В пять часов утра его разбудили, и в камеру вошел тюремный священник в сопровождении стражника. Он прочитал молитву на отпущение грехов, как подобает это делать смертникам перед казнью. Затем на Симона надели саван, связали руки и повели под конвоем во двор.
Симон со связанными руками взобрался кое-как на телегу. Два стражника с обеих сторон привязали его к бортам телеги, и под мерный скрип тележных колес повезли в обратный путь. К десяти часам телега с арестантом прибыла на центральную городскую площадь, где совершались разного рода зрелища, в том числе и казни. Казнь Симона была назначена на двенадцать часов.
Народу на площади к этому времени собралось немало. В центре ее был сооружен костер, к которому стражники повели Симона и там привязали к столбу, обложенному сухими дровами и хворостом. Народ стоял многочисленной толпой и ждал казни преступника. Было шумно: раздавался свист, доносились ржание лошадей, брань, крики. Многие думали, что казнят настоящего колдуна, и потому радовались и ликовали.
Слева от входа на площадь высилась трибуна, за которой сидели вершители правосудия в судейских париках и мантиях. Там же важно восседал и архиепископ Иоанн в черном облачении и с митрой на голове. На груди его были надеты крест, и красовалась панагия. Члены суда некоторое время переговаривались между собой, видимо, приходя к единому мнению.
Наконец, судья встал и начал зачитывать приговор, в котором Симон обвинялся в колдовстве, чародействе, еретизме и богохульстве, за что приговаривался законами святой христианской церкви к смертной казни – сожжению на костре. Приговор был окончательным и обжалованью не подлежал. Собственно, как такового суда и не было, во избежание каких-либо непредвиденных событий. Судебный процесс свели только к вынесению приговора и последнего слова подсудимого.
Тем временем погода стала быстро портиться. Это заметили члены суда и проявляли беспокойство по этому поводу. Торопливо зачитав приговор, они дали Симону последнее слово.
Он собрал все свои силы и обратился к народу:
- Люди, братья!.. Мне не страшно умирать, потому что я скоро предстану перед Богом, и хочу этого. Но мне страшно за вас, живущих в этом мире зла и насилия. Вы многие ходите во тьме, не зная Бога. Познайте Бога, ибо Он – Свет! Бойтесь и любите Бога, ибо Он вездесущий и всемогущий! И любите друг друга! Прощайте друг друга и врагов ваших, как учил Господь, - ибо близок день Страшного суда, - Симон перевел дыхание. Он знал, что много ему не дадут говорить, поэтому торопился сказать наиболее важное.
- Покайтесь перед Богом за грехи ваши, кто еще не покаялся! Бог любит вас и ждет от вас истинного покаяния! Придите к Иисусу, кто еще не пришел, и примите Иисуса Христа своим Спасителем! Исполняйте заповеди Божьи, чтобы быть и вам в Царстве Божьем! - и проговорил Богу, глядя в небо:- Господи, прости им, ибо не знают, что делают!...
Архиепископ сидел, как на гвоздях. Ему хотелось заткнуть рот говорящему, который своим словом обличал их, как несправедливых судей, приговоривших к казни невиновного. Он махнул судье, и тот дал сигнал привести приговор к исполнению. Тотчас же затрубили трубы, и к костру подбежали стражники с зажженными факелами, поджигая его со всех сторон.
Сусанна, с трудом стоявшая на ногах от горя, и до последнего надеявшаяся на чудо спасения ее любимого сына, рухнула на колени впереди толпы и с рыданием завопила к Богу, простирая к небу руки:
- Господи, где же Ты? Ты же знаешь, что Симон не виновен! Он всем помогал, что же Ты ему не поможешь?.. Неужели Ты позволишь фарисеям погубить его? – затем она с помощью Анны поднялась и потрясла кулаком в сторону трибуны. – Ироды, будьте вы прокляты!..и, бросив взгляд на разгорающийся костер, в огне которого погибал ее сын, и в бессилие чем-либо помочь ему потеряла сознание.
Стефания тоже не выдержала и с плачем и воплем подбежала к костру, чтобы в последний раз увидеть живого мужа, но ее схватила стража и не подпустила к нему. Она упала на землю с горьким рыданием и стенанием. К ней подбежали Филипп с Марией, подняли на ноги и увели с площади.
Анна с Антипом стояли рядом с ослабевшей матерью и поддерживали ее, чтобы она вновь не упала. Многие в толпе, особенно женщины, утирали слезы. В толпе постепенно нарастал гул и волнение. Те, кто не верил в обвинение святого отца Симона, а знали его как замечательного проповедника и целителя, тоже стали подавать голоса протеста.
- Ироды! Нехристи! Ни за что человека губите! – кричали они из толпы.
- Душегубы! Невинного человека казните! – кричали другие.
- Позор Иоанну! Душегубец! Долой инквизитора! - кричали третьи, и в сторону трибуны стали лететь гнилые овощи и фрукты, предназначенные для «преступника». На трибуне не ожидали такого поворота событий и заволновались, вскакивая с мест.
- Люди, или мы не христиане? Идемте спасать отца Симона! Может, он еще жив! - бросил клич кто-то из толпы.
- Идем! – и небольшая кучка людей отделилась от общей массы и двинулась к костру.
А над площадью уже низко нависла большая свинцовая туча. Все вокруг потемнело. Сверкнула ослепительная молния, и вслед за ней ударил оглушительный раскатистый гром. Рванул шквальный ветер. По площади завертелись вихри пыли, мусора, и начался дождь. Костер стал сильно дымиться. Языки пламени уже лизали столб с привязанным к нему Симоном, который уже не мог вынести едкого дыма и жара огня. Он потерял сознание.
В толпе на площади поднялась суматоха. Стражники старались не подпустить никого к костру и стояли стеной, отгоняя смельчаков. Люди прикрывали головы и глаза, чем придется, защищаясь от пыли, носившейся в воздухе, и дождя. Многие, осеняя себя крестом, поспешили прочь уйти, приняв эту страшную непогоду за Божий гнев, когда казнят невиновного человека.
Такого еще не бывало. Трибуна тоже быстро опустела. Важные особы поторопились быстрее уехать в страхе за свою жизнь. Уже никто не следил за костром, поэтому не заметили, как кто-то появился в пламени костра, развязал уже безжизненное, пострадавшее от огня тело Симона и исчез с ним.
Пламя с клубами дыма бушевало во всю, но внутри его никого не было. Когда костер начал угасать, ветер подул еще сильнее, а дождь полил, как из ведра. Оставшимся зрителям ничего не оставалось делать, как разбегаться по домам. Что ни говори, а эта казнь надолго запомнится всем!…
Архиепископ Иоанн возвращался в свою епархию вместе с отцом Амвросием в плотно закрытой карете. Сначала они ехали молча, оба сумрачные, каждый думая о своем. Амвросий первый нарушил молчание. Он вкрадчивым тоном спросил у своего настоятеля:
- Ваше высокопреосвященство, как вы объясните все то, что сегодня произошло во время казни?
- Случилось непредвиденное: народ не поверил нам. Эта чернь успела его полюбить, чего нам с тобой не добиться никогда. Даже погода обернулась против нас, – проговорил Иоанн и, подумав немного, уверенно добавил: – Но ты не волнуйся: время пройдет, страсти утихнут, и все вернется на круги своя. Все будет хорошо! Главное – мы избавились от опасного для нас человека...Как он не показал себя перед народом, а против рожна пошел и - нет его. Сам виноват: с богатым не судись, с сильным не борись, Так ведь? - проговорил он любимый стих из притчей Соломона.
- Так-то так, но нехорошо в данном случае применять его: мы ведь Божьи служители, а не мирские люди. Что-то мне не спокойно, - выразил сомнение Амвросий. – Сдается мне, он не простой был человек, и очень силен был в Божьем учении... Уж слишком суровое понес он наказание. Христа–то ведь тоже не приняли сразу и распяли.
- Не думаешь ли ты, что это второе пришествие Христа? – усмехнулся Иоанн.
- Нет, конечно! А что, если это предвестник второго пришествия Христа или ангел во плоти?
- Ты, я вижу, совсем голову потерял. Что за чушь ты несешь, в самом деле? Приди в себя, дорогой! Я не думаю, что он – человек от Бога, а что-то вроде Мартина Лютера. Знаешь, поди, что он сделал с католической церковью? (Отец Амвросий кивнул) То-то же! А терпеть второго Лютера в нашей среде я не намерен: ни к чему нам протестант, - Иоанн немного помолчал. – Я не отрицаю, что он не обыкновенный человек.
Он умен, начитан и учен в слове Божьем. Но он слишком самонадеян и упрям. Будь он более покладист, то остался бы жив. Нашей церкви нужны люди, сильные в слове Божьем, но спокойные, послушные. Кстати, и католическая, и протестантская церковь не очень-то церемонятся со своими еретиками. Сжигают на кострах как жертвенных ягнят до сих пор. Иисус Христос умер на кресте по воле Божьей, так ведь?
(Отец Амвросий кивнул) Кто знает, может, и этот преподобный Симон по воле Бога отдал душу свою? Тогда надо порадоваться за него: на том свете его ожидает большая награда. – Иоанн замолчал и глянул, отодвинув шторку окошка, на улицу - ливень не прекращался. - Ладно, что сделано, то сделано! Мы тоже люди, а людям свойственно ошибаться. В конце концов, свидетельства были против него, - заключил Иоанн, подавляя зевок. Рассудив таким образом, он заглушил свою совесть за безвинно убиенного человека.
- Но мы-то с вами знаем, как устраивались эти свидетельства?
- Не понимаю, что вы хотите этим сказать? - Иоанн так посмотрел на Амвросия, что тот осекся и промямлил:
- Да, вы совершенно правы, ваше высокопреосвященство!
- То-то же, мой друг, – широко зевая, проговорил Иоанн, и в карете вновь воцарилось молчание.
продолжение
http://proza.ru/2015/11/03/1268