Тяжелое

Витбер
                НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ


           Все персонажи, имена и события в рассказе вымышлены от начала и до конца и не имеют никакого отношения к действительности. Любые совпадения с реальностью являются случайными и не входят в замысел автора.





           -     А ну, по койкам, живо, одиннадцатый час уже! – крикнула Аделаида Митрофановна при этом, правда, широко улыбаясь и глядя любящими глазами на своих сыновей. Она была высокой и статной женщиной, весьма приятной внешности. В её тридцать семь ей никто не давал истинного возраста из-за хорошей фигуры и моложавого вида.


           Пацаны, услышав окрик матери, отдали ей пустые кружки из-под молока и дружно разлеглись по своим кроватям. Валька справа, а Шурка – слева от двери.
           -     Мам, - уже лежа в кровати недовольно протянул Валька. Ему было уже десять, он был на три с половиной года старше брата и поэтому считал себя вправе возражать родителям, когда считал это необходимым. – Ну завтра ведь каникулы. Я первую четверть без троек закончил…


           Аделаида Митрофановна присела на краешек кровати, ласково потрепала сына по голове и сказала:
           -     Каникулы короткие, смысл из режима выбиваться на неделю? Мне с отцом завтра на работу спозаранку, вас кто завтраком горячим покормит?
           -     Я сам могу… - начал было Валька, но мама его перебила:
           -     Сам… опять будете одну шоколадную пасту есть? Знаю я ваши завтраки. Все, ложись! - Аделаида Митрофановна привстала с кровати, погасила свет, по очереди поцеловала обоих сыновей и по привычке, заведенной еще с тех времен, когда Валька кричал в своей колыбельке, тихонько пропела:

                Сим-сим, скорей приходи,
                Сим-сим, беду отведи,
                Сим-сим глаза закрывай,
                Сим-сим, скорей засыпай.


   Такими словами укладывала её спасть еще мама, когда сама Аделаида Митрофановна была такой же маленькой девочкой, как Шурка. Дети, услышав песенку, послушно повернулись на бочок и положили ручки по щеки. Еще раз оглядев их, Аделаида Митрофановна вышла из комнаты и плотно затворила за собой дверь.


                * * * * *


   Валька не зря ждал наступления первого дня каникул. Он запланировал на этот день запуск своего собственного планера. И не какой-нибудь модельки из кружка юного техника, а самого настоящего. Он собирал его целое лето и аппарель для запуска мастерил по всем правилам на краю парка, недалеко от водохранилища, маскировал его, как мог ветками и старым дырявым брезентом, который помогли ему раздобыть пацаны во дворе.


           Теперь все было готово к запуску и Вальке не терпелось испытать свой аппарат. На многое он не рассчитывал, но надеялся пролететь хотя бы метров двести, а может и все триста!
   -     Ешьте, Валя, ты чего замечтался? – вернула мальчишку на грешную землю мать.
   -     Я уже почти съел, - сказал Валька и начал интенсивно поглощать оставшуюся в тарелке манную кашу. – Мам, мы с Шуркой погуляем, ладно?
   -     Хорошо, только чтобы к обеду дома были, - согласилась Аделаида Митрофановна. – А то опять до вечера пробегаете, Шуру оставишь без обеда и сам голодным останешься!
   -     Не, мам, мы не прогуляем, как домой придем, я тебе позвоню, - пообещал Валька, доскребая в тарелке остатки каши и отправляя их в рот.
   -     Договорились, - кивнула мама и направилась в прихожую, где её ждал Эрнест Павлович, глава семейства, муж и отец. – Нам пора, будьте умничками!
   -     Пацаны, до вечера! – крикнул Эрнест Павлович, открывая входную дверь и выходя на лестничную клетку.


   Дверь за родителями захлопнулась, и Валька немедленно обратился к брату:
   - Шурка, давай, не копайся, а то я с тобой ничего не успею!


   Под «ничего не успею» подразумевался, естественно, испытательный запуск планера.
   -     Только я с Мишкой пойду, ладно? – попросил Шурка. Мишка был его любимой игрушкой – бурым плюшевым медведем, с которым он старался не расставаться, если только была такая возможность.
   -     Ладно, только в грязи его не вываляй, а то влетит от матери нам обоим, - предупредил Валька и деловито добавил. – Доел? Ну, тогда давай собираться, а то не успеем ничего.


   Он проследил за братом, пока тот одевался, чтобы подштанники одел и кофту не забыл – конец октября все-таки, на дворе не лето. Захлюпает Шурка носом, потом мама до самого конца каникул не выпустит! Наконец, когда все было готово, они отправились в парк.


                * * * * *


           Парк встретил естествоиспытателей молчаливой и величественной желтой октябрьской тишиной. Людей в утренний холодный час почти не было, только у вдалеке, по аллее прогуливались двое пенсионеров, да какой-то мужик, зябко подняв воротник, выгуливал маленькую черную собачонку на поводке.
Разбросав маскировочные ветки и откинув брезент Валька оглядел аппарель и разобранный аппарат, проверил, все ли на месте и повернулся к брату:
           -     Ну что, приступаем к подготовке полета.
           -     Ага, - согласился Шурка, сжимая под левой подмышкой своего медведя.


           Около получаса у Вальки ушло на сборку коробки, потом он приторочил к фюзеляжу крылья, прикрепил хвостовое оперение, отошел на пару шагов и глянул на свое творение.


           Планер был великолепен. Громадные крылья из промасленной бумаги, фанерная коробка, длинные жерди фюзеляжа… Конструкция должна была выдержать семьдесят пять килограмм, если, конечно, не врала статья в журнале. Хотя, Валька, строго говоря, несколько её облегчил, по необходимости. Обошелся без дельта древесины и прочих премудростей, но, в общем и целом, он ведь не весил семьдесят пять килограмм…


           Взлетный импульс летательному аппарату должен был придать толстенный резиновый жгут, привязанный к деревьям и натянутый еще вчера вечером с помощью приятелей из старших классов. Правда, как сделать, чтобы планер мог запускаться пилотом. Валька не придумал, поэтому для запуска нужно было стукнуть по стопорному пальцу. Эту ответственную и почетную миссию он решил поручить младшему брату.


           Все было готово к старту.
           -     Ну что, Шурка, давай, я полез в кабину, а ты вставай вот тут, - показал Валька, - и вот этой палкой стукнешь вот сюда, понял?
           -     А ты? – недоверчиво спросил младший брат.
           -     Ну, а я полечу, - объяснил Валька.
           -     Я тоже хочу с тобой, - заупрямился Шурка.
           -     Так не получится, - мысленно Валька уже пожалел, что связался с этой малышней. «С ним всегда так, - подумал он, вздыхая от досады, - все ему не нравится».
           -     Кто же нас тогда запускать будет? – недоуменно осведомился Валька.
           -     А вон те тётеньки, - нашелся младший брат и указал на двух молодых девушек, появившихся на аллее, недалеко от места запуска.


           Валька снова вздохнул и поплелся к прохожим.
           -     Здравствуйте, можно вас попросить? – вежливо обратился он к девицам. По виду, это были пэтэушницы соседствующего с парком профтехучилища. Они были в коротких юбках, модных курточках, ярко накрашенные и с разноцветными волосами. У одной из них  в руках была пол литровая банка «яги», у второй изо рта торчала зажженная сигарета.
           -     Чё те, малявка? – спросила девушка с банкой в руках.
           -     Сиги, чёли, дать? – осведомилась вторая и полезла в карман куртки.
           -     Нет, спасибо, - вежливо отказался Валька, - помогите, пожалуйста, мой планер запустить.
           -     Это вон ту табуретку че ли? – не поняла девушка с сигаретой во рту. – Иди ты на…


           Девушка грубо выругалась, но её подруга неожиданно согласилась помочь.
           -     Че ты, Маринка?, - урезонила она подругу. – Пуская малышня поприкалывается. Давай, че надо делать?
           -     Да тут не сложно, - оживился Валька, взял деваху за руку и потащил к аппарели, инструктируя на ходу. – Я сейчас в кабину залезу, а вы палочкой во-он туда стукните и все!
           -     Ладно, ништяк! – согласилась пэтэушница. Её подруга остановилась на краю аллеи и стала оттуда наблюдать за происходящим.


           Когда Валька забрался в кабину, Шурка со своим медведем был уже там.
           -     Ну что, летим? – спросил он младшего брата.
           -     Летим, - решительно подтвердил тот и сильнее сжал в объятьях своего медведя. В фанерной коробке было тесно, но пару минут полета можно было и потерпеть.
           -     Встаньте вот тут, - посоветовал Валька девушке, - а то вас жгутом ударить может… да тут. И вот этой палкой… ага…
Пэтэушница выбила стопорный палец, жгут сократился, и…дыхание у Вальки стало сбиваться от восторга – планер взмыл вверх над деревьями, намного выше, чем предполагал его испытатель. Виной тому был подувший порывом холодный октябрьский ветер. Планер поймал поток и прилично приподнялся над парком.
           -     Смотри, Шурка, у меня получилось! – восторженно воскликнул Валька. В этот момент он чувствовал себя гением и был горд собой. И счастлив.
           -     Валя. Мне страшно, - захныкал откуда-то сзади младший брат. - Мы с Мишкой хотим домой, давай приземляться!
           -     Погоди, скоро сядем, - успокоил его Валька, а сам стал глядеть вокруг. – Ты, главное смотри, мы ведь с тобой теперь настоящие летчики!
Первая тревога проскочила у Вальки в голове, когда впереди засверкала в осенних солнечных лучах чуть зыбкая гладь водохранилища. Планер начинал уже свое снижение, но летел еще довольно высоко и снижался как-то уж очень медленно и плавно. Всерьез пилот заволновался при виде опасно приближающейся неровной полоски берега, а когда планер миновал её и полетел над водой, летчик-испытатель понял, что нужно что-то делать. До другого берега обширного водоема было очень далеко, а этот стремительно удалялся. И хотя Валька знал, что у берега водохранилище мелкое, ему было понятно, что это только у берега, а дальше…


          Мальчишка стал вспоминать, как управляется планер в полете и вспомнил, что нужно накренить его весом своего тела.
          -     Шурка, на счет три навались направо! – скомандовал он. – Раз, два, три!


          Он навалился изо всех сил на правый борт и оглянулся на брата. Тот сидел не шелохнувшись, по-прежнему сжимая своего медведя.
          -     Ты чего? – недоумевал Валька.
          -     Я домой хочу, - невпопад захныкал тот.


          Валька сокрушенно покачал головой и попробовал управлять сам. У него почти получилось, планер стал все сильнее крениться на правый борт, нехотя разворачиваясь, и когда им почти уже удалось повернуть в сторону берега задел своим огромным крылом воду. Крыло тут же отвалилось и конструкция, разваливаясь на лету, бухнулась вместе с пилотами в воду.


          Шурка тут же истерично стал биться в воде, кричать и звать на помощь маму. Валька тоже бултыхался и изо всех сил пытался удержаться на поверхности. Он умел плавать, его научили в бассейне, куда записала мальчишку мама два года назад. «Нужно обязательно уметь плавать, мало ли что», - говорила она, собирая сына в бассейн.


          До берега было метров триста. Летом, в плавках, Валька смог бы проплыть это расстояние, может даже и брата бы выволок. Даже наверняка. Но было не лето. И он был не в плавках, а в теплой куртке, кофте и шарфе, теплых штанах и тяжелых демисезонных ботинках. Они тянули на дно, они не давали плыть, а все тело стыло и сводило в ледяной воде.
          -     Помогите! – тоже крикнул Валька, но голова тут же окунулась под воду, он чуть не захлебнулся и едва смог снова высунуть рот на поверхность.
Ему становилось страшно, он вдруг стал понимать, что не сможет добраться до берега. Неужели завтра может наступить без него? Каникулы будут продолжаться, потом придет вторая четверть, а он этого уже не увидит? Разве такое возможно? А что скажут мама и папа?


          Руки соскальзывали с подвернувшейся фанеры. Он судорожно хватался опять, но задубевшие пальцы не слушались и снова соскальзывали с мокрого скользкого дерева…


          Когда смолк голос брата, ему стало еще страшнее, и в эту жуткую минуту Валька обратился к тому единственному человеку, в чьей помощи не сомневался и от кого ждал её всегда и во всем с самого своего рождения.
          -     Мама! Мама! – изо всех своих детских сил заголосил он. -  МАМА-А-А!…


                * * * * *


   Услышав детский крик, выскочившие на берег пенсионеры вызвали спасателей и стали беспокойно бегать вдоль песчаного пляжа, сознавая собственное бессилие и мучаясь им.


   Когда катер МЧС прибыл на место, среди обломков планера и клочков набухшей промасленной бумаги отыскался только набухший от воды бурый плюшевый медведь.


           Тогда один из спасателей, в отчаянии, презирая холод и не думая в эту минуту ни о чем, кроме несчастных детей, раздевшись до плавок, стал нырять в ледяную воду и, спустя несколько минут выловил в воде два детских тела, одетых в теплую и добротную осеннюю одежду.


                * * * * *


     Зазвонил Валькин телефон. Аделаиде Митрофановне оставалось работать полчаса и она решила, что сейчас всыплет сыну за непослушание. Гн уже давно должен был вместе с братом пообедать. Аделаида Митрофановна твердо решила, что больше гулять не выпустит Вальку на улицу до конца каникул, как бы он не просил. Женщина уже открыла рот, чтобы строго заявить все это мальчишке в ответ на его робкие оправдания, но в трубке неожиданно зазвучал не Валькин звонкий фальцет, а грубый мужской голос.
   -     Аделаида Митрофановна? – осведомился голос в трубке.
   -     Да… - упавшим голосом ответила она, тут же начиная волноваться. – А почему вы говорите по телефону моего сына?
   -     Участковый инспектор беспокоит, старший лейтенант Пономаренко, - вместо ответа представился голос.
           -     Слушаю вас, - почти шепотом от волнения отозвалась женщина.
           -     Тут у нас несчастный случай произошел… - мужской голос в трубке замялся. – Прошу вас приехать на опознание. Городской морг, Ленина двадцать семь. За вами машину выслать?
           -     Нет, я тут… рядом…я сама… - еще не до конца соображая, что к чему, пробормотала Аделаида Митрофановна и отбилась. Морг, телефон Валькин… морг… причем тут мой сын? Она дрожащими руками, с трудом попадая в кнопки, набрала номер мужа. – Эрни, слушай, тут какая-то ерунда. Звонил какой-то непонятный участковый Пономаренко, в морг меня на опознание зовет.
           -     А при чем тут ты? – не понял Эрнест Павлович.
           -     Он с Валькиного телефона звонил… - объяснила Аделаида Митрофановна, начиная подозревать, что происходит, и от этого понимания у неё потемнело в глазах, и выступил на лбу холодный пот.
           -     Я сейчас туда выезжаю! – беспокойно крикнул муж. – Это какой морг? На Ленина двадцать семь?
           -     Ой… да…


           В трубке послушались гудки, а Аделаида Митрофановна посидела с минуту, закрыв лицо ладонями. В сознании начали появляться всякие жуткие картины, поэтому она открыла глаза и решительно поднялась.
           -     Зоя, - стараясь говорить спокойно, обратилась она к своей коллеге, с которой они работали много лет в одном кабинете и с которой были в приятельских отношениях. – Там что-то с Валькой случилось, ты скажи шефу, что я пораньше побежала, ладно?
           -     Конечно, Ида, беги, - успокоила её Зоя и спросила. – Нашкодил, что ли, чего?
           -     Да уж…- неопределенно ответила Аделаида Митрофановна, чувствуя, что сердце бьется так часто, что рискует вырваться из груди. Она одела на ходу свое пальто, кое-как накинула паток на голову и бегом выскочила за дверь.



                * * * * *


           Морг встретил её мрачной темно-коричневой вывеской, кафельной чистотой, неприятным запахом каких-то химикатов и полумраком редко светивших в коридоре лампочек. Горела от силы только каждая третья, и от этого было еще мрачнее. Какие-то врачи, в характерной одежде, попросили Аделаиду Митрофановну подождать возле двустворчатой грязно-белой двери кабинета с заляпанной белилами вывеской. В кабинете горел свет, одна створка двери была чуть приоткрыта, но женщине было так жутко, что она не решилась заглянуть внутрь.


           Вскоре примчался Эрнест Павлович. От него на весь коридор разило табаком, было понятно, что по пути сюда он выкурил не одну сигарету, хотя до этого не курил уже лет пять.  Подойдя к жене, Эрнест Павлович запыхавшимся голосом спросил:
           -     Ну, что там?
           -     Жду, - коротко ответила она, продолжая сидеть на неудобной четырехногой больничной скамейке без спинки. – Господи, что же там такое, а Эрни? Неужели?..
           -     Подожди, может какая-то ошибка, - стал успокаивать жену Эрнест Павлович, - сейчас все выясниться, может, у Вальки телефон украли? Может..
Он хотел еще что-то предположить, но тут пришел патологоанатом в сопровождении еще какой-то докторши в марлевой повязке и с холодными равнодушными глазами и их пригласили внутрь.


           Едва воспринимая окружающее, Аделаида Митрофановна шагнула за порог кабинета вслед за остальными. В её душе еще теплился уголек надежды, посеянный мужем, эгоистичная мысль о том, что может быть, произошло что-то вовсе не с её Валькой, а с кем-то еще. Ведь он же с Шуркой вместе должен был быть, а о нем ничего не сказали…


           Они прошли в кабинет и сердце Аделаиды Митрофановны упало. Возле большого стола с хирургическим фонарем стояли две кушетки, с накрытыми белыми простынями маленькими телами. Одно чуть больше, а одно… Боже, нет, НЕТ! НЕТ!!! Почему. Ну ПОЧЕМУ?!! За что?!!


           Возле одного из тел она увидела Мишку… этого медведя спутать Аделаида Митрофановна не могла ни с каким другим… Вот и нос потертый и ухо одно истрепано…это его Шурка истрепал, постоянно он это ухо жевал, когда был еще совсем маленьким…


           Губы её дрогнули, из глаз по щекам покатились крупные слезы.


           «Господи! – взмолилась Аделаида Митрофановна. – Ну за что? Что они тебе сделали, ведь они же такие малыши? Почему они? Как ты допустил?!.. Будь проклят этот медведь! - со злобой подумала вдруг женщина, как будто эта игрушка была во всем виновата. – Будь ты трижды проклят!!!»


           Доктор говорил что-то о документах, ответственности, протоколах, объяснял причину гибели детей, что-то еще говорил об инспекторе, который сейчас подойдет…


           Аделаида Митрофановна слушала доктора с пятого на десятое. За те десять лет, которые прошли с момента рождения Вальки дети настолько прочно вошли в их с мужем жизнь, что она не представляла себя отдельно от них.  Аделаида Митрофановна смотрела на бугорки тел под простынями и с нахлынувшим горем думала о том, что больше никто не обнимет, не прижмется к ней нежной бархатной щёчкой и не назовет её мамой, и некому больше будет готовить молоко по вечерам и кашу по утрам. А кроватки, для кого они теперь? Они так и останутся пустыми навсегда? Навсегда… Какое это неимоверно жестокое слово - навсегда! И ничего теперь не вернуть… как же это страшно!


           Но пока доктор не приподнял простыню, пока она еще не увидела лиц тех двух детишек, которые лежали на кушетках, сердце и душа отказывались верить в непоправимое. Пока еще ничего этого не произошло, у неё продолжала теплиться слабая, тусклая как огонек свечки надежда. Надежда, что все обойдется. Надежда, что это не Валька с Шуркой там, под простынями. Ей просто больше ничего не оставалось, только верить. И она бесконечно повторяла, повторяла про себя, как заклинание, как молитву повторяла:


                Сим-сим, скорей приходи,
                Сим-сим, беду отведи…


Снова, и снова. И снова…