Николай КРАСИЛЬНИКОВ
КАК МЫ ПОПАЛИ В «ПЛЕН»
За Кукчой протекала речка. Названия её никто не знал. Речка и речка. Неширокая, метров пяти, она несла в знойные полдни прохладу и жизнь всему, что растёт.
Вдоль речки скрипели чигири – азиатские водяные колёса. Жестяными банками они, вращаемые водой, черпали её и подавали по желобам в сады и огороды. Точно такие же чигири, но игрушечные, мы, мальчишки, мастерили из дощечек весной и ставили по арыкам.
Крутится-вертится водяное колесо, роняя обратно звонкие крупные капли. «Шивирт-шивирт» – напевает вода. Интересно! Чем не «вечный» двигатель»…
Оставались позади конечная трамвайная остановка, мечеть с месяцем на остроконечной башенке, небольшой суетливый базарчик, дома пригорода, утопающие в пыльной зелени, и речка устремлялась на простор. Уже заметно разлившаяся, полноводная. Вокруг простирались поля и холмы, рыжие, выгоревшие под нещадными жалящими стрелами солнца.
Здесь у нас, мальчишек, было своё излюбленное место.
Во-первых, есть где вволю поплавать, во-вторых, на противоположном берегу находилась воинская часть.
Вот она-то больше всего нас и привлекала. Издалека мы видели силуэты солдат. Рослые, плечистые, они расчехляли стволы пушек. Что-то поворачивали, открывали, закрывали. Подносили огромные медные гильзы, грозные даже отсюда. Пушки послушно подымали и опускали зелёные длинные стволы.
– Учатся, – говорил Сами. – Мы тоже пойдём в армию, и так будем учиться. – Он уже забыл, что когда-то мечтал стать милиционером.
Иногда солдаты, раздевшись до пояса, натягивали сетку между двух столбов и играли в волейбол. Раздавались азартные возгласы под стать звонким ударам мяча. Были видны их плечи, загорелые до цвета азиатского суглинка, взмахи мускулистых рук. Гипсовые изваяния спортсменов, украшавшие в те годы парки, по сравнению с ними, меркли.
После игры солдаты спускались к реке, но почему-то не купались, а обтирались водой до пояса.
– Ну как, пацаны, жизнь на гражданке? – спрашивали они.
Мы не понимали, что такое «гражданка», но охотно откликались.
– Во! – Яник поднимал большой палец.
– Так держать!
Запретное всегда заманчиво – так уж устроен мир детства.
Сами как-то сказал:
– Надо переплыть на тот берег. Посмотрим пушки.
– Там часовой, – предостерёг я. – Вон ходит с автоматом.
– Ещё стеганёт очередью, – Яник округлил глаза и завопил: - Тра-та-та-та!
– Чего раскричался, как петух? – сказал Сами. – Мы же незаметно, как разведчики. – И тут же поставил вопрос ребром: – Кто не со мной, тот трус!
Трусом быть никто не хотел.
Набрав побольше в рот воздуха, мы втроём разом ушли под воду. Осторожно, стараясь, лишний раз не плеснуть, выплыли у другого берега.
– Не поднимайте головы, ползите за мной, – шептал Сами, добровольно возложив на себя командирские обязанности.
– Ой, живот проколол колючкой, – застонал внезапно Яник.
– Ничего, живот не мяч – не лопнет, – «успокоил» Сами. – Отползи в сторонку, спрячься.
Однако, бедняга Яник, не захотел «уходить с поля боя» и терпеливо пополз за нами.
Показалась первая пушка с огромным стволом, нацеленным в небо. Рядом с ней аккуратно сложены пустые зелёные ящики с чёрными номерами. Ноздри щекотала пыль. Очень хотелось чихнуть, но мы терпели. И вдруг перед нашими шмыгающими носами неожиданно выросли сапоги, густо пахнущие ваксой. Тут-то мы не выдержали, и дружно «залпом» чихнули.
В ту же минуту над нами, словно гром, гагахнул бас:
– Ага, попались, бесята! А ну встать.
Мы поднялись. Коленки так и дрожали от страха. Что теперь станется с нами? Руки почему-то сами потянулись вверх, очевидно, «сработали» кино и книжки про войну и шпионов.
– Отставить, – голос солдата странно дрогнул. – Марш вперёд!
Мы побрели цепочкой – Сами, Яник и я. Конвоир сзади.
Пушки (нам было уже не до них) остались слева. Впереди – приземистое одноэтажное здание с крохотными окошечками. К нему нас и вёл часовой.
По пути встретился другой солдат. В галифе и в белом халате. На голове такой же белоснежный колпак. В руках огромный таз, полный капусты. Видимо, повар.
– Амельченко! – толстые губы его растянулись в широченную улыбку. – Никак шпиёнов поймал?
– Их самых, – ответил Амельченко. – К командиру веду. На допрос.
На крыльце одноэтажного здания внушительно возвышался дядька с пышными пшеничными усами. На ремне его висела кобура с пистолетом. Погоны перечеркнуты продольными жёлтыми полосками.
– Товарищ старшина! – обратился к нему Амельченко. – Докладываю, что в районе поста номер пять мной обнаружены и задержаны неизвестные лица.
Старшина, щеголевато раскачиваясь на мысках, сурово окинул сверху вниз трёх голопузых шкета в сатиновых трусиках и протрубил:
– Благодарю за бдительность, рядовой Амельченко. Запереть нарушителей в каптёрке до выяснения обстоятельств!
– Есть.
Амельченко повёл нас длинным и узким, как школьный пенал, полутёмным коридором. Завёл в какую-то комнату и вышел, щёлкнув за собой дверным замком.
Долго ещё слышалось, как по коридору удалялись его гулкие шаги.
Что такое «выяснение обстоятельства» и сколько оно будет длиться? И что означает таинственное страшное слово «каптёрка»? Кого коптить, нас, что ли?..
Мы с опаской огляделись по сторонам. Единственное крохотное окошечко зарешечено. Сквозь него струились дымчатые лучи, высвечивая бесчисленные солдатские шинели, аккуратно висевшие на вешалках.
Стол, книга для записей, чернильница, ручка. Пара табуреток.
– Склад, наверное, – не очень уверенно заметил я.
– Ну и что? Всё равно… Это всё Сами виноват, – заныл Яник. – Приведут родителей и влепят на всю катушку. «Разведчики»…
– Не влепят, – смело уверил Сами. – Откуда им знать, где мы живём?
– Верно, откуда? – поддержал я. – А мы не скажем.
– Не скажем – не выпустят, – сказал Яник.
– Ну, соврём что-нибудь, наконец, – возразил я, хотя, честно говоря, врать военным почему-то не хотелось.
Неизвестность омрачала наше настроение. Лучи уже не заглядывали в каптёрку. В окно прощально смотрелось оранжевое пятно заката. Со стороны поля до нас донеслась бодрая и одновременно задушевная солдатская песня:
Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перека-аты.
А дорого-ою степно-ою
Шли с войны домой советские солдаты.
– С учений идут, – сказал Сами.
– Сейчас за нас возьмутся, только поужинают, – совсем упавшим голосом произнёс я.
– Эх, что-то в животе урчит, – вздохнул Яник. – Мать сегодня обещала плов приготовить…
– Нашёл о чём напоминать! – вспылил Сами, и съязвил: – Ну, да, ты же живот проколол. Теперь его надо срочно чем-то наполнить…
В другое время не миновать схватки, но сейчас нам всем было не до того.
Коридор между тем наполнился гулом сильных солдатских голосов. Раздавалось звонкое пощёлкивание металлических сосков в умывальниках, плеск, смех, беготня.
– Рота, строиться на ужин! – раздался, наконец, зычный голос дневального.
Краткий топот сапог – и снова тишина окутала нас.
Вдруг в замочной скважине заскрежетал ключ – дверь распахнулась. На пороге стоял усатый старшина. Глаза прищурены.
– Ну, что будем с вами делать, граждане-шпионы?
– Никакие мы не шпионы! – возмутился Сами.
– Отпустите нас домой, – хныкнул Яник.
– Отпустите, – поддержал я.– Мы ж ничего такого не сделали.
– Ишь вы как, – сказал старшина. – А зачем пробрались на воинскую территорию? Знаете, что объект охраняется.
– Ничего мы не знали, дяденька, – соврал Сами.
– Не дяденька, а товарищ старшина, – строго поправил усатый военный.
– Не знали, товарищ старшина, – попробовал убедить и я. – Мы пушки хотели поглядеть.
– Вот как, поглядеть! Хватит оправдываться! – отрезал старшина. – В пионеры давно приняты?
– Давно.
– Дайте клятву, что никогда впредь не повторите подобных нарушений.
Мы втроём, не сговариваясь, дружно, в один голос, гаркнули:
– Честное пионерское, не будем нарушать!
Старшина улыбнулся сквозь усы.
– Ничего, бойцы, получается, – похвалил он. – А теперь… шаго-ом марш домой!
Яник первым кинулся в приоткрытую дверь, но споткнулся о выступ и упал.
– Отставить, – скомандовал старшина. – В шеренгу по росту стройсь!
Построились: Сами, Яник и я.
– Напра-аво! Ша-а-гом арш!
Мы затопали во двор. Оттуда повернули к железным воротам с огромными красными звёздами, но старшина остановил:
– Левое плечо, ша-а-гом арш в столовую, – и мы направились к светлому зданию, укрывшемуся под густыми кронами деревьев.
В столовой нас посадили за отдельный стол.
Отужинавшие солдаты, проходя мимо нас, останавливались, с любопытством разглядывали незнакомых пацанов. Некоторые шутили:
– Смотрите, у нас пополнение в батарее!
Повар в белом колпаке, которого мы видели ещё днём, поставил перед нами котелок с гречневой кашей. Она дымилась и аппетитно дразнила жирными кусочками мяса. Повар добродушно подковырнул:
– Небось, проголодались, друзья-шпиёны?
Ух, что это была за каша! Просто объеденье. В другой раз мы бы не одолели по пол тарелки, а тут на дне котелка вскоре осталось только масляное пятнышко.
– Может, добавки дать? – спросил повар.
– Не-ет, спасибо, – замотал я головой, а следом за мной – Сами. – Наелись до отвала! – и это была правда.
А Яник нарочно, чтобы все видели, погладил свой округлившийся живот и объявил:
– Чуть даже не лопнул!
Тут мы и вправду ему поверили: не от колючки, а от каши его живот заметно распирал.
После ужина усатый старшина – дежурный по части повёл нас к орудиям и показал их вблизи, не разрешил лишь ничего трогать руками.
А когда мы расставались, он подарил нам по звёздочке и сказал: «На память!»
До сих пор эта облупившаяся звёздочка вместе с реликвиями моей армейской службы бережно хранится в моём письменном столе.
Картина художника Льва Снегирёва. Земля Средней Азии.