Я ещё не родилась на свет, когда отец пришёл с фронта с единственным трофеем. Это был фотоаппарат на трёх ножках.Отец был изранен в руки и ноги, в голову, контужен. Мы, облепив его, трогали ручонками его рубцы на теле, спрашивали, и он неохотно рассказывал нам:
- Я сидел во ржи. Немецкий снайпер целился мне в переносицу.Я случайно повернул голову. Пуля прошла навылет под глазом.
А фотоаппаратом он особенно дорожил.
Когда я стала понимать, то пригляделась к нему. Отец накидывал на голову какую-то тряпку и говорил мне:
- Смотри сюда! Улыбнись!Сейчас вылетит птичка!
А потом появлялись снимки. Это было волшебство. Я помню эти снимки.
Скорбно стоит возле гроба бабушки Варвары во дворе вся наша родня. На головах у женщин чёрные платки. Беден и гроб.
А в нём моя бабушка Варвара по отцовской линии. Она была такая же суровая, как и отец. У неё были такие же монгольские скулы, как и у меня.
Я мало её помню. Вот ведёт она меня в церковь. Батюшка кладёт на мою головку какую-то ткань. В темноте чей-то шёпот таинственный. И сладкое причастие на моих детских губах.
Я вспомню о нём, когда приду в храм во Владимирской области, куда закинет меня судьба после смерти мужа.. Я приду уже прожившей жизнь, уже с израненным сердцем и грехами, которые сама себе не простишь…
А папка мой, Ваня Жуков, рос безотцовщиной, потому что отец его Георгий навсегда сгинул на русско-японской войне. Он пробовал бежать и добрался до деревушки на реке Сылве, пришёл в свою избу. Но в окно постучал староста. Дед мой, которого я никогда не увижу, полез в подполье прятаться. А Ванечка не понимал и наклонялся над подпольем. Староста спросил его:
- Кто там, Ваня?
Хватило у парнишки ума сказать:
- Кошка там, Мурка.
Но деда всё равно забрали и увезли на войну. Больше никто о нём ничего не слышал.
Появлялись новые снимки. Вот наш поросёнок Зинка. Хоть и жили мы в городе, но на заднем дворе, в сарайчиках, жильцы нашего дома держали поросят и куриц. И у каждой семьи был маленький клочок земли, где росли помидоры и лук. А на заднем дворе лежала смолёная лодка, которую мастерил дядя Миша, заядлый рыбак и грибник. И там мы, ребятня, играли в разные игры.
Не раз приходили из областной газеты «Звезда» и просили отца продать этот фотоаппарат, но отец не соглашался.
Шло время. У него появились "Зенит", «Зоркий». Отец в выходные дни с рюкзаком за спиной уходил на берег Камы к своей лодке и на вёслах переправлялся в Закамск на другой берег. Там его знали как дядю Ваню. Он фотографировал, а дома проявлял и закреплял снимки. В темноте я сидела рядом с ним, и он доверял мне доставать их пинцетом. Таинственно на моих глазах на чистой бумаге проявлялись и всплывали человеческие лица. Потом ещё сырые фотографии клеились на стекло, разглаживались валиком и сохли. А утром они с щёлканьем отлетали от стекла.
Сейчас я понимаю, что это был маленький отцовский приработок. У нас первых во дворе появилась стиральная машина. А у отца мотоцикл с коляской ИЖ.
Охотник, рыбак и фотограф, он часто не бывал дома. Всё время проводил в походах, возвращался с дичью или большими корзинами, полными зубастых скользких щук. Мама доставала всё это богатство, жарила рябчиков на большой чугунной сковороде. А мы сидели возле неё с обмасленными щеками и руками. А из щук она делала рыбные котлеты. Кусочки хлеба из рюкзака были пропитаны запахом леса и дыма. Это были «гостинцы от зайчика».
И оглядываясь назад, в своё детство и отрочество, я с благодарностью вспоминаю
своего сурового отца, маму, бабушку Варвару, братьев и сестёр, дядю Колю и его жену тётю Соню,
тётю Нину,
весь наш двор, соседей,
Каму, плоты на ней, буксиры и белые пароходы,
ту тёмную комнату с фотографиями,
чуланчик под лестницей,
где я царапала свои первые стихи,
отправляла их в журнал "Юность", откуда рукописи не возвращались.
Вот этому тёмному чуланчику без окон, под лестницей на второй этаж, ко мне впервые приходило Вдохновение.
фото моего отца