Почему люди так эгоистичны в своих поступках, так мелочны? Может, потому, что они мало знают, то есть малообразованы? У них познания ограничиваются собственными желаниями и потребностями: хочу, хочу, хочу… хочу быть счастливой. Хочу — и любые средства хороши. Но мало ли в истории человеческого развития образованных и известных
людей, которые предавали, подличали или вели себя как последние торговки? Уж у них-то были хорошие познания.
Соседка тётя Варя, увидев ползущего через двор пьяного мужа, сделав руки в бока, произнесла: "Уже приложился!”, так вот мы, может, наоборот, не приложились к чему-то и ползём, как у нас получается.
Сегодня из нашего отдела ушла Нина Павловна, вернее, уволилась по собственному желанию. Пожелала уйти, вернее, не пожелала больше с нами быть. Напротив, в углу возле окна, стоит её стол. Он так же стоял и семь лет назад, когда я впервые пришла в этот отдел. Та же простенькая вазочка из голубого стекла — подарок женщинам нашего отдела от наших
немногочисленных мужчин. "Пара калек”, — так называет их Люська — наша сотрудница. Люська тоже здесь уже была, когда я впервые переступила порог этого учётно- экономического отдела. Правда, за эти семь лет она удачно вышла замуж. Что нисколько не мешает ей делать гадости с удовольствием. У мужа квартира, машина, у его бабушки домик в пригороде, куда ездят Люська, её друзья и муж на шашлыки. И чего, спрашивается,сидит здесь? Хотя никогда не применёт подчеркнуть, что гусю такого полёта, как она, никто здесь не товарищ.
В стеклянной вазочке у Нины Павловны, которая, кстати, единственная сохранила подарок от наших мужчин, всегда стояли цветочки или какая-нибудь веточка. Ещё вчера в ней красивой композицией притягивала взгляд рябина.
Все тихо шуршат возле светящихся мониторов своих компьютеров.
За окном, как на огромной рождественской открытке, медленно падают снежинки. Наконец-то настоящий снег завершает осенний дождь со снегом.
Нина Павловна была страшненькой женщиной с большими — о таких говорят глубокие — глазами. У неё были густые, слегка волнистые, всегда хорошо окрашенные волосы, из которых она небрежно сооружала какую-то копну на голове. У Нины Павловны были очень полные, с чёткой линией губы. Это губы фотомодели. Всё вместе — по-лошадиному длинное некрасивое женское лицо.
Нина Павловна была старой девой. "Хоть бы какого калеку нашла себе, всё ни одна”, — не раз говорила наша удачливая Люська, когда мы судачили о Нине. Вообще мы любили поговорить о ней, за её спиной. Почему-то эта тема за столько лет нам не надоедала. Не было в жизни Нины Павловны этаких интригующих событий, но она сама была чудной штучкой. Наверное, и притягивала нас эта необычность. Да, ещё удивляясь ей, каждый как бы подчёркивал, смотрите: я уж точно не такой странный, я, слава Богу, нормальный человек.
"Гордой была Нинка, вот и осталась одна со своей гордостью”, — на полном серьёзе рассмешила нас как-то Сталина Григорьевна, наша работающая пенсионерка.
У Нины Павловны была двухкомнатная квартира с крохотной кухонькой. Я думаю, ещё родительский дом. Это было такое тёплое, уютное человеческое жильё с книжными полками, ухоженными комнатными цветами. Каждый хоть раз в жизни мечтал о таком. Я ни за что не согласилась бы иметь столько салфеточек, вазочек в своей квартире, но чувствовала себя глубоко несчастной, когда пришла проведать её болеющую, и в маленькой кухоньке пила чай с мёдом, который черпала из деревянного бочонка серебряной ложечкой. Мне хотелось плакать от горя, потому что у меня никогда не будет такого сказочного домика.
Работа и все движения в отделе были очень важны для Нины Павловны, но когда мы вынуждены были оставаться внеурочно и поавралить, она отпрашивалась, брала с собой ноутбук и утром приходила с выполненной работой. Кроме работы и нас у неё были ещё её мир и её дом. Это очень немало.
Когда неизлечимо заболела Лена, это не стало неожиданностью для нас, потому что она последнее время жаловалась на боли и выглядела так, что никто не сомневался, что всё это очень серьёзно. Но когда Лена через неделю не вышла с больничного, и наша "замша” Евграшина сказала, что она вряд ли когда-нибудь уже выйдет, мы испытали страх.
Да, ещё я вспомнила: как-то о нас писали статью в местной газете. И когда Люська сказала журналисту, на вид бабнику со стажем, что её любимый писатель Чехов и ещё ей нравится Достоевский, наша Нина сказала: "А я очень люблю читать Кинга, правда, последнее время он немного поднадоел”. Эта её фраза тоже бурно обсуждалась потом. О Чехове и Достоевском напечатали, а о Нининой любви к Кингу ни слова. Как всё предсказуемо.
Как мы смеялись, когда, встретившись в парке, чтобы проведать больную Лену, увидели Нину Павловну в нелепой шапочке. Вообще-то к шапочке у нас никаких претензий. Шапочка очень даже нормальная, но игривый розовый бубон на голове у сорокалетней женщины в тяжёлых роговых очках на пол-лица? Тема для разговоров ещё та! Хорошо что нашей Люськи с нами не было. А быть её не могло, потому как всегда подобные поручения выполняют незамужние дамы. А это как раз я, две молодые девчонки Галка с Иркой и, конечно же, Нина Павловна. Кстати, Серёга хоть мне и неофициальный муж, а ужин приготовить нужно, в квартире уют создать, да и самой выглядеть достойно необходимо, потому как муж он уж никуда не денется, а вот Серёга…
Нина Павловна напекла пирожков, сварила пельменей и завернула их несколькими полотенцами, чтобы не остыли. На наше раздражённое:"Зачем тяжелобольной Лене гора пирожков и контейнер пельменей?” — Нина спокойно отвечала: "А двое ребятишек?”. И мы тут же вспомнили, как вчера все жалели двух несчастных мальчишек Андрюшку и Ваньку — сыновей Леночки. А когда они наперегонки уплетали пельмени вприкуску с пирожками, я подумала: "Дай Бог, когда наступит мой черёд заболеть, чтобы проведать меня пришла наша Нина”.
Лена с семьёй жили в семейном общежитии. У нас в городе называли его Казармы. У них была большая комната, но одна. Войдя в неё, мы попали в мир чужого горя, где остановилось время, где у людей чёрные лица.
Мне стыдно признаться, но по дороге домой я не один раз подумала: скорее бы добраться и попить чаю, а дома, какое счастье, я могу слушать музыку, лежать на тахте. Нет, я не бессердечная, но это всё так рядом: счастье и горе. И если сегодня я могу быть счастливой, значит нужно ею быть.
И не оставь меня Бог в час испытаний, дай мне силы.
Муж Лены оказался очень приятным мужчиной. Преподаватель в педагогическом колледже. У него были такие холёные руки.
Мы постоянно узнавали, как Лена, сочувствовали её мужу и мальчикам, а Нина Павловна ходила туда каждый день. Она готовила супы, жарила котлеты и относила им. Купила у дачницы — вахтёрши бабы Маши два ведра картошки, её видели с полными сумками на рынке. И слухи поползли...
Нина Павловна светилась изнутри холодным белым светом, а на лице её вокруг глаз легли два чёрных круга — знак горя.
"Пир во время чумы”, — ужасалась удачно вышедшая замуж Люська.
На вопль: "Ты что, вообще с ума сошла, у мужика умирающая жена дома, а он от тебя утром выспавшийся выходит”, — Нина отвечала: "Ну и што, ему отдохнуть нужно. Он у меня с мальчишками, а мы с её мамой возле Лены сидим, жизнь вспоминаем”.
А в субботу Нина на день рождения сотрудницы не пришла. Она, видите ли, Андрюшку с Ванькой в театр водила. "Какой театр, Нина? У ребят мать умирает!”. — "У них осенние каникулы”, — отвечала Нина тоном уставшей от глупости учеников учительницы.
В своей ежедневной дискуссии сотрудницы разделились на негодующих: "Какой цинизм. На чужом горе счастья не построишь” и на понимающих: "Счастью не прикажешь, когда ему случиться”. Осуждающих было больше. Не добреют женщины в замужестве.
"Какое счастье, бабоньки-и-и? Да он её же сразу и бросит, как только ему сиделка с нянькой не нужны будут”, — удивлялась чужой бестолковости Люська.
Шли дни. Лена умерла ночью. Нина Павловна позвонила и сказала: "Сегодня ночью у нас умерла Лена”. Она так и сказала: "у нас”.
Весь следующий день лил дождь. А в день похорон выглянуло солнце. Солнечно не было, но было не пасмурно. Они так и стояли у гроба. Ленина мама, муж, двое сыновей, а за ними на втором плане — Нина, положив руки мальчишкам на плечи.
Сегодня, зайдя в отдел, Люська сразу же с порога, не видя ссутулившуюся у стеллажа с папками Нину Павловну, почему-то с торжествующей радостью произнесла: "Ну что я говорила, бросил он вашу Нину? Зачем нормальному мужику такая страшилка?”.
Повисшую тишину прервал спокойный голос нашей пенсионерки Сталины Григорьевны: "До нормального мужика ему не дорасти”.
— "А чё ты радуешься?” — разозлилась Ирка.
Завязалась ссора между Люськой и молодыми девчонками, которые оказались куда как опытнее в такого рода диалогах.
Нина Павловна собрала свои вещи и вышла.
Я думаю, не всем Бог даёт быть красивыми.