======================Вечерняя пастораль
От этих мыслей Рите стало легко и спокойно, словно кто-то незримый пообещал ей свою защиту и покровительство. Рите не нужно ничьё покровительство, у неё есть Майрбек, этого вполне достаточно, Майрбека ей хватает с лихвой, - усмехнулась Рита. А то, что она в себе ощущала – растворится в ней, соединится, станет частью её самой. Надо только подождать немного, привыкнуть и… научиться этим пользоваться.
А бабушка Тоня будет жить ещё долго-долго… Придёт и пройдёт зима, растает снег, на проталинках вылезут из озябшей, продрогшей земли пушистые солнышки мать-и-мачехи, и бабушка их увидит. Рита знала точно – увидит. Доживет до весны, успеет порадоваться солнечному доброму теплу, высокому небу и молодой траве. А когда придёт её последний час, освободится от земных забот и тревог и тихо уснёт…
Она будет жить – в Ритином сердце, как живёт в нём её родная бабушка Полина, и дедушка, которого Рита никогда не видела, но который – тоже в ней, они с бабушкой вместе… Просто надо помнить о них, не забывать – и тогда они не уйдут…Рита их никогда не отпустит. Никогда.
- Ох, Ритка, Ритка… До чего ж ты на Польку похожа! Померещилось мне, будто бы это она со мной рядом сидит, молодая будто… Засиделись мы с тобой, а огурцы-то не политы. И скотину надо иттить встречать.
- Ты сиди, ба, сиди… Я сама! – Рита сорвалась с места. И пока они с Антонидой возились в огороде, загоняли в хлев овец, доили Милку и спускали в подпол тяжёлые трёхлитровые банки с парным молоком (Милка давала шесть литров жирного как сливки молока, на зависть всему Деулину) – всё время ощущала в себе прилив сил и тихую, светлую радость, до краёв заполнившую сердце и хлынувшую через край, как Милкино густое молоко, когда бабушка наклонит подойник…
В хлеву пахло овцами, свежей соломой и парным молоком. Освобождённая от шести литров молока, Милка благодарно мычала, благодарила хозяйку за вечернее угощение – ведёрную бадейку со всякой вкусной всячиной. Здесь и кусочки хлеба, и дольки ароматных яблок, и ломтики свеклы… Все эти деликатесы то и дело попадаются на язык в густой тепловатой похлёбке, которую так любит Милка и которую хозяйка варит для своей любимицы каждый вечер.
Ведро, в котором варилась Милкина мучная затируха, Тоня остужала в бочке с дождевой водой, чтобы Милка не обожгла язык, жадно глотая подсоленное, вкусно пахнущее варево. Рита радовалась, слушая, как мычит счастливая Милка – хозяйка встретила её из стада кусочком ржаного хлеба, щедро натёртым солью. Подоила, накормила, ублажила, солому постелила свежую, а старую убрала. Чисто в хлеву, тепло, спокойно…
Овцы блеют успокоенно, им тоже дали хлеба, накормили, слово доброе сказали, почесали овечьи тёплые гладкие лбы, которые они вперебой подставляли под Антонидины руки. Добрые руки, добрые слова, свежая вода, доброе угощение…Это любой поймёт, и собака, и лошадь, и скотина…
Милка ложится на свежую солому и шумно вздыхает. Охваченная невыразимым счастьем и нежностью, Рита целует её в лоб. Бабушка смеется: «Ты и спать с ней ляг, раз целуешься. Чай, не с кем целоваться-то? Ложись, что смотришь? Ложись на солому и спи». - Спокойной ночи, Милка! Спокойной всем ночи…
Легли и Рита с Антонидой, вдвоём переделав все вечерние дела, вымыв подойник и выполоскав марлевую тряпицу, через которую процеживают молоко. Уже засыпая, Рита сонно пробормотала, то ли наяву, то ли уже во сне продолжая начатый днём разговор:
- Всё равно я тебя в Москву заберу. Потом, когда захочешь. Женьке не отдам, с нами будешь жить, места хватит… А Женька правду говорила? Ба, ты и вправду колдовать умеешь?
- Дак что ж тут колдовать… Захоти – оно и будет так, вот и весь секрет, - отозвалась с печи Антонида.
- Ба, ты говорила уже… Я серьезно спрашиваю, а ты всё шутишь. Я когда маленькая была, велосипед хотела – сильно-сильно! И всё равно не купили, опять куклу подарили. Я плакала…
- Видать, не так хотела, или не то. Сердцем куклу хотела, а об лисапеде головой думала… (Рита тогда мечтала о кукле Барби, у всех есть, а у неё до сих пор нет. Но велосипед она хотела больше. Или всё-таки куклу? – Рита вспомнила свои детские терзания – велосипед или Барби, Барби или велосипед, то и другое ей не подарят, то и другое невозможно… Бабушка угадала!)
- Ба! Ты смеешься надо мной? Да? – догадалась Рита.
- Конечно, смеюсь, а ты думала правду говорю? Ишь чаво удумала, колдовать научи её! Придумала тожа… Спи, неугомонная. Утресь в четыре подыму, корову в стадо провожать, вот над ней и поколдуешь… Ежели не проснёсси, водой колодезной оболью, так и знай. Баушку родную ведьмой объявила, хворостиной бы тебя за это отходить!
… «А вот и неправда, вот и не шутишь. Ты меня уже научила, подарила…» - Рита не успела додумать эту мысль, провалилась в сладкий, пахнущий зверобоем и лесной мятой, мохнатый как овечьи бока, душистый сон…
Проснулась, когда бабушка уже растапливала печку, гремела ухватом. В четыре она её не подняла, пожалела. И водой не поливала, пошутила. «Надо просто захотеть!» - сказала себе Рита и счастливо рассмеялась. Впереди у неё две недели деревенской неспешной жизни. Они с баб-Тоней сходят за грибами в дальний лес, съездят на пасеку за мёдом… И каждый вечер, отдыхая от трудов, будут сидеть на старом скрипучем диване и вспоминать бабушкино детство…
Антонида умерла в апреле, пережив зиму, как и обещала Рите. И навсегда осталась в Ритином сердце: тонкие лучики морщинок вокруг глаз. Добрые сильные руки и добрая улыбка. А в глазах – правом карем, левом сером – любовь…
Продолжение http://www.proza.ru/2015/11/05/2222