«Вы можете узнать, чего ваш враг боится больше всего, наблюдайте, какие средства он использует, чтобы устрашить вас».
Эрик Хоффер
Когда взгляд сфокусировался, первым, что я увидела, был больничный зеленый потолок. Вспомнив, что случилось, я вскочила и встретила ясный взгляд Ренаты. Я лежала на кожаной кушетке в медицинском кабинете института, рядом стоял характерный запах нашатырного спирта. Медсестры нигде не было видно. В руках девушка держала мой кулон в виде глаза, охваченная яростью, я молча вырвала его из ее рук грубым движением. Рената смутилась и покраснела.
- Прости, я не хотела... Просто посмотреть и...
- Это подарок моей мамы, - уже мягче добавила я, почувствовал стыд.
- Сейчас редки теплые отношения с матерями, - с уважением кивнула та и нервно сцепила руки в замок. Видно, чувство неловкости никак не покидало ее.
- Она погибла в автокатастрофе, - я встала, нашарив на полу свои конверсы.
Ее глаза округлились.
- Оу... Извини.
- Не стоит, мне было тогда год, поэтому я ее совсем не помню. Ведь нельзя скучать по человеку, которого не знаешь, верно?
Рената еще сильнее покраснела и бессильно уронила руки, оглянувшись, словно в поиске поддержки. Она искала моей дружбы уже третий год, но никогда не оставалась со мной наедине. Разумеется, это была моя вина.
- Возможно... Я в этом не разбираюсь, - честно призналась она. - Тебе уже лучше?
- Да, пойдем, - я сняла свой рюкзак с крючка и открыла дверь в коридор. - Только не говори, что это ты меня сюда притащила.
- Конечно же, нет, - усмехнулась девушка, вспыхнув. - Я бы тебя не дотащила. В смысле, не потому что ты толстая, а... А...
- Я поняла, - успокоила я ее улыбкой, хотя у самой на душе кошки скребли. - Значит, охранника позвали?
Она с удивлением поглядела на меня и закусила губу. Мое недоумение лишь возрастало.
- Влад.
- Влад?
- Ну, вернее, не сам, - Рената поморщилась, запутавшись, и вздохнула. Удивительно, но я сама так частенько делала в сложных ситуациях. - Он попросил донести тебя Игоря.
- Попросил?!
- Да. Тот, правда, сперва не хотел, спорил, возмущался, мол, почему он должен таскать всяких слабонервных девиц, но...
- Прям так и сказал: слабонервных? - в негодовании вскричала я и ощутила, как уголки губ печально поползли вниз. Ничего не скажешь, прекрасный денечек.
- Именно, - с важным видом кивнула девушка и продолжила тараторить. - Но Влад на него так посмотрел, так властно и деспотично, что тот даже вздрогнул, сконфуженно прыснул и, похлопав друга по плечу, взял тебя на руки. Как только я получила свою карточку, тут же кинулась к тебе. Ну, а остальное ты знаешь.
- Кошмар, - простонала я, спрятав лицо в ладони, и с ужасом посмотрела на мимо проходящих студентов. - Как думаешь, мой позор забудут к выпускному? Или придется потерпеть до следующей встречи?
- Какой позор? - она изумленно уставилась на меня.
- Ну, у меня до этого же была репутация такой независимой языкастой девицы, а тут мало того, что получила направление в какую-то вшивую редакцию, так еще ничего не смогла ответить Мистеру Ушастому и при всех упала в обморок. Это равносильно тому, чтобы напиться и станцевать стриптиз перед всем курсом, а после валяться в собственной рвоте.
- Все не настолько ужасно.
- Нет, все именно так, как я сказала, - я завернула в коридор, ведущий к кабинету ректора.
- Ты куда? - Рената схватила меня за руку, верно разгадав мой замысел. Выглядила девушка встревоженно.
- Рената, я не могу все так оставить! Пойми, я - не ты! У меня такой характер, я всегда буду отстаивать свою позицию, если права! Чего бы это не стоило. Я должна бороться. Я не могу проходить практику в каком-то захолустье! Давай признаем честно, без излишней скромности, что я достойна лучшего!
- Значит, ты считаешь, что мое место как раз в захолустье?
- У тебя и то лучше! Хотя ты мало чего смыслишь в настоящей журналистике!
- Ну, спасибо... - прошипела она и, отпустив меня, стремительно завернула за угол.
- Рената!.. Черт...
Я совсем не хотела ее не хотела обидеть, просто случайно сорвалась, потому что рядом не было тех, которые как раз и довели меня до такого состояния. Да еще этот Влад так насмеялся надо мной, оказав помощь, дьявол бы его побрал!
- Побрал бы он вас всех, - обиженно процедила и, бегом кинулась к кабинету ректора.
Что же сегодня за день? Одни проблемы! Я будто чувствовала, что старый кошмар, снова вернувшийся в мою жизнь, - вестник плохого. Я - человек домашний, скучный, даже заурядный, банальный и не люблю, когда мои планы рушатся из-за какой-то мелочи. Заветная дверь с моего последнего посещения осталась прежней: светло-сиреневая, с позолоченной ручкой в виде львиной головы и квадратной пластиковой табличкой: «А. С. Чкалов». На миг я растерялась: стоит ли ворошить все из-за своего недовольства? Как отнесутся к подобному поведению вышестоящие? Вдруг посчитают меня неблагодарной и дерзкой и вообще лишат практики? Плакал тогда мой красный диплом, за диссертацию можно тогда и не садится. И никто, кроме меня, не будет виноват в подобном случае. Ну нет, я не из трусливых, и запугать никому меня не удастся. Я должна бороться за то, во что верю, и стремиться к исполнению своей мечты. Все люди о чем-то мечтают, это нормально, и я не должна отступаться при первом же испытании, если хочу стать знаменитой журналисткой наряду с Алесем Жавруком и Джеймсом Олдриджем.
Я сделала глубокий вздох, такой, какой делают опытные пловцы перед тем, как нырнуть, нажала на ручку и толкнула дверь. Кабинет нашего ректора была в своем роде креативным, по крайней мере, подобные я сейчас больше ни у кого не видела. Там не было, как у всех, огромных плазменных экранов и стеклянных стен или аквариумов со светодиодными лампами. Человек, заходящий сюда впервые, начинал кашлять от клубов сигарного дыма и удушливого запаха старой кожи, которой были покрыты многочисленные кресла и диваны темно-вишневого цвета. Но мы, студенты старшего курса, уже привыкли и даже чувствовали все это родным. Больно будет покидать такие дорогие места, последнее посещение никому не дастся легко. К горлу подкатила тошнота от мысли, что подобные страдания ожидают каждого, сейчас желающего поскорее покинуть стены университета. Ну, ничего у меня еще целый год впереди. Последний год забав и причуд юности, дружеских посиделок, вечеринок с алкоголем на полную катушку, экзаменами, страхами перед взрослой жизнью и новыми предательствами. На фоне таких испытаний все мои ночные кошмары меркли, теряли весь ужас своего облика.
Но, если подумать, моя жизнь не так плоха, далеко не плоха. Да, я выросла без родителей, но не знала унижений в семье, а внимания у меня всегда было в избытке, порой даже хотелось сбежать от него и, где-нибудь укрывшись, судорожно сжаться в крохотный комочек, стать невидимой. У Евы, например, было когда-то намного хуже и труднее. Это сейчас девушка успешная и деловая красивая леди Санкт-Петербурга, в свои двадцать пять имеющая две дорогих машины, четырехкомнатную квартиру в центре и особняк с бассейном за городом. Там и бар есть, он занимает целую комнату, и на его полках можно увидеть даже церковные испанские и итальянские вина времен Инквизиции - страшно представить, что когда-то эти же бутылки с пожелтевшими этикетками пылились в подвалах, рядом с кричащими от боли страшных пыток «еретиками». Но не всегда в ее жизни было все так безоблачно и шикарно. Мать девушки, алкоголичка и женщина легкого поведения, избивала дочь на протяжении всей ее жизни. Еву часто можно было увидеть с синяком под глазом или запекшейся кровью на виске. Девушка долго все это терпела, пару раз на ночь сбегала из дома, но ничего серьезного не могла поделать. У ее отца была другая семья, а на ее плечах висела младшая сестра, страдающая сердечным заболеванием. Подруга просто не находила в себе силы обратиться в полицию и отдать сестру в детский дом. Ее терпение лопнуло, когда мать привела сожителя, пьющего еще сильнее, и тот попытался изнасиловать ее, избив до крови и перелома руки. Ева той ночью навсегда убежала из дома и спряталась в одной из деревень в нашей области. МЧС, добровольцы и друзья искали ее неделю и нашли едва живую, покрытую страшными ранами и болезненно худую. Еву поместили во временный приют «Надежда», где ей оказали психологическую и материальную поддержку, каждый день я приносила ей туда конфеты, печенье и другие утешительные подарки. Девушке, разумеется, было очень трудно, она угасала на глазах и все-таки выдержала все испытания, посланные судьбой. Ее мать лишили материнских прав и выгнали из квартиры, сожителя, алкаша и насильника, посадили в тюрьму на пять лет, а сестру удочерила милая супружеская пара пенсионеров. Опеку над Евой оформила бабушка, и государство выплачивало им деньги.
Девушка улыбалась всем и разыгрывала счастливицу, благодарила всех, прятала следы от слез под толстым слоем пудры, но я-то знала, какое поражение и ужас она испытывала. Подруге еще год снились кошмары по ночам с участием матери и ее сожителя. Прошло много времени прежде, чем она смогла успокоиться и ходить по улицам, не сгорбившись и не озираясь испуганно по сторонами. Все, кто сейчас ей завидуют, просто не знают, какую цену пришлось заплатить Еве для такой жизни.
Кабинет Алексея Сергеевича был уставлен папоротниками, кактусами и цветами в горшочках. В углу цвела азалия, а на подоконнике испускала тончайший аромат, тонувший в окружающем амбре, фиалка. Под потолком сияли плафоновые жирандоли, созданные на манер викторианской эпохи, но работающие на электричестве. На стенах, покрытых советскими обоями в скучный ромбик, висели картины в ажурных темно-золотых рамах времен барокко. На современном офисном столе стояли графины с водой, семейные фотографии и ваза с фруктами. Посреди всего этого разнообразия пищали компьютер и стационарный телефон. Из шкафчиков, встроенных в стену, торчали корешки толстых папок с файлами - дел других студентов. Было такое ощущение, будто тут слились все эпохи воедино, и работающий не мог выбрать, в какой же ему трудиться. Сам ректор сидел за столом, расслабленно откинувшись на спинку кресла, в руках он крутил шариковую ручку. Мужчина был коренастым, слегка напыщенным, его светло-русые волосы всегда были залиты лаком, поэтому мы привыкли считать это его фишкой. Близко посаженные, узкие глаза водянистого цвета глядели ехидно, исподлобья, с подозрением, все замечая и все оценивая. Многих девушек это раздражало, ведь возникало ощущение, словно нас раздевают донага.
- Добрый день, - пробормотала я, внезапно оробев, и пройдя по ворсистым темно-зеленым коврам с бахромой по краям, села в одно из кресел. В глаза мне бил солнечный свет, заливавший всю комнату золотыми лучами.
- Госпожа...
- Гончарова, я - Ульяна Гончарова, - я закусила губу. Да, чопорность тоже была в списке важных качеств нашего ректора.
- Госпожа Гончарова, - кивнул он. - Чем же обязан подобной встрече?
- Мм... - я нервно сцепила пальцы в замок. Ужас, Уля - мямля! - немедленно соберись, кому сказала! - Я хотела бы обратиться за помощью к вам, как... К начальнику этого заведения, - я обвела рукой стены, имея ввиду весь институт.
- Ну-ну! - польщенно засмеялся тот. - Не стоит! Я всего лишь скромный директор, а начальник... Начальник находится выше! - мужчина еще громче хохотнул.
Я улыбнулась.
- И все же, все знают, что начальник здесь именно вы.
- А вы, Гончарова, весьма опасны своим коварством и лестью. И лукавством, - он многозначительно выгнул бровь и похлопал меня по руке. - И так, что же вас привело в мой кабинет?
- Алексей Сергеевич , - мои брови против воли поползли к переносице. - Дело в том, что Святослав Архипович... Ох, я даже не могу рассказать, что случилось! Все это выглядит нелепо и абсурдно, прямо детский сад! Простите, наверное, это какая-то ошибка, и я лишь зря поднимаю суету...
Моя рука нарочито медленно потянулась за рюкзаком, я застыла в напряжении, закусив губу. Хоть бы получилось, вертелось в моей голове. И действительно, ректор раздраженно махнул рукой, останавливая меня, и задумчиво уставился на одну из картин. На ней изображалась девушка в красно-белом сарафане, собирающая яблоки под тенью дерева, ее стройную шею обтягивали бусы.
- Мм, Святослав Архипович - специалист в своем деле и очень долго работает у нас... Не думаю, что он может допустить какую-то ошибку.
Я с воодушевлением закивала головой, нервно вцепившись в лямку рюкзака.
- Я такого же мнения, именно поэтому мне и стыдно говорить вам о случившемся. Я была в шоковом состоянии и могла не услышать, что это досадный недочет... Нет-нет, простите, но у меня язык не поваричивается сказать подобное! - я вскочила.
- Ульяна, расскажите уже наконец, - мужчина одел пенсне и с любопытством ко мне придвинулся. - Вы меня заинтриговали.
Я постояла минутку, разыгрывая растерянность, и, поджав губы, снова села. И тогда уже слова полились из меня потоком, и я никак не могла их остановить. Я рассказывала про то, как с детства мечтала стать известной журналисткой, что моя тетя, воспитавшая меня, преподовательница русского языка и литературы в школе, перечислила даже своих любимых авторов. Я говорила про свой страх, что не потяну на красный диплом, что это окажется мне не по силам, про то, как я оказалась опозорена в аудитории нечестным распределением, как я упала от переживаний в обморок и очнулась в медицинском кабинете.
- И я просто не знаю, что мне делать, - закончила я со слезами на глазах и смокла. Мои слова иссякли, в горле пересохло, я ощущала странную пустоту внутри себя. Будто я излила душу психологу или священнику. Хотя, честно говоря, разницы никакой. Все те же признаки и обязанности, та же манера общения. К психологу приходят те, кто разочаровался в Боге.
- Да уж... - пораженно протянул Алексей Сергеевич. - Не ожидал я такого поворота. Действительно, в этом есть некая доли несправедливости. Красный диплом, хм-хм...
Я шмыгнула носом и обрадованно захлопала ресницами. Во мне все ликовало: теперь уж все станет на свои места!
- Но с другой стороны, это хорошая идея: попробовать талантливым специалистам поработать в небольших заведениях. Это учит выдержке, терпению, закаляет наш характер, рождает амбиции. Заставляет, наконец, к чему-то стремиться. Святослав Архипович поступил правильно, очень интересный метод. Однозначно, он оценил ваши способности, Гончарова. А редко кому удается удивить его, вернее: никому.
- Да он меня ненавидит! - вспылила я, мои щеки стали красными от негодования. Внутри что-то оборвалось, и все во мне кипело от возмущения. Казалось, мне нанесли смертельное оскорбление этими словами: ведь мы с Мистером Губастым воевали с первого курса, и ни о каком перемирии не может быть и речи. Особенно сейчас.
- Ну, что вы такое говорите, юная леди! - ректор окинул меня строгим взором. - Преподователь не может ненавидеть своего ученика. Это не корректно и не профессионально.
- И все же...
- Не надо! - он поднял руку вверх, ладонью вперед, призывая меня этим жестом к молчанию. - Святослав Архипович, я уверен, знает, что делает. Не в наших правах осуждать его или перечить ему.
- Но не могу же я поставить крест на свой карьере, так и не успев ее начать. Прошу, поймите меня! - я залилась слезами, на этот раз искренне.
- Это еще не карьера, а всего лишь практика, - успокоил меня мужчина, но легче не стало. Даже наоборот от его жалостливого выражения лица. На нем так и читалось: «Неудачница».
- Ну, пожалуйста, - начала канючить я, словно маленький ребенок. В школе помогало.
- Ульяна, поймите, я не в силах ничего сделать, - он развел руками. - Это решение преподователей, и я не имею права влиять на них. Ульяна...
- Все ясно, - процидила я, невольно сжимая кулаки, и выскочила из кабинета бегом, не слушая, что Алексей Сергеевич еще скажет мне в утешение.
Отвратительный день.
- Черт, - выругалась я шепотом и, распустив косичку, спрятала опухшие от слез и покрасневшие глаза за стеной из волос.
Главное, чтобы никто из толпы студентов не заметил моего состояния, иначе обязательно пойдут слухи. Тогда узнают и Рената, и Ева, и начнутся распроссы, а я просто не в силах сейчас этим с кем-то делиться. Пока это должно остаться только в моей душе. Можно, конечно, попытаться нелегальным путем: украсть что-нибудь ценное у Мистера Губастого, шантажировать его, угрожать, но уверена, это ни к чему хорошему не приведет. Тогда я буду иметь проблемы с органами, а мне это не нужно. По себе знаю, как они умеют давить на психику, до слез доводят.
На улице мне сразу стало легче. Во-первых, здесь меня не преследовали чьи-то любопытные и презрительные взгляды, а во-вторых безмолвная пестрая красота осени и обилие ее красок успокаивали. Ветер ласково трепал мое лицо, и я наконец могла нормально вздохнуть. Больше не было ощущения, будто мои легкие сдавило огненным обручем. Натянув капюшон куртки посильнее, я побежала к остановке метро. Бег, как всегда, помог отвлечься от мрачных мыслей, дать разгрузить себя от переживаний.
В метро я уселась в уголке, прильнув горячим от напряжения лбом к стеклу, и вытащила из кармана парки бутылку воды. Отпив газировки, я достала телефон с наушниками и, включив первую попавшуюся песню, откинулась на сиденье. В руки тут же скользнула книга, и я углубилась в чтение, покачивая головой в такт музыке. Я любила такие треки: мелодичные, ритмичные, быстрые. Они повышали тонус, а это как раз сейчас и нужно и было мне. Особенно мне нравилась волнующая и чарующая песня группы «Мельницы» - «Королевна».
«Я пел о богах, и пел о героях, о звоне клинков, и кровавых битвах;
Покуда сокол мой был со мною, мне клекот его заменял молитвы.
Но вот уже год, как он улетел - его унесла колдовская метель,
Милого друга похитила вьюга, пришедшая из далеких земель.
И сам не свой я с этих пор, и плачут, плачут в небе чайки;
В тумане различит мой взор лишь очи цвета горечавки;
Ах, видеть бы мне глазами сокола, и в воздух бы мне на крыльях сокола,
В той чужой соколиной стране, да не во сне, а где-то около:
Стань моей душою, птица, дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полет мне снится - холодные фьорды, миля за милей;
Шелком - твои рукава, королевна, белым вереском - вышиты горы,
Знаю, что там никогда я не был, а если и был, то себе на горе;
Если б вспомнить, что случилось не с тобой и не со мною,
Я мечусь, как палый лист, и нет моей душе покоя;
Ты платишь за песню полной луною, как иные платят звонкой монетой;
В дальней стране, укрытой зимою, ты краше весны и пьянее лета».
Но, как оказалось, это были не все неприятности на сегодня. На меня свалилось еще нечто, и это окончательно испортило день. Выходя из метро, я столкнулась с каким-то юношей, летящим сломя голову прямо на меня.
- Ай! - пискнула я, когда газировка вылилась прямо мне на грудь, и рубашка прилипла к груди, облегая бюстгалтер. Мой рюкзак упал на землю, и все вещи из него рассыпались на асфальте.
- Смотри, куда несешься! - рявкнул виновник на меня и протянул руку, чтобы помочь встать.
Это был парень лет двадцати семи-восьми с копной сияющих волос цвета светлой пшеницы и угольно-черными глазами, скрытыми за челкой. Глаза у него были раскосые, восточные, что создавало резкий контраст с золотистыми волосами. На незнакомце были черные слаксы и кожаная куртка, из-под которой торчала белая тенниска, на руках серебром и бронзой сверкали стильные часы, а на мизинце правой руки было одето кольцо с печатью, которая изображала три слитых треугольника, чьи вершины, как острия звезды, были направлены в разные стороны. У меня настолько захватило дух, и сердце забилось с такими перебоями, что я позволила до себя дотронуться. Когда его ладонь коснулась моего локтя, по мне словно пробежал электрический разряд, и, задыхаясь, я отшатнулась.
- Отвали! - прорычала я грубо. - Надо смотреть под ноги, а не других обвинять! Придурок! - с гневом выпалила я. На лбу проступили капельки пота, я не понимала, что со мной происходит.
Незнакомец изумленно изогнул бровь и посмотрел на меня таким красноречивым взглядом, что я вспыхнула и, закусив губу, кинулась собирать упавшие вещи.
- Я всего лишь хотел сказать, что надо быть осторожнее, - бархатным голосом сказал он, и, только успокоившись, я поняла всю его красоту, привлекательность и своеобразие. Сколько же в нем было страсти, властности, смеха.
- Обойдусь без советов. Сам-то как на ходулях ходишь. - Не знаю, чем он мне сразу не понравился, но я была безгранично зла. Высокомерный выскочка! Стоит и даже не поможет, а как повелительно-то и снисходительно смотрит!
- Вот сумасшедшая, - буркнул парень и, оттолкнув меня, прошел мимо.
Меня обдало волной его дорогого одеколона, и в горле появился огненный шар. Сжав кулаки до боли, я обернулась с яростью и пораженно замерла. Вещи снова выпали у меня из рук, и улица утратила все свои звуки. Казалось, я была одна в этом шумном и многолюдном городе.
На черном сверкающем БМВ, окруженном охраной в черной смокинге, куда и направился незнакомец, крупным, броским шрифтом, чтобы каждый видел, была написана фамилия. ДАШКОВ.
«Просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье,
Полетим с тобой в ненастье - тонок лед твоих запястий;
Шелком - твои рукава, королевна, златом-серебром - вышиты перья;
Я смеюсь и взмываю в небо, я и сам в себя не верю».