не удержался.
- Ну и семейка. Дочь - дура, а мать - сущая стерва.
Когда интеллигент ушел, Виктор Васильевич обернулся к жене.
- Ну?
Людям трудно признать, что они - неправы, а женщинам - вдвойне, а потому Елена Юрьевна лишь фыркнула.
К следующему рассказу http://www.proza.ru/2015/11/04/2163