(Продолжение)
12.
Всю ночь Фёдор не сомкнул глаз. При одной только мысли, что Семён спит за соседней стеной, его обдавало непонятным жаром и странным волнением. Ничего в этом Фёдор ни разобрать, ни понять не мог, а понимал только одно, что единственное его желание, чтобы вот так и был Семён всегда близко, всегда рядом.
Не спал в эту ночь не только Фёдор, не спала и Дуняша. Ей грезилось, что гость их только затем и остановился у них, чтобы найти её, Дуняшу, его судьбу и суженую. Вот настанет утро, встретятся они глазами, и она точно поймёт, что только её и искал он всю жизнь, и ждал. А она ждала его.
Не спала и Серафима Матвеевна. Она всем сердцем понимала, что в дом пришла беда, что её дети находятся в страшной опасности. А как предотвратить эту беду - она не знала.
В эту ночь благополучно и счастливо спал только один Семён, который после встречи с будущими нанимателями дома задумал нанести визит купчихе Куприяновой. Он как волк шёл по следу, который давно известен миру как «золотой телец». И нюх его ещё ни разу не обманывал. В семинарии он «сдружился» с сыном местного предводителя дворянства, очень обеспеченным молодым человеком, и, обнаружив в нём намёки на «известную склонность», без всяких угрызений совести развратил его, распалив и укрепив в нём этот грех.
Полностью зависимый от Семёна молодой человек ссужал его деньгами по первому намёку и страшно рыдал, когда папенька его не внял просьбе походатайствовать за Семёна по окончании семинарии о назначении друга на выгодный приход. Поняв, что через «друга» места не выгорит, Семён ближе к окончанию семинарии придумал предлог к ссоре и, оставив бедолагу с разбитым сердцем и огромным несчастьем на душе, убыл в родной городок, чтобы приятно устроиться под крылышком купчихи Куприяновой, дамы состоятельной и очень ему покровительствующей. Поскольку до сего дня все планы его шли как по маслу, то он надеялся и дальше на их благополучное исполнение.
Утром за завтраком царила странная атмосфера. Дуняша, склонившаяся над своей тарелкой пшенной каши, старалась незаметно разглядеть гостя. И чем больше она его разглядывала, тем больше понимала, что он – единственный на белом свете её любимый и суженый. Сердце её замирало, и вся она цепенела от внезапно охватившего её чувства.
Фёдор сиял, как начищенный серебряный рубль, и всё старался подложить другу побольше масла, и даже очистил для него варёное яйцо. Одна только Серафима Матвеевна хмурилась, понимая, что дело обстоит даже хуже, чем она предполагала.
Вечером, как только Фёдор вернулся домой, она прямо с порога приступила к нему с требованием, чтобы завтра же не было Семёна в их доме.
- Понимаешь ли ты, что Дуняша ребёнок совсем, а уже взгляды на него кидает какие? Понимаешь ли ты, что не женится он на ней никогда? Пропадёт девка, сестра ведь твоя родная. Да и сам ты каков! Что за странности краснеть при виде друга? Это где такое видано? Может быть, ты из тех, из самых?!
- Из каких «из самых»? - ошеломлённый от такого нападения, спросил Фёдор.
- А из тех, кто жены не хотят, а к мужскому роду тянутся за этими самыми утехами!
Фёдора бросило в жар, постыдный и удушающий: «Так вот, оказывается, отчего он млел! Вот что в нём сидит змеёй! Неужели он таков? Неужели он станет таким?!»
- Маменька! Помоги! Избавь! - закричал он не своим голосом и бросился матери в ноги. - Я ведь не думал вовсе о таком! А вы правы, есть во мне такая змея. Задушить! Задушить!
Сразу вспомнились Фёдору все эти прикосновения Семёна, когда тому было нужно что-то получить, оказать услугу. Те мужские прикосновения, душные, сладостные, теперь уже казались ему липкими и грязными. Фёдор обеими руками рванул на себе ворот, он задыхался от ужаса, от того, что вся жизнь его вот-вот уже готова была катиться вниз, в ад, в позор страшный. Он снова ухватился за материны колени и твердил только одно: «Помогите! Помогите!»
- Господь поможет, Феденька! Ведь не дал Он совершиться греху, значит, и дальше выручит. Успокойся, радость моя, успокойся, всё будет хорошо, всё исправится, - приговаривала Серафима Матвеевна, гладя сына по голове.
- Пойдём-ка приляжем на лавку, пойдём. Сейчас я тебе постелю. Под образами-то лучше тебе сейчас будет.
Дуняша, которая в то время плела кружева, видя такую сцену, бросила коклюшки и, не шелохнувшись, впитывала в себя всё, что было произнесено.
«Ужас. Не может быть. Да что же это они говорят такое! С ума посходили, точно! Не может быть Семёнушко её любимый таким развратником, разбойником таким холодным! Всё это клевета, наваждение какое-то! Не может этого быть!»
Ни мать, ни Фёдор в своём потрясении совершенно не заметили, как побледнела Дуняша, как выражение её лица стало недобрым, хмурым.
Меж тем в двери постучали, на пороге стоял молодой юноша приятной наружности в штатском платье из дорогого сукна и в собольей шапке, которую сразу снял, перекрестившись на иконы.
- Мир дому сему. Позвольте представиться, Веселов Андрей Иванович, - назвал вошедший вымышленное имя. - Могу ли я видеть Семёна Моковнина? Мне сказали, что он тут проживает.
- Проходите, сударь, - пригласила Серафима Матвеевна вошедшего.- Вот тут у двери можно пальто повесить и шапку. Позвольте, приму. Вот сюда, за стол извольте. Серафиму Матвеевну неизвестно от чего охватило чувство, будто её советчик, супруг её покойный им помощь прислал.
Гость разделся и сел на предложенное место.
- Можно узнать, что за дело у вас до него? Простите, но этот человек принёс нам несчастье, и, скорее всего, сегодня мы откажем ему в постое. Говорить неловко, да ведь он чуть Феденьку моего не погубил!
- А меня погубил, - глухо сказал гость, и, поняв, что здесь ему таиться незачем, достал пистолет и положил его на стол.
- Батюшки! Сударь, уберите, прошу, эту страсть. Уберите. Не стоит вам душу свою губить из-за такового человека, - сердечно произнесла Серафима Матвеевна и по-матерински обняла пришедшего.
Тут гостя будто прорвало. Он, рыдая, сбиваясь, но всё как на духу высказал всю историю, которая все эти лета не давала ему ни жить, ни спать, ни дышать.
- Батюшки, горюшко-то какое... - Серафима Матвеевна утешала как могла несчастного юношу. И никто не заметил, что Дуняши уже нет дома, ни платка, ни полушубка, ни валенок у дверей.
После того, как гость излил душу, ему стало легко и просто. Он понимал, что эти добрые люди никому ничего не расскажут. И такое было у него на сердце, что он прощён, и всё забыто будет и исправлено. Никто никогда ничего не помянёт и не упрекнёт, ибо по молодости своей всякое бывает с людьми. Кто без ошибок может прожить?
Юношу напоили горячим чаем с баранками и мёдом и сердечно проводили.
- Вы мне теперь благодетельница навек, - обнимал гость с благодарностью Серафиму Матвеевну.
- Езжай, голубчик, с Богом! Ангела-хранителя тебе в пути, - перекрестила его хозяйка.
- Ну, теперь мы друзья. Не думал, что поехал поквитаться с врагом, а нашёл друга.
- Так и есть, - отвечал Фёдор, сердечно пожимая руку новому товарищу.
- Ой, запамятовал сказать! Я ведь вымышленным именем назвался. Не знал, что к таким добрым людям попаду. Меня на самом деле зовут … - и молодой человек назвал своё настоящее имя и адрес, и где его найти. - Вот, так-то лучше, а то подумаете, что я лжец какой.
- Ой, да мы-то и не подумали бы так никогда, - в один голос ответили Серафима Матвеевна и Фёдор, вызвав в ответ тёплую улыбку у юноши.
Меж тем Дуняша со всех ног бежала на окраину города к дому купчихи Куприяновой, у которой, как она предполагала из услышанного утром разговора, должен был находиться Семён.
(Продолжение следует)