(Продолжение)
13.
Дуняша мчалась к дому купчихи Куприяновой со всех ног. Ей хотелось сберечь своего любимого от скандала и позора. Сердце её горело и бежало поперёд ума. Да какой там мог быть ум... В собеседницах у Дуняши была часто вовсе не мать, а модистка Люси, к которой Дуняша носила на продажу изготовленные ею и матушкой кружева.
Бывало, усадит её Люси в помощь на намётку, а сама французскими романами её потчует, пересказывает невероятные истории. Вот и пленила доверчивую Дуняшу опасная воздушность мечтательная, только спичку поднеси.
Маменька всегда Дуняше казалась скучна со своими наставлениями. Жития святых, которые они читали по очереди за рукоделием, были уже изведаны-переведаны, и все эти святые и подвиги казались Дуняше какими-то лубочными, сказочными, вроде бы как и не бывшими никогда, а только выдуманными. А истории французские, напротив, были пленительны, манили возвышенной любовью и счастьем.
На плодородную почву упало чувство к красавчику Семёну, да так разрослось, что она и жизнь свою не задумываясь могла отдать, не то что честь.
Запыхавшись, узнала она в людской, что Семён точно здесь, в гостиной чай пьют с барыней.
За ужином купчиха Куприянова осторожно завела со своим любимцем разговор. Осторожно, потому что подозревала Семёна, как дворянина, в благородстве характера и помыслов: "Ещё оскорбится, как я стану наследство-то предлагать. Организация тонкая у него, деликатная".
- Дело у меня до вас есть деликатное, душа моя. Видишь ли, я – вдова, Господь детей не дал. Кому, скажи, всё это оставить, нажитое? Ведь хочется, чтобы в хорошие руки досталось, чтобы кто с умом мог распорядиться...
- Ну, матушка, ведь можно и на благотворительность отдать, - как бы не понимая к чему ведётся дело, в предвкушении исполнения своего плана с мёдом в голосе ответил Семён.
«Ах, ты посмотри, какой ангел! На благотворительность...» - восхитилась про себя купчиха, а вслух продолжила: - Знаем мы эти благотворительности. Глазом не моргнёшь, уже утащили всё по закромам, а нуждающимся-то сущую копейку дадут и звонят везде об ней, о копейке этой. Нет уж, душа моя, тут нужно в истинно добрые да крепкие руки отдать. Вот, присмотрела я тебя. Не откажешь голубчик?
- Это Вы меня, матушка, приметили? - изумился Семён с разрастающейся радостью в душе.
- Вас, голубчик, вас! - в волнении за исход дела ответила Куприянова.
- Матушка, позвольте, да ведь неловко как-то. Такое мне принять никак нельзя. Сами посудите, кто я Вам? Да и не умён я вовсе таким добром распоряжаться.
- Да что вы, бросьте, какое может быть неловко! Ведь я от души, ведь от сердца! Да ведь я волю имею сама определять, кто достоин! Батюшко, голубчик, согласись, прими! Буду Бога молить и тебя умолять, прими, голубчик, утешь моё сердце, дай умереть на спокое! - окончательно перепугалась купчиха.
- Ну, прямо не знаю, что и сказать... Разве только чтобы сердце ваше не мучить, только ради этого, пожалуй, могу и подумать.
- Да что тут думать?! Согласись, ангел мой, ну согласись! Да и живи у меня. Глянь, какие хоромы, хоть пляши. И до церкви недалече отсель.
Семён, едва сдерживая ликование ещё немного для виду помялся, чем ещё помучил купчиху:
- Ну, ладно, матушка, как благословите. Но только ради вашего сердца, только ради него!
- Вот и хорошо! Вот и ладно! Завтра я все бумаги и оформлю, душа моя! - и купчиха от полноты сердца заключила Семёна в крепкие свои объятия, да так, что у того даже хрустнуло что-то внутри.
- Ой, осторожно, матушка, обнимаете чисто как медведица. Не задавите меня, хилого да убогого.
- Прости, прости, ангел мой, - и купчиха виновато разомкнула объятия.
После этой волнительной беседы только они расположились попить чайку, как в комнату заглянула дворовая девка и сообщила, что там от Фёдора девушка прибежала, срочно просит Семёна на минуту.
Семён разволновался, предчувствуя недоброе:
- Матушка можно мне на минуточку, там важное должно быть что-то.
- Конечно, сударь мой, разве смею удерживать? Ступайте, я тут обожду.
Семён быстрым шагом вышел на улицу, где недалеко от входа его ждала Дуняша, находящаяся в сильном волнении, что было видно даже издалека по тому, как она перетаптывалась с места на место, непрерывно поправляя платок на голове.
- Что, Дуняшенька? Что случилось?
Опустив голову, Дуняша горячо, но вполголоса, торопясь, чтобы не перебили и не сбиться самой:
- Маменька и Фёдор вас в постыдном подозревают, от постоя решили отказать, приезжал из Вологды барин молодой, вас искал хотел убить тоже за постыдное. Да уехал, передумав. А я не верю! Не верю, что вы такой! Вы – ангел! - и зарыдала в голос, уже не скрывая своих истинных чувств.
- Что ты, что ты, Дунечка. Ну, успокойся. Спасибо, что предупредила, век тебе буду благодарен. А клевете этой не верь, но и с родными не спорь, молчи, а то только хуже будет. Будешь молчать?
Дуня согласно кивала, утишив свои рыдания до обычных слёз, которые вытирала тыльной стороной ладони, как маленькая девочка.
- Если что, Дунечка, приходи сюда. Я, пожалуй, у купчихи Куприяновой жить останусь. А сейчас успокойся, иди домой и никому ничего не говори.
- Хорошо, хорошо. Всё выполню, - успокоилась Дуняша тем, что была понята, принята и даже обласкана обещанием будущей встречи.
Когда Дунин силуэт исчез в темноте, Семён вернулся к чаепитию с купчихой в совершенно покойном состоянии духа. Он уверенно понимал, что ни Фёдор, ни мать Фёдора, ни тем более Дуня никому ничего не расскажут, потому что в этом случае и им бы тоже пришлось позор испытать. Прежнего своего товарища по семинарии он тоже знал хорошо. Тот приехал, пар выпустил, да теперь и угомонится. А Фёдор и прочие ему теперь ни к чему, они своё назначение уже выполнили. Теперь у него все усилия к купчихе должны быть обращены. Вот тут истинный клад и безбедное будущее.
- Ну, что там, голубчик? Всё ли хорошо?
- Всё хорошо, матушка, не извольте беспокоиться. Пустое, мелочь.
- Так останешься жить у меня?
- Как не остаться, матушка! Останусь, - решительно сообщил Семён своё решение к радости Куприяновой.
Купчиха позвонила вызвать девку. Та явилась чуть не через секунду:
- Чего изволите?
- Постели-ка свежее бельё и всё необходимое приготовь в гостевой комнате на втором этаже для барина.
- Слушаюсь, сию минуту, - вышколенная девка неслышно исчезла в дверях.
После театральной паузы Семён, откашлявшись, сказал:
- Знаете, матушка, раз у нас сегодня такой вечер решительный, то хотел бы к вам ещё с одним вопросом обратиться. Вам известно, чтобы сан получить, надобно или жениться или принять постриг монашеский. Скажу вам как на духу: не очень я расположен к женитьбе. Во-первых, никого нет у меня на сердце и даже на примете, а во-вторых, содержание семьи требует таких сил, которых пока в себе не обретаю. Что Вы скажете? Какой совет дадите?
Семён прекрасно понимал, что любая женщина рядом с ним будет вызывать в купчихе страшную ревность, и жениться – значит заведомо подпилить сук, на котором он сидит. Тут уж волей-неволей придётся монашеством обойтись.
Склонность Семёна не связывать себя узами брака получила у Куприяновой полное одобрение.
- И правильно. Не женись, голубчик, не женись. Я тут в пятницу с благочинным должна встречаться по пожертвованиям, так и этот вопрос обговорить можно.
- Благодарствую, матушка, - поклонился Семён, удовлетворённо понимая, что и все остальные вопросы с саном и назначением на приход будут решены как нужно.
Посоле того, как Семён ушёл занимать комнату, купчиха пребывала в самом благоприятном настроении. Мало того, что её богатство было пристроено, но и теперь каждый день она могла видеть своего ангелка. Уж она-то постарается, чтобы и с постригом, и с рукоположением, и с назначением на приход всё прошло как надобно.
(Продолжение следует)