Звук здесь обладает бесконечной тяжестью, свет – бесконечной легкостью. Капли звука падают в темноту, свет взлетает в тишину; они отделяются друг от друга на зыбкой границе.
До разделения они текут единым потоком по тоненькому желобку между тишиной и темнотой.
Капли, срываясь в темноту, успевают посмотреть на меня, поймав отблеск улетающего света. Свет взлетает слепо, в высоте кружится и вьется и почему-то замедляется.
Свет то ветвится, то кристаллизуется в среде тишины, кристаллы покрываются тонкой пылью, ветви то прозревают, то слепнут, дышат глазами. Какие-то нити тянутся друг к другу, натягиваются и рвутся. Где-то еще выше свет превращается в прозрачное бесцветное пламя, в нем мелькают очертания рук, то плещущих, то застывающих в смыкании.
Я смотрю вниз, в бездну звука. Капли тяжелого звука падают в полной темноте. Потом темноту пересекают зигзаги освещенных лестниц, в темноте светятся экраны, с которых говорят тысячи лиц, кишат верещащие голоса, внезапные окрики, обрывки мелодий, грохот, звон, у всех звуков многократное эхо, все это сливается в рев. Этот рев низвергается в темную глубину. Внизу поверхность темного океана, этот ревущий звук проводит в ней глубокие борозды, сразу исчезающие.