Лампа стояла на тумбочке возле кровати, и самодовольно сияла, посматривая вокруг. Все в комнате устремлялись к согревающему чистому свету Лампы. И маленький Мотылек – вместе со всеми. Он порхал, кружа вокруг Лампы и еле слышно шептал ей о своей любви.
Да-да, он любил Лампу. Любил вечера, когда щелкал выключатель, и она оживала, рассвеивая наступающую вечернюю темноту. Любил смотреть, как прямо стоит она, как фарфоровый плафон, укрывающий ее горячее сердце, матово белеет на фоне стены. Он ждал вечера, чтобы снова лететь к Лампе, говорить ей о красоте, о свете, о радости.
Лампа не понимала Мотылька. Ей льстила его любовь, но ничуть не трогала, порой даже досаждая своей неизменной верностью.
-Полетел бы в соседний дом. Там тоже есть Лампа.
-Мне не нужна никакая другая!- восклицал Мотылек, подлетая близко-близко к горячему стеклу плафона и чувствую обжигающую боль в крылышках.
-Это просто смешно!- и Лампа отворачивалась, а боль становилась нестерпимой – уже не только в крыльях, но где-то глубоко внутри.
И все равно. Он продолжал кружить вокруг нее. Он не мог иначе. Хотел иногда все бросить, улететь в лес, любоваться, вместе со своими сородичами прохладным светом звезд и недоступностью луны, но не мог. Стоило ему закрыть глаза, как он вспоминал лампу, ее тепло, голубой цветок, нарисованный рукой художника на ее боку.
-Счастливец,- завидовал Мотылек художнику,- он мог касаться ее! А я не могу подлететь ближе, чем на пару сантиметров.
Все в комнате очень жалели Мотылька.
-Ты просто бессердечная!- говорила Картина на стене.- Неужели тебе трудно просто улыбнуться бедняге?
-Зачем?- удивлялась Лампа.- Он и так надоедает своим вниманием.
И она не улыбалась Мотыльку. Она вообще на него не смотрела, хотя это причиняло страшную боль его любящему сердцу. Такую сильную, что однажды он решил преодолеть разделявшее их расстояние.
-Стой! Тебе нельзя так близко подлетать к Лампе!- кричали ему Настенные часы.
-Мотылек, берегись!- вторила им Скатерть, что лежала на столе.
Увы, он их не слышал. Да если бы и слышал, все равно не послушал бы. Лампа была так близко, ее свет так ярко горел – не в его глазах – в его душе, что Мотылек резко взмахнул крыльями, в последний раз, и прижался щекой к обжигающему пламени нагретого плафона. И замер навсегда.
-Бедный Мотылек,- вздохнула Сахарница, втайне мечтающая о такой любви.
-Бедный Мотылек,- зазвенела жалостливая Ложечка.
А Лампа? Она жалела Мотылька? Увы, нет. Она даже и не заметила его гибели, завороженно глядя в другую сторону: на подоконник поставили новую Вазу, и ее хрустальные грани нежно мерцали, отражая свет.
-Как Вы прекрасны!,- едва слышно выдыхала Лампа.- Как же Вы прекрасны!
Но Ваза молчала. Она смотрела по сторонам, горделиво подставляя бока лучам света, прекрасно сознавая свою исключительность и красоту.
Она была столь далеко! От Лампы ее отделял шаг, или целых два – непреодолимая пропасть для бездвижной Лампы, чье сердце сразила любовь. Безнадежная, как расстояние между ней и Вазой. Безысходная, как тоска, что росла в ней. Безграничная, как ее радость, когда утро зажигалось зарей, и из темного, еле видного на подоконнике предмета, Ваза становилась искрящейся, восхитительно прозрачной… Впрочем, даже в темноте Лампа видела ее, стоило ей закрыть глаза, и вот, Ваза была перед ней, была рядом с ней, чего никогда не было и не могло быть наяву.
Да, Лампа полюбила. Ее свет тускнел, а сердце разгоралось все ярче. Она не знала точно, как такое возможно, но понимала, что счастлива просто от того, что Ваза - есть. Целыми днями Лампа стояла, не сводя глаз с той, кто едва одаривал ее своим взглядом.
И однажды, она почувствовала в своем сердце пламень, которого не могла снести.
-Я люблю Вас!- это были ее последние слова. Потому что, вспыхнув ярко, лампочка со звоном рассыпалась.
Веник заметал осколки на Совок, а они лежали, отражая свет новой Лампы, внесенной в комнату, и были счастливы. Треснувший пополам Плафон ни о чем не жалел. Даже о синем цветке на своем боку.
-Наверное, так не должно быть,- рассуждала Чашка на Столе.- Но бывает и так. Даже довольно часто бывает. Встретить взаимность - большая редкость.
-И все-таки, Лампа умерла счастливой.- сказало Блюдце.- Ведь она любила.
-Да, она любила и была счастлива. А нам повезло.
-Нам повезло,- повторило Блюдце, с любовью и теплом смотря на Чашку.