Она с детства любила смотреть на огонь. Огонь в печи, костры. Могла часами смотреть пламя, и это часто вызывало слезы – от дыма костра или комка в горле. Огонь притягивал к себе и в фильмах, на картинах художников, арене цирка. И вот не так давно она смотрела по телевизору съемки степных пожаров, и огонь почему-то вызвал ассоциацию с кровью. Зловещей, растекающейся на необозримом пространстве. Это напомнило рассказ некой художницы, которая насмотревшись в детстве, как горели во время войны города и села, не могла с тех пор переносить даже вида пламени, пусть и самого безобидного. Неужели человеческие восприятия сплошь основаны на памяти, тех или иных живых впечатлениях? И наша психика настолько несовершенна, что откликается лишь на непосредственно пережитое? Как же весь клубок различных наук, изучаемых нами? Выводы разума, эрудиция, априорные знания? Ведь божественное начало в человеке должно вести к гармо¬нии, не позволять идти на поводу чувств – из прошлого или настоящего.
... Анна была уже немолода. Юность взмахнула крылами и улетела – так не терпелось женщине шагнуть вперед, в будущее, которое можно всегда держать под контролем, опираясь на опыт, выводы из совершенных ошибок, хладнокровный анализ событий. Но случай, слепой и коварный, всегда вмешивается в ход событий, где все, казалось бы, предсказуемо. Была семья, росли дети, работа радовала и огорчала попеременно. И умиротворяла именно эта обыденность, ровная череда ничем не примечательных дней.
Лениво перебирая в уме мелкие происшествия последних лет, Анна, неторопливо шагала по знакомой тропинке, направляясь к дому, где ее никто не ждал. Не ждал давно. Дети вылетели из гнезда, муж ушел к другой, и она осталась одна. Теперь уже навсегда. Сожалела ли она об этом? Редко, очень редко. Она умела заполнять свою жизнь встречами с друзьями, прогулками, мелкими заботами и казалась вполне довольной жизнью. И что это за определения “состоялась или не состоялась она, эта жизнь”. На большее, очевидно, не хватило сил, воли, характера, везение, наконец. А теперь остается мириться с той оболочкой, в которую она себя вогнала, и не жаловаться на судьбу. С годами становишься терпимей, и вспышки эмоций уступают место безразличию. Не апатии, нет, просто отсутствию ожидания чего-либо. Но спокойствие Анны было нарушено, когда она заметила уже на пороге неплотно прикрытую дверь и услышала чей-то приглушенный голос. Войдя в дом и увидев группу людей, показавшихся ей вначале незнакомыми, она застыла у двери, в ожидании каких-то объяснений.
Что так долго гуляла? – спросил старший из мужчин, кряжистый и загорелый, с лицом, испещренным морщинами.
Тут память услужливо подсказала Анне, что это друг, считавшийся давным-давно то ли пропавшим, то ли убитым. Когда-то они провели вместе много веселых часов, дурачились, разыгрывали знакомых, делились своими секретами и не обижались, если кого-то из них двоих исчезал ненадолго, избрав для досуга общество кого-то еще. Такова жизнь, и приходился принимать неизбежное.
Не успела она ответить на вопрос, как заговорил другой, совсем еще нестарый человек с удивительно знакомой улыбкой. И по голосу она узнала юношу, который так смущался и тушевался в ее присутствии, что боялся даже взглянуть на нее в упор. Интересно, где они встретились со старшим, тогда они не были даже знакомы.
–Мы вас заждались, – с доброй улыбкой обратился он к Анне. – Вы живете одна?.
Не ответив, хозяйка дома перевела взгляд на женщину примерно одного с ней возраста, одетую вполне опрятно, но старомодно. Взгляд незнакомки проникал ей в самую душу, волновал и сбивал с толку. Где и когда они встречались?
–Хорошо, хоть гардероб мой уцелел – с непонятной усмешкой заявила незнакомка.
–В той пещере наряжаться было незачем. Это старший. – Не хватало воды, чтобы умыться, да и кровь не всегда удавалось смыть...
Анна сквозь ужас от услышанного вдруг ясно увидела их всех вместе в той пещере, увидела и себя, сквозь прозрачную пелену наблюдавшую за ними. Были маленькие костры, и кровь на их лицах и руках так похоже на огонь смотрелась со стороны. Как же ей, Анне, удалось избежать подобной участи? Как она ступила за грань, отделяющую ее от них? И вскоре почувствовала раньше, чем поняла: оказалась она в стане нападавших, среди врагов. Их пути разошлись, когда приманили обещанием сохранить ей жизнь и сравнительно безбедным будущим. Но если она их предала, что же их привело к ней, неужели настал ее час, и близка расплата за содеянное. Но в глазах непрошенных гостей не было злобы, а в голосах угрозы. Просто зашли пообщаться, напомнить о себе, непонятно лишь зачем. Не спрашивая разрешения у Анны, они развязали узелки, достали зачерствевшие корки хлеба и сыра, привычно и дружно принялись за трапезу. Анна застыла на месте и наблюдала за ними со смесью отчаяния и надежды, что вскоре все прояснится и вернется прежний покой. Она почувствовала удушье и вышла во двор, где все было привычным, не будоражило и не побуждало к каким-то действиям. И вновь образовалась пелена, разделив их миры, и вновь она даже при желании не смогла бы попасть к ним. Очевидно, они явились, чтобы навсегда отторгнуть ее от себя, показать, как далеки и как сегодня недоступны они для нее.
Но ей теперь без них невозможно, они часть ее самой, неосознанная, недовоплощенная. Но как разорвать эту пелену? Как вновь шагнуть в то измерение, почти забытое, но сейчас такое желанное? Нечеловеческое напряжение подсказало ответ: ценою крови. Надо зажечь костер, и пламя обагрит ее подобием крови и приблизит к пришельцам. Это последнее желание ее истосковавшейся души, за которое стоит заплатить любую цену. И заколыхали сухие ветки, и жар заструился по телу как приток крови, и стало благостно и светло. Не было больше преград, она шагнула к ним, и слезы обожгли ее глаза, молодо и легко всколыхнулось тело навстречу полету в неведомое. Она уже была с ними, прощенная и освобожденная от груза лет, а алые отсветы пламени казались кровью, омывающей душу.