26 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. День. « Мгновенный дар смелости всегда исчезает так быстро, что не успеет человек досчитать и до десятой ровной секунды, как душа вновь чувствует себя зажатой, скованной в теле человеческом. И ничего больше не напоминает ей о том миге, когда слова так летели с алых губ, предложения, построившиеся в голове за короткие мгновенья, звучали в чьей-то адрес так внятно, гордо, что слушатель тот, непременно решился своей смелости. Нет, конечно, она осталась в глубине светящегося переполненного мыслями, шарика, но достать до нее кончиками пальцев было очень тяжело. Ведь это как сосуд, горлышко которого уменьшается с каждой брошенной фразой человека, что в какой-то миг не отпускает от себя непревзойдённую, сладкую смелость. И вот после всего сказанного, увиденного по-новому, человек, недавно говоривший в один голос со смелостью, становится прежним, робким и тихим, но с мыслями, что заставляют срывать все каркасы, построенные неделями. Правда, стоит заметить, что мысли тех, кто не связан ни с Ветром, ни с Тишиной, и может ни с Привязанностью или Судьбой еще никому не предоставляли истинный покой, чьи крепкие ветви могли бы, наклонившись, упереться в рыхлую, черную землю…»- возьмем, к примеру, давно отдалившуюся от тебя, или меня, героиню Ольгу. Еще пару минут назад, она ни с кем не делившись чувством полыхающей смелости, так верно ответила старику, навсегда расставшись с его безумным идеями. Да, как она оттолкнула их о себя, примерив, правда, шит, что ей еще пока велик, но зато за ним, она, сумев спрятать свою голову, сохранила всю разумную часть сознания, которую теперь стоит привести в непрерывное движение.
Шагая по одинокому коридору, она, вольно свесив руки по бокам, оставив позади себя преданного друга Ветра, уже решила, что попрощалась с ним. Решила почему-то за него, что ему пора к Тишине или на незваный ужин к Распорядительнице жизней. А ведь Судьба действительно не ждет его сегодня особенно в то время, когда люди только доедают мягкий кусок вишневого пирога в Евпаторском Заведение. И сама она, Ольга вовсе не голодна, вся тяга к горячему шоколаду пропала после разговора с Архимеем Петровичем, и после того мига, когда она так неожиданно бросилась на шею Ветра. А тот сейчас медленно, беззвучно в своих поношенных сапогах продолжает идти за ней, всячески замирая, делая вид, что не следует за ней. А девушка, улыбаясь мягко, направляется к лестнице, и наконец, остановившись около первой ступени, она касается вдруг кончиками трех пальцев щеки, той самой, которой прислонилась к шее любимого друга. Не подняв глаза, она лишь слегка поворачивает голову, как отойдя чуть назад, решает вернуться к тому, который все еще ждет что-то, что-то. А она бы может с удовольствием поцеловала его в нежный белый лоб, убрав аккуратно черные кудри, но вряд ли он ждет именно этого, и вряд ли ему так нравится Ольга. Ведь, скорее всего он просто послан свой хозяйкой к ней, к ее разуму, чтобы защитить или предупредить о чем-то. Нет, ей вовсе не жаль себя! Ей жаль будет после упущенный именно этот момент, когда она могла подойти, но не осмелилась. Перестав улыбаться, нахмурив брови, она все-таки перешагнула две ступени, как повернувшись в левую сторону, бросив кофту на пол, бросилась к Ветру. Тот сразу направился к ней на встречу, сняв черный плащ с плеч, оказался в белой рубахе, на груди которой виднелась брошь в виде бронзовой птицы, что была заплачена словно на камеру во время полета. Ее крылья показались Ольге издалека живыми, казалось они, так плавно соприкасаются концами друг друга, что не замрут никогда, лететь будут вечность.
Но стоило девушка встать к нему лицом к лицу, как птица замерла, а рукава рубахи превратились из белоснежных в светлые, желтые, слегка мятые. Не думая о постороннем, Ольге взяла его за запястья, вновь улыбнулась, как заговорила.
- Мой милый друг, не у что ль разговор наш не закончен? Вы смели проводить меня досюда, и я подумала расстаться с вами на этой звонкой ноте. Но оказалась, мало, видимо, всех нот, и смысл ведь не уловили, отбросили тяжелые, но нужные слова. Так я вот снова перед вами, и сердце замирая, пытается забраться в разум в ваш, чтоб все понять, чтоб все… Но разве надо все? По-моему нам следует сказать о чем-то важном, и, перестав глядеть на лица, отвлечься на прямое дело. Но мне не хочется совсем ему так быстро доверять, кидаться в руки новенькой, какой задумке, я лишь прошу вас об одном, скажите, слов приятных много, чтоб я растаяла уж до конца.
- О, нет, я не позволю вам растаять! Я не позволю!- повторив это, Ветер, взяв ее за левую руку, повел прямо к лестнице,- Простите, если что не так. И коль я вам не угодил, скажите прямо через миг, когда войдем в привычное местечко, и двери старенького корпуса мы отварим. Я должен показать вам, что видел прошлой ночью, хотя, скорее это было ранним утром. Я видел старика, в руках его…- тут он не успел договорить, лишь пропустил вперед себя Ольгу.
Та, вдохнув запах необыкновенной, знакомой пыли, присела на перевернутый, лежавший скромно в конце маленькой комнатке шкаф. Едва достав ногами до пола, она положила ногу на ногу, как руки сложила за спиной замочком.
- Не говорите мне о нем!- возразила она не громко, как сомкнула глаза.
Прикрыв двери, Ветер встал рядом с ней, как та протянула к нему руку, в надежде усадить рядом с собой. Но, тот строго дернул ее за левое запястье в свою сторону.
-Зачем же вы меня позвали? Уж перестанет это быть загадкой, иль это все про старика? Наш разговор, он весь о нем?- изумившись, девушка отвернулась от него взгляд, хмыкнула, как обратила внимание на то, как ее друг, присев на колени, отварил нижнюю полку шкафа с боковой стороны. Уже готовая зажмуриться Ольга, отошла назад, как, не ощутив никакого запаха, и белых летающих кругов пыли, спросила, - Мой друг, вы, что в серьёз, решили разобрать тут? Иль мне нашли подарок? Тогда я отвернусь.
Ольга никогда не любила внезапностей, поэтому и в этот раз с не охотой отвернулась от него, и принялась ждать ответа. Услышала, как Ветер закрывает полку, поворачивая маленький, железный ключик раза три в правую сторону, после приподнимается, и в руках его… Что же это? Может быть, это крутящаяся балерина в розовом платье, о которой в детстве мечтала каждая девочка Советского союза, или это книга, содержащая в себе историю похожей на жизнь Ольге? Она решила подумать еще, но Ветер свел все ее мысли в замкнутый круг.
- Не поворачивайтесь, Ольга! Я вам скажу, когда уж стоит делать это. Сейчас я расскажу все то, что видел, чего свидетелем невольно стал. И не смотря на ваш запрет, я так начну: едва прошел прозрачный снег, и солнце попыталось выпустить лучи, старик с коробкой белой, без надписей каких, спеша так в комнату направился, заброшенную всеми. И очутившись здесь, коробку с чем-то хрупким в полочке закрыл, письмо корявым подчерком написанное, сложил в тот пыльный уголок, неровно протерев ладонью влажной. Я должен вам сказать, и я скажу, что вы должны открыть ее, чтоб им помочь, помочь…- договорив, Ветер медленно положил коробку из белого картона на шкаф, как положил руку на плечо девушки.
Та, вздрогнув, с ужасом в глазах повернулась. Схватившись руками за его локтевые сгибы, она с опаской взглянула на мирно стоявшую, безобидную на первый взгляд, коробку. И все в ее голове пронеслось заново, вся цепочка ранних событий заставила ее замереть. Черные ее зрачки, до этой минуты, утопшие в зеленой трясине, вдруг расширились, руки опустились. Ветер, отойдя чуть назад, глядел на нее, не отвлекаясь.
- Вы мне скажите для чего мне знать об этом, когда вокруг есть те, кто тоже слышат вас? Вы лучше обратитесь к ним, они меня к себе не подпускают больше. Отныне я не друг, но и не враг, я между чем-то средним. Но правы вы, ведь я помочь хочу, но способом иным. Я можем время развернуть желаю, но в силах это не моих… А я неугомонна, глупа, послушна больно, сейчас гляжу, пытаясь спрятаться от всех, но всех уже давно разбила, поранив собственное, молодое сердце остреньким концом.- сказав это, она глубоко вдохнула, словно хотела пропустить через легкие весь воздух, сотканный в этой комнатке. Она вдруг решила, что с того мига, как приблизится к коробке, она не сделает ни один глоток кислорода, ведь тревога тогда схватит за плечи так грубо, и захочет толкнуть ко всему, от чего уже начала бежать опомнившаяся Ольга. Коснувшись руками заболевшей шеи, она, сделав шаг, приподняла аккуратно легкую крышку коробки, как увидела знакомые стекляшки, в них и сейчас, пока их еще не тронул никто уже царит это прекрасное смешанное с ужасным. Положив крышку рядом с собой, она не спрятала руки за спину, как предполагала сделать.
Свидетель многого, молча продолжив стоять у нее за спиной, вновь заговорил, и уже как-то по иному, более серьезно и прохладно:
-Я думаю, ты понимаешь, что помощь лишь одна присуща вам все эти дни. Вернуться в прошлое, исправить что-то, к тебе ведь это не причастно. Она, Виктория, пускай сама поймет, сама пронзит все время, услышав колокол святой, а может и какой другой. А ты, ты просто рядом будь, следи за ним, как и Судьба, как та, которая безумно влюблена. И знай, ты кое-что, бежать от этого не стоит, в стекле всей правды нет, она в тебе самой, а вот вся суть, наверно в нем сейчас заключена. И помни ты одно, захочешь ты вернуться к старику, запомни, что свернуть с дороги новой совсем нельзя, особенно когда вся ночи темнота в свои объятья город завлекает.
- А город устоит, а вот они, не знаю! Скорее упадут, и я тут подбегу, как ветровой спаситель, как тот, кого никто не ждал. Прощенья, правда, все равно не заслужу. –тут девушка присела на перевернутый шкаф, отодвинув лежавшую крышку, поставив открытую коробку на колени, она изобразила любопытство, наигранное любопытство. И сейчас ему было не время, но Ольга, взяв закрытую картонку, в каждой ячейке которой лежало по вещице, вытащила одну ампулу, зажав в кулаке. Опустив руку, она засмеялась, зажмурилась, хмыкнула носом. Не заметила, как ее преданный друг присел рядом, выпрямив спину, смотрел на слегка открытую дверь.
- Простите, Ольга, ведь я на «ты» внезапно перешел, у вас так и не выяснив про то, о чем наш завязался разговор. Ответьте мне, сей миг предельно ясно, поможете ему, когда придет секунда?- спросив это, Ветер взглянул на нее.
- Поцелуйте меня, просто поцелуйте!- ясно сказала она, как повернув голову в левую секунду, с необыкновеннием посмотрела на его черные кудри, что вновь закрыли белый лоб, после добавила, - Не нужно никаких ответов, все действия мои опередят минуты.
Да, пожалуй, именно в это мгновенье она не желала так ничего, как мимолетного, короткого поцелуя. И чуть подвинувшись к нему, зажав свободной рукой коробку, она коснулась его мягких, пахнущих ванилью губ. И даже в минуту наслажденья она все-таки не отпустила коробку, не отложила все страшные вещицы потому, что знала, что если бы ни они, и не вся эта глупейшая идея старика, завладевшая ее разумом, Свидетель многого может быть никогда бы не пришел к ней одним скудным днем. В одну из молчаливых секунд, она успела подумать о том, как странно жить на планете Земля, как странно, что образы людей со звучными, немного волшебными именами, порой позволяют коснуться части их распахнутой души. И стоит сказать, что тогда, увидев впервые его, Тишину она никогда не думала, что они имеют настолько настоящую человеческую оболочку…
Тишина, вернувшаяся из Амфирийского сада в персиковом, обыкновенном без всяких линий платье с короткими рукавами, спускалась по той же самой лестнице, проводя левой рукой плавно по периллам. Еще десять ступеней и она вступит босой ногой, на холодный пол, ощутит присутствие Свидетеля многого, а пока, продолжая идти, она кусает чесавшиеся почему-то губы. Раньше с ней было такое, но давно, столетья два назад может, когда Ветер, именно Ветер целовал ее в алые губы, раскачивая на деревянных качелях в их любимом саду в вечернее время. Прислонив кончики пальцев к губам, она, наконец, сошла с последней ступени, как обернувшись, не увидела не одного проходящего человека. Не смутившись, она направилась в сторону двери, как остановилась, отведя на миг глаза, она взглянула в щелку, увидев Свидетеля многого с человеком, хранившим тайну. Слегка приоткрыв рот, она взглянула на зажмурившуюся девушку, сердце ее забилось чаще, ощутив от него быстрый приток крови, разогнавшийся по всему телу, она почувствовала обиду, маленькую обиду, на то, кто любит ее, и любил все столетья. Прислонившись спиной к стене, она, наклонив голову, замкнула круг мыслей, как вдруг неведомая сила, заставила ее обратиться к зрелищу еще один раз. И тут взгляд ее упал на коробку в руках Ольги, которая так крепко держав ее, продолжала целовать Ветра.
Опомнившись, Тишина сосредоточилась на том, зачем она вернулась из такого прекрасного места, где разговаривала с Распорядительницей жизней каждый день. И пристально взглянув на стекляшки, она методом быстрого счета посчитала их количество, получилось около двадцати пяти…
« Кто я? Я Свидетельница многого, я та, кому доверила своих героев хозяйка моя, дочь Творца. И на что же я смею отвлекаться, на чувство любви к моему давнему другу? Нет, я не права, повернуть нужно мысли в ином направление, заставить их соединиться в электрический шар, что напоминать станет шаровую молнию, ждавшую кого-то или чего-то уже больше трех недель на поверхности твердой Земли. И я договорюсь сама с собой, удивлю еще свою первую героиню с именем Виктория, и загляжусь на то, на что еще никто не смел, класть свой взгляд»
***
27 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Позднее утро. « Люди, не подпустившие к себе искусственную радость, никогда не поймут до конца тех, кто ждет ее присутствия каждый день, каждый час. Ведь тогда, когда Привязанность так громко стучала кулаком по главной двери души, пытаясь пробиться внутрь, завладев новым сознанием, какая-то, незнакомая нам душа сумела противостоять, не сдаться, не упасть ей в руки, опустив сонные глаза. Но все эти строки о чем-то неизвестном нам потому, что нет смысла рассуждать о тех людях, которые настолько сильны внутри, что смогут удержаться на натянутой над хрупкими зданиями, веревке, пройти по ней смогут до конца. И тут стоит задаться вопросом: « Вы, именно вы, встречали когда-нибудь на своем пути подобного человека, что в состояние был не в полном одиночестве идти над высотой, но и за руку кого-то держать, поддерживать и морально, всеми теми слова, в которых, как в клетке таится тепло, тепло сердца?» И после этого вопроса хочется задуматься, сесть за знакомый деревянный столик, и просто сидеть, глядеть на того, кто так и не смог пройти по веревке. Да, высота взяла вверх, ничего не оборвалось, все было, как задумала Судьба, пока сама душа не решила упасть туда, где радость ненастоящая, но на вид такая же живая, ждала так безмолвно, но очень ждала. И тогда душа вправду была не в силах отказать ее доброте, той, которой она заманивала к себе всех, спустя время громко, зловеще смеялась, что получилось у нее обмануть, обмануть светящийся шарик, на половину залитый ее грубым светом, что смешен с красной, едкой краски, а она напоминает кровь. Как жаль тогда становится, весь тот разум, что теперь каждую ночь желает одного, одного, погрузиться в царство сна Бога Морфея, и больше не в силах разум зацепиться поцарапанными руками за веревку, и удержаться хотя бы на миг. А она, последняя надежда, словно жесткая пружина, поднимается вверх, от рук души, которой не в радость больше глядеть на грусть настоящего своего счастья.» - да, счастье нашего героя Алексея, в этот час утонуло в поверхностной грусти. Это можно сказать более легко, ведь Аринка, сидевшая впереди меня за длинным тянувшимся столом, подставив руку под подбородок, собирала внутри своего тела разбросавшиеся частицы грусти, что с каждой ее страшной мыслью о любимом юноше, показывались на поверхности. И вот, когда все частицы соединились в душе в коротенькую цепочку, мимолётный хороший настрой задел нервные импульсы спины, как ощутив мурашки по спине, она обернулась назад, увидев мое сосредоточенное лицо.
Двадцатая минута очередного занятия была в заговоре с утомленностью, которая заставляла всех присутствующих учеников наклонить голову вниз, и делать неаккуратные пометки в клетчатой, большой тетради, на которую все охотно поставили локти рук. Но я, почему-то не останавливаясь, писала коротенько весь проговорённый секунды назад материал, продолжая слушать монотонный голос Василисы Егоровны, одной из новых преподавательниц Евпаторского Заведения. Эта женщина с белыми, завившимися на концах волосами, и совершенно не красивыми щеками, что словно выпадали из ее лица, все время куда-то торопилась, невнятно черкала на зеленой доске, а иногда глядела в мою сторону, словно наблюдая за тем, что творится за моей спиной. Уже второе с ней занятие мне казалось, что она словно видит всех тех, кого называют Свидетелями многого. И поэтому мне всегда хотелось отводить взгляд в левую сторону, чтобы убедиться, не пришла ли сюда давно знакомая гостья. Сейчас я уже перестала ждать, пока Василиса Егоровна поднимет карие глаза наверх, подумает о чем-то своем, ведь я больше не жду с таким трепетом ту, по которой безумно скучаю. Тишины не было, и ее друга я не встречала тоже. И все эти воспоминания о них, давно унесшие их лица, лишь давили на мой затылок, не принося никакой-либо радости. А так хотелось, ощутить ее вновь, улыбнуться просто потому, что за окном сыпет, не переставая снег, тут же образовывая лужи, и потому, что где-то в соседней аудитории ты, Женщина с загадкой, в своем сером сарафане проводишь свое занятие. И тут стоит заметить, что произнося весь материал, ты всегда стараешься обхватить взглядом всех, проникнуть внутрь, и понять, кому по истине интересно все то, о чем ты готовила конспект вчерашним вечером. Наверно именно из-за этого на твоих занятиях, я всегда клала ладони на колени, чуть вытягивала шею, и смотрела в твои незабвенные глаза, думая о многом. В последнее время я часто невольно вспоминала твоего мальчика, как встретила его тогда на улице, и как он потрясающе глядел на меня, так же, как и ты… Тяжело сомкнув глаза, очнувшись от потока посторонних мыслей, я покрутив в руке острый карандаш, взглянула на высокий черный хвост на голове Аринки, которая всячески наблюдая за рядом сидевшим Лешей, брала его ледяную руку в свою, смотрела с каким-то беспокойством. А я уже позабывшая обо всем том, что касается искусственной для него радости, расслабленно водила глазами по стенам, пока не остановилась на первых дверях аудитории.
Облокотившись слабой правой рукой об ручку двери, незнакомка с бледноватым лицом, держалась за покрасневшую шею. Она то опрокидывала голову на вверх, то пыталась сделать шаг вперед. Я вопросительно взглянула на нее, прикусив нижнюю губу. Первое, на что я обратила внимание, была ее одежда, такая же, как у Свидетельницы многого. На ее плечах была накинута шерстяная, черная мантия, длинное красное платье прикрывало ноги в легких туфлях. Но это была точно не Тишина, ведь у этой девушки совсем молодое лицо, такое же, как у Аринки, или меня. Повертев головой в разные стороны, я поняла, что все присутствующие без сомнений не видят ее. А вот Аринка, отпустив руку Леши, вздрогнула, как, не оборачиваясь, пристально глядела на нее. Незнакомка продолжала стоять, чуть не падая, каждый миг она разворачивалась в сторону коридору, указывала рукой на пустое пространство, а после, делая глоток воздуха, она небрежно клала голову на правое плечо. Уже позабыв о тетради, недописанном предложении, я готова была встать, не поднимая скатившийся непонятным образом на пол карандаш. Но он опередил меня, неужели тоже увидел ее? Стоило Алексею внезапно подняться, молча поспешить к выходу, как незнакомка с посиневшими локтями переступила порог, чуть не споткнувшись. Закрыв слегка треснувшие губы левой рукой, другую спрятав в карман серых брюк, он спускался по ступеням, не глядя ни на кого. Так и не сказав не слова, он не заметил даже то, как Василиса Егоровна строго положила медицинский словарь на темный, бардовый стол.
- Изволит, может, кто еще покинуть это место, и слова не сказав?- прошлась она глазами по всем рядам, как черноволосая девушка, наша Аринка мимолетно пронеслась по ступеням, выбежав в открытую дверь. Не коснувшись ее рукой, та мгновенно захлопнулась сама от холодного потока воздуха. Поставив руки на пояс, Василиса Егоровна остановив взгляд на мне, надула щеки еще больше, как произнесла, - Может вы, Виктория? Или вы… Ах, хватит однако недосказанности. Сегодня же во всем я разберусь!- холодного заметила она.
Но в ее словах не было ничего страшного, ведь я прекрасно знала, что если она и скажет что-то другим преподавателям, то Архимей Петрович промолчит, а ты, как и раньше скажешь своим мягким голосом то, что сама поговоришь с ними. И ты поговоришь с нами непременно, погладишь русоволосого юношу по голове, и с неимоверным сочувствием уйдешь к себе в комнату, никому ничего не сказав. И тут стоит добавить, что я совершенно не знаю тебя в этой теме, в этих разговорах. Я не знаю, почему ты еще ничего не рассказала его скандальной матери Эльвире, не открыла нашу тайну директору, и почему тогда за столом, ты долго молчала, перед тем, как дать ответ. А вдруг ты тоже боишься, как я когда-то боялась глядеть на зеленое яблоко с каплей воды, на стекляшку с нервной, невнятной надписью, на острый конец? Да, ты боишься или просто что-то неизвестное, сокровенное связывает тебя с Алексеем. Однако мне этого знать не дано…
… В пустом коридоре покой нарушила Аринка, бежавшая Аринка в синей блузке, что не закрывала шею. Из ее поля зрения Привязанность исчезла, как только она выбежала за спешившим Алексеем. И это, пожалуй, не смутило ее, как раньше, ведь построив определенную логическую цепочку в помутневшем от духоты, сознание, она поняла, что та звала его, и ее, чтобы… Нет, Аринка все-таки не научилась до конца разбираться в подсказках новой гостьи, Созерцательнице двух чувств. Отвлекшись от нее, она с беспокойством шагала за ним, глядя на его русую голову, опустившиеся плечи, эту неровную походку. Слева от нее тянулся длинный подоконник, сквозь чистые окна она видела голые деревья, что ветвями своими тянулись к ее грустным глазам, которые вдруг перестали глядеть на юношу, как перешли на дорогу, дорогу без листьев. Даже они улетели, так безмолвно улетели к морю, поникли в его глубине. Так Аринка в данный миг хотела прилечь на дно, укрыться зелеными водорослями, и уснуть, а проснуться и увидеть чистые, белые, прекрасные руки, его руки. Продолжая бежать глазами по узорчатым подушкам с золотыми кисточками, что лежали на поверхности подоконника, она шла за ним, как не заметила, что тот молча свернул за угол. Бросившись за ним, она остановилась у запертой двери туалетной комнаты, протянув ладонь вперед, она коснулась ручки, зажмурила глаза, и про себя проговорила: « Леша, Леша». Простояв еще секунду так, она развернулась лицом к окну, по стеклу которого стали бить тяжелые капли. Сложив руку на руку, она отвела глаза, как увидела еле сидевшую на подоконнике Привязанность в обыкновенной белой рубашке, что слегка прикрывала колени. Аринка немедля присела рядом с ней, повернувшись лицом, как заговорила:
- Ты мне скажи, что это значит? Не смей молчать, руками горло закрывая. Ответь легко на тот вопрос, что говорит о том, что значит ощущать на теле все, о чем душа горит иного? Ну не молчи, не молчи…- недоговорив, она прислонила ее голову к левому плечу, как заметила, что та тяжело дыша, вытягивает побледнение руки, не может произнести и слова. Это еще больше взволновало черноволосую девушка, как уже более строго она продолжила, - Не можешь ты сказать, однако, ну дай хотя бы знак! Подсказок разве нет? Прошу тебя, моя подруга…
Услышав это слово, слово: « подруга», Созерцательница двух чувств чуть не споткнувшись, вскочила с подоконника, прямо встала напротив нее, как нервно закатав белые рукава, глазами указала на локтевые сгибы. А после с неимоверной, горящей надеждой взглянула на девушку, что почему-то отвернулась от нее, отвернулась, глядела на стучащие капли, одна из которых медленно спускалась вниз, пыталась упасть вниз, туда, куда упали уже все ее подруги, образовав лужу, большую лужу. Привязанность, вновь взявшись за покрасневшую шею, упала на холодный пол, закрыла глаза. Аринка поняла, непременно поняла ее, но мысли, ее мысли остановились, девушка, превратилась, словно в фарфоровую статуэтку…
Мгновенье замерло, тишина, воцарившаяся в коридоре, убила его будто навсегда. Не двигаясь, Аринка сидела с открытыми глазами, а капли на стекле удерживались сами, зацепившись обледеневшими руками. Стены молчали, как чьи-то шаги, еще не нарушившие все, приближались ко второй арке. Ноги в черных туфельках, что на каблучках, издавали беспечное цоканье, пока то внезапно не прекратилась. Болотные глаза, черные огромные зрачки смотрели на Аринку со стороны, чья-то ледяная рука, коснулась стены, сомкнутые губы, вдруг раскрылись. Это была она, Ольга! Человек, хранивший тайну, не осмелившись показаться из арки, сузила брови, как вспомнила фразу, фразу старого героя, которую так любила я. И чтобы вновь заставить время идти, чтобы заставить сердце Привязанности биться, чтобы заставить глаза Аринки очнуться, нужно было, и произнести все это, пронесенное сквозь года, обвеянные туманом.
- Отвернешься, значит, не любишь!- громко сказала Ольга, как вынув из кармана стеклянную вещицу, умчалась назад. Она ясно тогда взглянула на всю ситуацию, на все стены, что услышав до безумия знакомые слова, заставили капли стекать вниз, вниз. Аринка, сомкнув сухие глаза, из которых брызнули слезы, решительно повернулась назад, упала на колени.
- Милая моя, я все, я все смогу! Только взгляни, взгляни…- наклонившись над безжизненным силуэтом Созерцательницы двух чувств, она медленно коснулась ее шеи кончиками двух пальцев, как та, раскрыв широко глаза, приподнялась мгновенно.
Увидев вопросительный взгляд Аринки, Привязанность облокотилась ей на руку, уверенно проговорила:
- Вещь здесь! Здесь!
Аринка, приподнявшись с колен, взглянула на ручку двери, как та повернулась сама. Привязанность, вытянув шею вперед, облегченно посмотрела вперед, как зашагала не спеша к окну. Не обращая внимания не Аринку, она лихорадочно обняла локти рук, как мысленно прислушалась к звуку хрупкого стекла, стекла, которое еще цело, невредимо. Она уже хотела склониться по стене, присесть на пол, обняв колени, как когда-то делала Тишина, но что-то немыслимое подтолкнуло ее к черноволосой девушке. Толкнув ее небрежно руками в туалетную комнату, одним лишь взглядом она хлопнула белой дверью, с ужасом повернула голову в левую сторону. Замерев, она не издавая не звука, в дали коридора увидела женщину, шагающую в рыжем, вязаном свитере. Ты шла, опустив глаза, не видя ничего, замкнулась в себе, вспоминая своего любимого мальчика. Пару минут назад ты говорила с ним по телефону, и вот сейчас его голос растекался плавно по твоим венам, разнося тепло. Как давно ты не видела его, казалось, что прошло уже полгода, но своим чередом из нашей жизни уходил ноябрь восемнадцатого года. Теперь он пожалуй, стал твоим самым не любимым месяцем, ведь столкнул тебя с тем, о чем ты никогда не смела задумываться, о чем никогда не читала в книгах, все время, пропуская некие предложения, что кричали тебе, но ты услышала их сейчас, сейчас…
Созерцательница двух чувств, впервые увидевшая тебя, мою Женщину с Загадкой, близкого друга, ощутила полное недоверие к твоей персоне. Чем это было вызвано, она не понимала. Но прислонившись к стене, кончиками пальцев коснувшись губ, она сердито взглянула на твои пряди волос, как вновь почувствовала боль в шее. Ты не видела ее, не видела, как и всех остальных, поэтому прошла мимо всего, не подразумевая о том, что за стеной, тонкой стеной твои друзья, те, кого ты так преданно стараешься оберегать, трясущимися ладонями, моргая, глядят друг на друга, «перекидывая» стеклянную вещицу из рук в руки. Только представь, они не могут решиться отломить ее конец! Нет, они не бояться обрезаться, увидеть каплю крови, они бояться того, что называется страхом перед каким-либо действием. И его объяснить нельзя, хотя ты, ты бы объяснила все. Но Привязанность посчитала, что не следует тебе быть так рядом с ними именно сейчас. Но все ее мысли не верны, не верны. Жаль им нельзя помешать.
Холодный воздух, пронесшийся по их ногам из открытой оконной рамы, уловил все то, что называется неуверенность. И он отобрал ее у Аринки, которая в непонимание стояла перед Алексеем, и видела за его спиной Ольгу, бледную Ольгу, что решительно вытянула ладонь вперед. Алексей, зажмурив глаза, из которых текли соленые слезы, присел на пол, после резко схватил за руку черноволосую девушку. Та не разобравшись еще с собственными мыслями, не глядя на его потрясающие, но выцветшие глаза, не беря в руки и конец юбки, твердо отломила конец стекляшки, на этот раз, почему-то не порезавшись. Видя все в каком-то тумане, что присел на ее плечи, она мутным взглядом вырвала из его рук одноразовый шприц, сняла с блестящей иглы колпачок…
Ольга, стоявшая у окна, отвела на мгновенье глаза, по ее телу пробежали мурашки, в памяти сразу всплыл суровый взгляд старика, который утопил внутри себя всю нежность, ту нежность, за которую она и любила его тогда, до той безумной идеи так воспользоваться русоволосым юношей. А если бы не это предложение Архимея Петровича, если бы ничего не завелось в его разуме тогда, то может сейчас они бы дружно сидели на твоей лекции, слегка переговаривались, а Аринка совсем по-другому бы держала Лешу за руку. Погрузившись в картинку, которую бы она в правду хотела увидеть, она не заметила, как Алексей, прислонившись головой к стене, облегченно вздохнул, сжав в левом кулаке пластмассовый колпачок. А дальше, наверно дальше перед ней представилось то, что называется настоящей эйфорией. Да, искусственная радость, вновь забравшаяся в уголок души Алексея, запела свою грустную песню, от которой невольно хотелось просто спать, так сладко спать. Но он отмахнулся от нее быстро, и стоило Аринки, засунувшей шприц в глубокий карман юбки, мрачно встать, отвернуться, он коснулся решительно ее руки, как тоже приподнялся. Девушка, не поворачиваясь, слышала собственное биение сердце, как, не удержавшись, все-таки повернувшись, бросилась ему на шею.
- А если б не это, если б не это…- говорила она шёпотом, не договаривая, гладила правой рукой его мягкие, светлые кудри, - Если б не это все, я бы любила тебя, правда любила? Скажу, скажу сама, ведь одну лишь привязанность можно измерить рамками в времени. А я люблю!- сказав это, она еще сильней прижала его к себе, как открыв грустным глаза, увидела широко открытую раму, увидела черные деревья, что качали будто не ветками, а заостренными вилами, и все-время приближались все ближе и ближе, казалось скоро они коснуться и оконной рамы, проберутся внутрь, только их тут уже не будет, как и человека, хранившего тайну.
Да, след Ольги простыл так же мгновенно, как и появился. Но она была рада, рада, что помогла тому герою, старому другу, за которого волнуется сама Распорядительница жизней. И ей больше не было тяжело, что она не может хотя бы чуть-чуть исправить то, что натворила своими же руками, что под властью были безумца. Но теперь, когда все безумие утопло в трясине ее ярких, зеленых глаз, она смело шагала по осенней дороги, залитой дождем, понимала, что смогла хотя бы пару секунд соприкоснуться с теми, чье доверие потеряла так глупо одним днем. Это было тем днем в конце ноября, до приезда матери Алексея Эльвиры оставалось пару дней, но Ольгу это больше не беспокоило, ведь теперь, как она, поспешив, начала думать, все зависит у от той, в руках которой новая картонная коробка.
« И тут скажет почти каждый, что с выводами поспешными нужно быть аккуратным. Ведь одна неловкая мысль, или напротив чужое действие, и все спокойствие перейдёт на чужую сторону. Нет, сторона так не будет уж так плоха, она будет даже умна, но только мало, что от этого поменяется. А дни бегут, ноябрьский воздух, укорачивая дни, направляется к луне, луне, чья тусклость давно покидала с крыш Евпаторского заведения все неровные кирпичи, и те, кажется, разбились еще над поверхностью земли…»