4. Пятихвостая удавка
Народная мудрость гласит: даже девять беременных женщин, сев в круг и взявшись за руки, не родят ребёнка за один месяц. А всё потому, что идея должна созреть.
После того, как мы описали в общих чертах обращение эмбриона мужеского пола в полноценного болванчика на начальной стадии зомбирования (http://www.proza.ru/2015/10/26/749) и мотивы производящей оное действо МегаСамки, вглядимся попристальней во внутренние механизмы метаморфозы. Ошибочно полагать, что чудесное превращение пещерного оболтуса в благовоспитанного, благонадежного, контролируемого, прозомбированного, отдрессированного и одомашненного клерка, подвергшегося ментальной кастрации, как представитель самца вида Homo, - произошло в одночасье или, хотя бы, за последние несколько сот лет промышленной и культурной революции в западном социуме. Отнюдь. Всё началось много раньше, ещё на том самом «пещерном» уровне.
Задолго до того, как человек приступил к первым робким опытам по доместикации животных, самка его же вида уже вовсю принялась за эксперименты по одомашниванию самца. Как и всё, связанное с самками вообще, и это проистекало из чисто «шкурных» интересов: обеспечить безопасность и благосостояние себе и потомству, лучшие шансы на выживание, да и вообще, поживиться чем бог пошлёт. Т. е, я хотел сказать, самец. Выклянчивание подачек у сильнейшего всегда было их сильной стороной, умело выдававшейся за слабость. Самки вообще чемпионки во всём, что касается извлечения выгод из собственных слабостей. Зависимое положение слабых в мире сильных вынудило их прибегнуть к единственно возможной стратегии, носящей двойственную природу. Следовало, во-первых, превратить в силу собственную слабость и, во-вторых, научиться совершенству манипулирования силой сильных себе во благо. Что они и сделали.
Однако, сколь бы ни была выдающейся эта их врожденно-приобретенная способность, самой по себе для удовлетворения всех нужд адаптации и выживания её было явно недостаточно. По крайней мере, в первичном, «сыром» виде. Требовалось её усовершенствовать или, как сказали бы сегодня, апгрейдить.
Коль уж самцы человеческие видят в самках прежде всего объект чистого, ни к чему не обязывающего секса и лишь затем, в гораздо меньшей и ограниченной степени, продолжения рода, а цели самок – строго противоположные, - идея превращения собственной слабости в силу подсказала и единственно верную поведенческую стратегию. Всё, что от них требовалось – это изобрести механизмы и тактики, суть которых сводилась бы к одному: продать себя подороже. И на наиболее выгодных условиях.
Проблема была не в том, как привлечь к себе внимание самца - для этого сгодились бы и наипримитивнейшие средства, начиная с самого факта присутствия, нет, проблема заключалась в том, как самца удержать, подавив в нём естественный и, казалось бы, необоримый импульс уйти и идти дальше, в поисках новых самок, опыта и приключений. Ибо самец – любой самец, - это Одиссей: первооткрыватель, покоритель и постигатель вещей и пространств. Постижение же какой-то одной, конкретно взятой самки для него не более, чем частный случай, эпизод странствий в той самой своей одиссее. Следовало вселить в него идею жажды возвращения к Пенелопе. И не просто возвращения, но возвращения с обязательствами по отношению к ней и потомству. А это уже совсем другая разница.
Подавляющее число животных видов показывает нам примеры того, как самцы ухаживают за самками – от, опять же, самого факта своего внушительного и неоспоримого присутствия (величина рогов, хвоста, массы тела, доминантного окраса и прочих превосходных признаков), через серии небольших, но настойчивых подарков-подношений непосредственно перед самим соитием (мужик-вино-цветы-мороженое), танцы, рулады и трели (декламация стихов сомнительно собственного сочинения, расточение комплиментов и клятв в любви по гроб жизни), с переходом к выказыванию самых серьёзных намерений, как то, умелое построение гнезда для гипотетической и не-факт-что-будущей супруги (колечко со скромным бриллиантиком и ключи от ипотечного шалаша, хорошо бы ещё и с гарантией выплаты этой самой ипотеки), и вплоть до умопомрачительных, неимоверных по степени затрачиваемой энергии поведенческих практик, достигающих, порою, чудес инженерного и дизайнерского мастерства (птица шалашник), а иной раз, и откровенно угрожающих самой жизни (глухарь на току). На самом деле, остаётся лишь поражаться тому, насколько же сильны мужские гормоны, толкающие самцов на усилия к кратковременному обладанию вожделенной самкой, не стоящие ни в какой пропорции к результату, даже в случае успеха последнего (что вовсе не гарантировано). Но бог с ними, с самцами неразумными, мы сейчас не о них. А о тех, кто их умело использует.
Итак, вопрос: как удержать мужика? - стоял самым острым образом уже у троглодитной самочки. И уже тогда решение было комплексным и всеохватным, так сказать, не оставляющим места для лазеек сознания. На самом деле, перед нами всё тот же процесс ухаживания, на сей раз – ухаживания самки за самцом. Но, в отличие от первого типа, это ухаживание имеет в корне иные, далеко идущие цели. Не какое-то там одно или сколь угодно многоразовое соитие, а постоянное сожительство, со всеми вытекающими обязательствами. Иными словами – превращение дикого волка в одомашненного пса с пожизненным сроком действия. От того и методы тут в корне иные: мелкие подарки могут иметь место, но они не суть важны. Важно другое: выказывание отношения к объекту доместикации. Дабы убедить самца остаться, самочке человеческой требовалось внушение, подкрепленное действом: вселить в него идею, что без неё ему будет бесконечно хуже. Не только самому по себе, но и с любой другой, произвольно взятой самочкой.*
После определения целей и стратегий, надлежало отработать тактики. Сии затрагивали все основные сферы жизнедеятельности человеческих сообществ и их потребностей, кои вкратце можно сократить до пяти.
1. Внешний вид. Как ни крути, а мужики любят глазами. По крайней мере, поначалу. Шансы бледной худосочной хромоножки тяготели в этом плане к нулю, даже будь она дочерью вождя (а потому щедро компенсировались иными пунктами). Красота в чистом виде в древних сообществах была штука заметная, но не кардинальная. Куда важнее были её производные: здоровье, способность к плодовитости, деторождению и вскармливанию потомства. Самочки умело манипулировали своей внешностью, а их способности к её видоизменению и преображению потрясали воображение пещерных оболтусов ничуть не меньше, чем нынешних. Пирсинг, тату, румяна, расты, все мыслимые виды красителей, чернил и пудр не задумываясь пускались в дело. Подтачивались, отращивались и окрашивались в чёрный, синий, красный и зеленый в крапинку не только ногти на руках и ногах, но и зубы. Что же до тату и пирсинга (коий есть, на поверку, та же татуировка, только сквозная и без применения чернил), - то тут экспериментирование было поистине безграничным и затрагивало не только ноздри, мочки ушей и губы рта, но и язык, соски, плечи, живот, клитор, большие и малые половые губы и вообще, всё, что только могло быть проколотым с собственной или чужой помощью. Причёски, и вообще, манипуляции с волосяным покровом, достигали умопомрачительных высот изобретательности. На всё это тратилось неимоверное количество времени, усилий и производственных ресурсов, а потому объявлялось сакральным, несущим тайные сокровенные смысловые нагрузки, а значит, крайне важным для общества в целом, неприкосновенным и не подлежащим вторжению извне. Следует заметить, что во многих древних и современных традиционных сообществах, мужчины не слишком отставали от женщин, объясняя сие тем, что интенсивное преобразование собственного облика имеет своей целью, прежде всего, самоидентификацию, указывает на племенную и социальную принадлежность и наполнено множеством информационных деталей для посвященных. Это утверждение верно, но вторично по своему происхождению. Изначально же цели были куда проще и прозаичнее, и изобрели их женщины.** Так женский социум научился манипулировать социумом, как таковым.
В сферу внешней персональной привлекательности входят так же украшения и одежда. Одежда рассматривалась, как вторая кожа, а потому и украшалась соответственно. Расшивание её бисером, ракушками, всевозможными блестками, блестящими камушками, перьями, цветными нитями и пр. и пр., - ни что иное, как тот же пирсинг и тату, перенесенные на внешнюю, дополнительную кожу. И, в точности, как и с первой, они несли на себе, как чисто эстетические, так и сложно смысловые нагрузки, но последние были неизбежно вторичны. Помимо способности к самоукрашению, богато убранная одежда, как и само мастерство её пошива, словно обращались к самцу со словами: я не только хороша собой, я ещё и умелица. Что приводит нас ко второму пункту.
2. Хозяйка очага. Возвращаясь с охоты на шерстистого носорога (сарацина, крестоносца, банкира, торговца или просто клиента), - мужик хочет прийти в дом, где тепло, крыша не течёт, постель мягка и чиста, а мухи (крысы, клещи, клопы, комары и иже) не слишком назойливы. Умение вести домашнее хозяйство почиталось во всех веках и культурах и, наряду с внешними качествами, считалось, едва ли не наиважнейшей составляющей «естественного приданого» невесты. Навыки в этой сфере внедрялись девочкам с младенчества в справедливом расчёте на то, что любые затраты окупят себя с лихвой.
Чем практичнее, прагматичнее и консервативнее общество – тем сильнее в нём женское начало. Ибо женщина – по природе своего естества, - не желает никаких перемен в принципе, в лучшем случае – медленное, постепенное, качественное наращивание существующего без каких-либо угрожающих целому эксцессов. И напротив, - чем сильнее тот или иной социум обуреваем фантастическими прожектами, миграциями в неведомые земли на гипотетически «райские « угодья иль мегаломанскими идеями по переустройству деревни, мира и бытия – тем доминирующе в нем начало мужское. Дом – по самому своему облику, природе и подобию – это модель женского чрева, перенесенная во внешнюю трехмерную реальность. Всесторонняя забота о его обитателях – прямая обязанность его обладательницы, заложенная в ней на том же уровне, на котором заложена и забота о вынашивании потомства. Самка, коя не вполне хозяйка – не вполне и женщина. Точно так же, самец, коли он не вполне охотник (добытчик и производитель благ) – не вполне мужчина. Умение вести домашнее хозяйство включало множество аспектов: тут и внутреннее убранство (дизайн интерьера); и правильно подобранный ассортимент домашней утвари (где всё на своём месте, в достаточном числе и исправности), а сама утварь красива, прочна и удобна; и поддержание чистоты и опрятности; и правильное, экономное распределение ресурсов. Именно здесь сполна проявляют себя способности к всевозможным рукоделиям и домашним ремёслам, многие из которых почитались исконно женскими. Успешное привлечение мужчины к уходу за домом – явный признак доместикации последнего: ежели мужик мастерит ясли, чинит кровлю иль правит изгородь – завтреча не уйдет точно. А послезавтреча мы ему ещё кой-чего новенького подкинем. Ибо мужик, сидящий без дела – потенциально опасен.
Однако, для всего этого требовалось одно изначальное условие: мужик должен быть здоров. И не только он, но и сама хозяйка с ненаглядными своими чадами. Что приводит нас к пункту третьему.
3. Чистота. Гигиена. Здоровье. Сегодня это воспринимается, как естественное продолжение прямых обязанностей хозяйки, да и любой женщины вообще. Но в древности это было не просто важно, а важно кардинально. Настолько, что стоит описать подробнее. Небольшие, разъединенные человеческие сообщества в лоне первозданной природы были подвержены постоянным опасностям для жизни. Большинство смертей мужчин приходилось на травмы – охота и междоусобные стычки. Но лишь немногие из них погибали сразу, в основном они получали ранения. Однако, ранения, как сейчас сказали бы, несовместимые с жизнью. Ибо смертью грозило даже малейшее из них – ввиду заражения и инфекции. Из археологического материала известно немало случаев успешного лечения переломов и травм, после которых человек жил ещё десятки лет, и это уже у неандертальцев, кои были особенно подвержены тяжелым ранениям ввиду особенностей тактики своей охоты. А значит, кто-то обо всём этом заботился. И заботился успешно.
Ещё одним фактором повальной смертности, была женская смертность при родах и детская – в течение первых двух-трёх лет жизни. Смертность при родах могла достигать 20% и даже 30%, а детская кое-где была столь велика, что во многих сообществах ребенку вообще не давали имени пока тот не достигнет определенного критического возраста, т.к. имя превращало его в человека, а значит – вселяло в него душу. Смерть же человека с душой требовала от общества соблюдения целого ряда церемоний, похоронных обрядов, подношения даров духам предков, присовокупления инвентаря в захоронение, устроение траурной трапезы и пр. и пр., - что ложилось, порою, непозволительно тяжким бременем на племя в целом.
Две других основных причины в статистике смертей приходились на заболевания дыхательно-легочных путей и пищеварительного тракта. Первые проистекали ввиду несоответствия экипировке погодным условиям, а так же периодическому исчезновению огня без возможности всегда и при любых условиях быстро его восстановить. Результаты любой простуды могли быть фатальны: она с легкостью грозила перерасти в воспаление легких, лечения которому не было. Ещё лет сто-двести тому именно так и относились к простудам и боялись их пуще любой заразы.
Кстати, о заразах. Инфекции подстерегали древнего человека повсюду. Познавание окружающего мира, определение свойств и степени полезности, безопасности и вредности того или иного растения и животного – было непрекращающимся, вечно повторявшим себя процессом, в котором знания, опыт и навыки, накопленные предыдущими поколениями, забывались, утрачивались и открывались заново. Это усугублялось тем, что человеческие сообщества, вплоть до совсем недавнего времени, находились, практически, в постоянном движении. Именно так Человек Разумный и покорил землю. Но это означало, что каждые два-три поколения члены любой, отдельно взятой общины обнаруживали себя в совершенно новой среде, с незнакомой флорой и фауной, кои следовало изучать… методом проб и ошибок на себе самих, как то и делал человек испокон. Издержки сиих опытов бывали неизбежны. Отравления проистекали не только от незнакомой еды, но и от знакомой, но испорченной. Ибо портилось всё и очень быстро. В изобретении успешных методов со- и хранения пищи, быть может, в конечном счёте и кроется секрет успешной эволюции человека, как вида и той или иной отдельно взятой его популяции: умение содержать запас продовольствия равнялось шансам на выживание.
Пища портилась не только сама по себе, но и как следствие её поедания животными и насекомыми. Последние, вместе с грызунами, являлись настоящим бичом человеческих поселений. Помимо урона, наносимого ими запасам еды, они ещё и разносили инфекции. Врожденная брезгливость человека перед тараканом проистекает именно из тех времен, когда оба они делили ту же пещеру. А ведь тараканы – вполне безобидные существа, были куда и хуже: клещи, разносящие энцефалит, сенную и пещерную лихорадку, малярийные комары, мухи цеце и бесконечное число бактерий, вирусов и паразитов, живущих в любой стоячей и проточной воде (именно от воды и бывало большинство инфекционных заболеваний). Духи предков и природы помогали, увы, далеко не всегда, так что всем этим напастям следовало изыскивать вполне реальные методы лечения. И основная часть ноши ложилась на плечи женщин, т.к. именно они большую часть времени находились в поселении и в непосредственной от него близости, что позволяло именно им налаживать интимные отношения со средой и её обитателями, познавая их свойства.
Так женщина стала не только знахаркой и ведуньей, но и семейным доктором. Если у ребёнка разболелся животик, он идёт к маме. Если у самца разболелась спина, голова или горло – он тут же идёт жаловаться своей самке. Если же это случается с ней, то она обращается лишь к себе самой или к своей подруге. Но и среди самок бывают особо талантливые. Потому-то, познания девушки во всём, что касается здоровья и гигиены, и ценились столь высоко. Женщина, не умеющая содержать себя и дом в опрятности и чистоте, отталкивает мужчину на подсознательном уровне, это воспринимается им едва ли не как равноценное внешнему её уродству. Однако, было кое-что и поважнее, если и не строго для выживания, то уж для наполнения бытия счастьем – точно.
4. Еда. То, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, является, так сказать, «общим местом». Современные самочки человеческие, наряду со многим прочим, позабыли кардинальную важность этого аспекта, в надежде на полуфабрикаты с запахом мертвечины, фастфуды, суши и пиццы с доставкой на дом и прочие сомнительные блага цивилизации. А зря. Был у меня когда-то давно друг японец, с коим состоял я в многолетней переписке. И вот, пропал. Как был – весь сгинул. Я уж думал, не обидел ли я его чем, мож не так уважительно отозвался об императоре? Или ещё чего? Как вдруг, получаю от него письмо, как оказалось, последнее. Отписался мне друг, озаботился пояснением причины собственного исчезновенья. А причина оказалась банально проста: женился. Он-то – и женился?! Словно предваряя мои негодующие недоуменья, приписал извинительное поясненье: надоело, говорит, питаться пивом с бутербродами в баре напротив. После чего и вправду сгинул окончательно. Ибо женился. Тут уж тебе не до праздной мужской переписки с заморским-непонятно-кем. Знай я, что он не умеет готовить, умея при том вкусно поесть – предвидел бы всё заранее: такой тип мужика – первейший клиент в это самое одомашнивание.
Когда-то, в некоей, произвольно-безымянной пещере произошёл следующий диалог.
- Ну как, вкусно? – спросила Она, удостоверившись, что мясо на костях обглодано до предпоследней крайности, так что осталось ровно столько, что хватило бы ей самой. Самец вытер жирный рот тыльной ладонью и смачно рыгнул. В дальнем углу всполошились летучие мыши, в ближнем подмышье - вши.
- Вкусно, - кивнул Он. И не соврал. Было и вправду вкусно. Если честно, ничего вкуснее он с роду не пробовал. А вроде бы, обычная медвежья лопатка... И что это она с ней такое сотворила?
- Это всё потому, что ты принёс такую чудесную жирную лопатку, - заверила Она. – Ты вообще замечательный охотник. Самый лучший! – Подумала чуть, и прибавила. - Вот принесёшь ещё – я в следующий раз и получше сделаю. Мне тут травка одна ведома… если ею мясо облепить на время, перед жаркою – так становишься не только сытым, но и сильным и... этим... ну… который хочет и может... ну ты понимаешь, да?
- Мда? – осведомился Он, но больше для приличия: его жутко клонило в сон. По поводу «хочет» - сейчас точно вряд ли, а вот «может» - так вааще… «Травка…, - мутилось в соловеющем сознаньи, - может… принести ещё…»
Что самым наиестественнейшим образом приводит нас к пункту
5. Секс. Дедушка Фрейд зрил в корень. Земля и вправду плоская, покоится на трёх фаллосах, с вагинальными впуклостями на полюсах. И куда не кинь объективный, непредвзятый и, казалось бы, ни сколько не заинтересованный взгляд – то на те напорешься, то на эти. И никакого тебе полит-корректного отдохновенья. А посему – не будь оно, то самое, в качественном и постоянном наличии – ни бифштекс тебе из мамонта с травками, ни вышивание неустанным крестиком, ни пещера тебе опочивальная, ни клозет с подмывом, печка с поддувом и бассейн с подогревом – не заменят элементарное и вожделенно чаянное то самое. А не будет его, того самого, – уйдёт мужик весь, как есть, к той, которая, хоть и без крестиков с клозетами подмывальными, зато кой с чем иным, поважнее всего прочего. Ежели, конечно, мужик он в натуральном виде, а не одомашненная тягловая скотинка, приуроченная благодарствовать за любое недосоленное да переперченное, что дают, и засыпать на пресно-сытый желудок лицом к каменной стенке. Благодатная сия нива могла бы с лёгкостью наполнить пятитомный опус лишь в качестве предисловия к вводу в предмет. Посему, будем предельно кратки и всю неописуемость оного сведём к одному всеохватному квазипещерному диалогу.
Она (сглатывая и облизываясь):
- Ох, Хрымскт, сегодня ты был особенно… эээ… мног!
Хрымскт (полуобморочно постанывая):
- Я, вообще-то, ещё могу… ну, не прямо сейчас, но скоро…
- Это всё из-за моей травки, да?
- Это всё из-за твоей… этой… ну… как ты её сама у себя называешь?
- Пещерки?
- Ага, пещерки. У неё там все стенки влажные и пахучие, а как только я… ну... как только я… так там, вроде как, родник появляется…
- Родник? Как у нас в пещере?
- Точно. А потом – ещё сильнее… Оххх… ты что там сейчас делаешь?!
- Это я водичкой тебе тут кое-что смазываю… из родничка.
- Оххх… по-моему, я опять могу…
- А я опять хочу!
- Ты всегда хочешь…
- Это плохо?
- Вообще-то, нет… Вот только перед самой охотой не рекомендуется… Старейшина говорил: всё зверьё распугаешь запахом своей самки. Думаю, он это не про тебя, а вообще... Но если про тебя – то он прав… самка ты хоть куда…
- А ты – самец! К сучке, к той, не уйдёшь?
- К которой?
- Да к рыжей!
- Не… к рыжей не уйду…
- Даже несмотря на её ракушку в носу?
- Даже.
- А к кому уйдёшь?
- Ну… Оххх… Да ты что… Оххх…
- К кому, а?
- Вот прям сейчас – ни к кому… К тебе я уйду... т.е. в тебя… только не так... а вот так…
- Ай! Ай-ай-ай-ай!... Аххх…
- Охххххх….
На утро, уткнувшись в мохнатое ухо:
- Слушай, Хрымскт, я тут подумала… ты б, это… вроде как, мха набрал бы, да побольше, с верхних утёсов.. а то мне самой туда лезть боязно.
- Мха? А его зачем?!
- Да вот, хочу звукоизоляцию в пещере улучшить. А то, как бы нас не выселили. За аморалку. Уж больно мы оба с тобой голосистые…
- Мха, говоришь? Эт можно…
Начинался ещё один счастливый день.
***
И всё же, несмотря на все вышеописанные пятихвостые уловки, бесконечные тактики и стратегии, кокетства, лукавства и хитрости, - вряд ли бы у человеческой самочки, как таковой, получилось бы успешное одомашнивание самца своего на глобальном, всепланетарно-эволюционном уровне, кабы б не одна мелкая, прям таки вся из себя крохотная до незаметности деталька – свойство, тем самым самцам присущее. Кое и позволяет самочкам претворять слабость свою в силу, а силу сильного против него же использовать, кое обращает всё с ног на голову, претворяя любую женскую стервозность в милый каприз, армагеддоны гормональных всплесков – в «невинные шалости», а катастрофу дамской логики – в очаровательную и столь влекущую к себе непоследовательность. Имя этой кардинальной детальки - «синдром Ромашова». Точнее, синдромом Ромашова назвал её я, в литературе же биологии видов носит она иное название: рыцарский инстинкт. И о нём мы поговорим пространнее непосредственно в следующей главе.
***
* В скобках заметим, что в точности ту же тактику используют и самцы, с теми же аргументами и поведенческими матрицами, но, как мы упоминали, руководствуясь при этом совершенно иными целями. Со слов прабабушек самочки тысячу раз слышали, что «все мужики козлы и сволочи», однако же исправно попадаются в ловушки, всякий раз выдавая желаемое за действительное, зажав предварительно жёстким кляпом глас пресловутой женской интуиции, - быть может, потому, что в тайне сами отчасти не против того же, включая собственные пост-травны. Да и застывшую на ушах лапшу при необходимости всегда можно превратить в украшение – скромное, но со вкусом.
** В этой связи вспоминается катакана. Катакана является третьим по счёту и времени появления видом японского письма – она появилась после канджи – собственно, китайских иероглифов, переиначенных на японский манер, и хироганы – чисто японского слогового письма. Катакана была изобретена придворными дамами японского двора с целью тайной внутренней переписки между самими собой, как правило, на широченных рукавах кимоно или в их закромах. Вскорости обнаруженная мужчинами, она была оценена последними по достоинству и, вместо того, чтобы быть уничтоженной и преданной забвению, стала достоянием всеобщей культуры и языка.
29. X. 15