ЗАВЕЩАНИЕ САВЫ (Из сборника "Рассказы об эмигрантах")
Первый раз Савицкий позвонил мне сам, в августе, из своей квартирки в Бруклине. Он вёл разговор уверенно и бесцеремонно.
- Здравствуйте, я могу поговорить с Лапшиным?
- Я слушаю, говорите...
- Ваш телефон дал Игорь Давыдов, моё имя Вася Савицкий.
- Давыдов - мой кузен. В чём собственно дело?
- Игорь пообещал, что вы сможете помочь с написанием мемуаров. Вы действительно профессионал? Имеете опыт подобной работы?
- Я работал в газете, но сейчас это давно в прошлом, занимаюсь творчеством для души. Несколько раз, правда, писал прозу на заказ, но мемуарный жанр мне не знаком и совершенно не интересен...
- Почему сразу отказываетесь? Я прекрасно понимаю, что вы не станете трудиться бесплатно... Я готов платить...
- Дело не только в оплате, мне, в принципе, не нравится копаться в родословных, историях семьи, биографических данных и профессиональных карьерах. Мне, как автору, интересны только герои с необычной судьбой.
- Судьба российского пилота, женившегося, по любви, на американке, оказавшегося на чужбине, получившего второе гражданство и работу по профессии вам не кажется необычной?
- Ладно, уговорили. Давайте встретимся и обсудим...
- Тогда, пожалуйста, у меня дома. Я сильно болею, второй год никуда не выхожу. Запишите адрес.
В ответ на мой звонок, дверь квартиры сначала лишь слегка приоткрылась. Затем, достаточно долго, за ней происходила какая-то непонятная канитель со скрежетом и скрипом и, наконец, в полумраке распахнутого дверного проёма показался силуэт крупного, пожилого, улыбающегося мужчины в очках, с бритым черепом, восседающего на инвалидной коляске, с закреплённым на ней баллоном кислорода.
- Лапшин! Наконец! Я, признаться, не ожидал вас скоро увидеть... Что вы говорите, прошла неделя после звонка? Неужели? Число то сегодня какое? Бог мой, как же быстро летит время... Входная дверь у меня на автомате, не удивляйтесь – вы ведь разобрались в моих обстоятельствах... Вы старше, чем я представлял... Седые волосы, морщины под глазами... Атмосфера кругом плохая... Болеют люди... Проходите, проходите, не тушуйтесь... Я человек одинокий, живу скромно...
Я последовал за тележкой хозяина квартиры в гостиную, которая представляла собой длинное, мрачное помещение с двумя окнами, наглухо закрытыми пластиковым жалюзи. Комната, в разгар летнего и солнечного дня, по непонятной мне причине, слабо освещалась искусственным светом. Стены помещения были завешаны старыми вырезками из газет и фотографиями. Крайне беспорядочная, заезженная меблировка состояла из разрозненных предметов смешанного стиля и качества. Оглядевшись по сторонам, я бросил беглый взгляд на хозяина жилища. Несмотря на своё явное, тяжёлое заболевание, он совсем не производил жалкого впечатления, скорее наоборот – гордая осанка и уверенный тон разговора заставляли посетителя забыть об его ущербности.
- Здравствуйте, господин Савицкий.
- Здравствуйте вы, Лапшин, мне ваше пожелание здоровья не пригодится... Заканчивайте с господином – это устаревшее обращение... Немногочисленные знакомые обращаются ко мне просто – Сава... Имя у меня никакое, а фамилия редкая, польских корней... Я предпочитаю обращаться к людям по фамилии. Пожалуйста, присаживайтесь в кресло – самое удобное место в моём доме. За бардак извините - прислуга наведывается лишь раз в неделю... Изредка жена или дочь забегают, но ненадолго, на часок... Я почти всегда один, не справляюсь с хозяйством... Может быть кофе? Чай? Или водочки? Разговор будет длинным...
- Спасибо. Пока ничего.
- Я хотел бы начать разговор с деловой стороны вопроса. О какой сумме авторского вознаграждения может идти речь?
- Не напрягайтесь, Сава – деньги здесь не главное, мы договоримся... Мне необходимо посмотреть исходные материалы и обсудить объём будущей книги.
- Материалов никаких, вся информация в моей голове. Из документов, десяток фотографий и только. На этом листке я приготовил примерное содержание произведения. Я представляю его объём в три-четыре сотни печатных страниц...
- Ого! Сава, да вы замахнулись на эпохальное произведение. Как же вы предлагаете работать над крупной прозой мемуарного жанра без дневников, писем и документов?
- Вот так просто, как сейчас, мы и станем работать: садимся рядом, я рассказываю, вы записываете, потом редактируете... При следующей встрече обсуждаем готовый материал и идём дальше...
- Подражаете братьям Стругацким? Представте себе, что они работали над материалом по очереди... Извините, но у вас примитивное мнение о работе писателя. Никакой групповухи! Творчество требует тишины, уединения, долгих раздумий и привычного, удобного рабочего места...
- Но как же тогда нам быть?
- Я могу оставить вам малый компьютер – таблетку. В ней имеется приложение для звукозаписи в цифре, при этом человеческий голос сразу трансформируется в текст. Выбираете на экране эту «иконку» с рисунком диктофона. Открывается картинка с тремя клавишами: записывать – жмёте зелёную и наговариваете отрывок произведения; чёрная – остановка записи; красная – закрывает приложение. На ночь подсоедините кабелёк и зарядите аккумулятор. Справитесь?
- Ну, конечно! Приходилось с такой штуковиной забавляться - у дочери есть...
- Запишите пока несколько отрывков, согласно содержанию, не обязательно по порядку. Позвоните - я заеду, вместе посмотрим, что получилось... Если сойдёмся в мнениях, тогда обсудим деловую часть... Годится?
- Да, я согласен!
- Послушайте, коллега, зачем вам вообще сдались мемуары?
- Уважаемый сочинитель, великий, российский литератор Михаил Юрьевич Лермонтов считал, что "история души человеческой... не менее интересна, чем история целого народа...". Вы ещё не стали великим, а уже пытаетесь меня отговаривать. Зачем? Памятник себе строю! Помру, а никто на свете, кроме считанных близких, даже не вспомнит о моём существовании. Опубликую книгу, пускай за свой счёт, распространю по миру – люди меня узнают...
Я понял – у мужика мания величия, но всё-таки заинтересовался его семейным положением:
- Сава, можно ещё вопрос?
- Валяйте...
- В телефонном разговоре вы объявили, что женаты на американке, так где жена?
- Я женат уже около двадцати лет. В девяностых я работал в Новосибирском лётном отряде. Все наши лётчики занялись в то время изучением английского языка. Это была вынужденная мера – ходили слухи о грядущем переходе российской авиации на самолёты Boeing. Кроме того, работы на родине было совсем мало, несколько наших сумели найти себе контракты за пределами России. Остальные им завидовали и тоже собирались искать удачу. При университете функционировали платные курсы английского, на которых учительствовали реальные носители языка: индус, гражданин Великобритании, и настоящая американка, Сюзан. Мы с ней полюбили друг друга, прожили вместе хорошую жизнь, у нас взрослая дочь... Недавно я сам настоял на раздельном проживании – настоящий мужчина не должен нагружать любимую женщину проблемами со своим здоровьем...
Во второй раз, в сентябре, от имени Савицкого, мне позвонила медсестра госпиталя:
- Мистер Лапшин, я выполняю просьбу одного из пациентов. Василий Савицкий с прошлой пятницы находится у нас на лечении, больной не может разговаривать из-за проблем с дыханием. Он умоляет, чтобы вы обязательно его навестили...
- Когда в госпитале приёмные часы?
- Ежедневно, с двух до шести.
- Передайте, пожалуйста, что я завтра у него буду.
Плачевное состояние Савы в день нашей второй встречи смогло бы расстроить самого толстокожего человека. Я с трудом узнал недавнего собеседника: помимо капельницы, напёрстка для измерения пульса и кучи кабелей, протянутых от бренного тела к какому-то оборудованию, на его лице основательно устроилась маска со шлангом из баллона с дыхательной смесью. Несмотря на перечисленные доспехи, мой заказчик свободной рукой ткнул в прикроватную тумбу, где разместился мой планшет.
Я спросил: - Записал? Сава утвердительно моргнул в ответ, а я ответил ему поднятым большим пальцем.
При выходе из отделения я остановился у стойки дежурной сестры.
- Родственник пациента Савицкого... Какой диагноз? Прогноз?
-Рак лёгких. Болезни органов дыхания характерны для небесных тружеников... Много подобных случаев... Прогнозировать трудно, но счёт уже пошёл в днях...
В третий раз, в октябре, о Савицком мне позвонила его жена. Сквозь женские всхлипывания я сумел разобрать лишь ключевую фразу её сообщения: - My husband is gone (мой муж ушёл)...
В таблетке я нашёл несколько небольших фрагментов записанного текста и чужие фотографии. Материал мне понравился. Сава хорошо понял задачу – он записал свои тезисы скупыми, небрежными мазками. Его наброски, разбавив описаниями, рассуждениями и разговорами персонажей, было бы легко встроить в сюжетную линию. Мемуары определённо могли бы получиться, если бы... Я включил часть материалов Савы в этот рассказ:
«ИСТОКИ, СЕМЬЯ. Мой отец, Пётр Кузьмич Савицкий, 1929 года рождения, был военным пилотом. На момент моего появления на свет никого из предков отца не было в живых. Информацией о них я не располагаю. Папа считался привлекательным мужчиной. Всем окружающим нравились его оптимизм, ярко выраженная славянская внешность и умение поддержать компанию. Он гордился крепким телом, здоровьем и умением с первого взгляда нравиться женщинам. Они с мамой познакомились на вечере в библиотечном техникуме, на который пригласили курсантов военного училища. Мама, Алевтина Ивановна, была на три года моложе отца. Деревенская девушка скромной наружности и небольшого роста, выйдя замуж за завидного жениха, выбрала смыслом жизни обслуживание воина в широком спектре женских призваний. Самой скромной её миссией явилось рождение единственного сына Василия в 1952 году. Справедливый вывод о собственной незначительности для отца и матери сделан мной на основании того факта, что в двухлетнем возрасте их единственный отпрыск был передан на постоянную опёку деревенским родичам, в Саратовскую область. В дальнейшем я встречался с биологическими производителями не чаще раза в год, так как нашего пилота-инструктора непрерывно гоняли по разным гарнизонам необъятной страны. Его жена, привыкнув служить и охранять своего мужчину, следовала за ним повсюду. Меня вырастили и воспитали дорогие моему сердцу люди: незамужняя тётка, дедушка и бабушка.
ДЕД. Главой деревенской части семьи был дед, Иван Никодимович Сысоев, 1897 года рождения. Дед получил начальное образование в церковноприходской школе. Он успел быть призванным в царскую армию, где Ивана Сысоева определили в унтер-офицерское училище кавалерии. Повоевать за царя, в Первой мировой, деду так и не пришлось – Революция смела Самодержавие, упразднила звания унтер-офицеров и равномерно разметала курсантов в оба, противостоящих друг другу лагеря Гражданской войны. Иван Сысоев дальновидно выбрал сторону красных. Крепкий, рачительный хозяин и верующий человек, он не жаловал Советскую власть, но, когда у крестьян не осталось другого выбора, он, как и все односельчане, стал ей служить – работал конюхом в колхозе. Дед, по всей видимости из кавалерийского училища, имел навыки ветеринара. К нему часто обращались односельчане за советом или помощью в животноводческой области. Иван Никодимович - участник Великой Отечественной войны, он служил возницей в обозе артиллерийской части, был дважды ранен, награждён тремя медалями.
На первый взгляд, загорелое лицо деда, обрамлённое седыми волосами, мохнатыми бровями и бородой казалось строгим. Но внимательный человек легко распознавал в его серых, лукавых глазах добрую душу. Мальчик Вася каждым вечером поджидал дедушку на дороге. Хозяин дома, в тёплое время года, возвращался верхом. Он соскакивал с коня и подсаживал в седло своего внука, который с трёх лет совсем не боялся лошадей. Добирались до двора, в две пары рук снимали седло и упряжь, обтирали влажной тряпкой коня, поили его и задавали корм. Дедушка, обычно, не возвращался домой без гостинца внуку: горсти ягод, леденца на палочке, куска сахара, печенюшки или сухарика. Когда бабушка звала ужинать, дед мыл руки и приглядывал за помывкой мальчика, а затем подхватывал его на руки и шёл в избу. Еда была простая: по утрам – молоко и каша; в обед – щи или борщ, а на второе картошка со свиными шкварками; вечером каша из другой крупы и хлеб домашней выпечки с кусочком масла. Запивали еду квасом или чаем. На праздники ели мясо, блины и домашние пироги, взрослые всегда выпивали по рюмке водки. По выходным дед часто брал меня на рыбалку, улов считался удачным, если жареной рыбы хватало на ужин для всей семьи.
БАБУШКА. Я плохо помню бабушкино лицо, её небольшой, худенький и суетливый образ в моей памяти не записан отдельно, а ассоциируется с кухней, печкой и готовкой. Палагея Степановна всегда носила одну и ту же коричневую юбку и разные кофты. Если она отправлялась в магазин за солью, мукой, подсолнечным маслом, сахаром или крупами, то обязательно повязывала на голову цветной платок с восточным узором – подарок дочери Алевтины. По утрам бабушка поднималась первой, а спать всегда уходила последней – нужно было целый день кормить людей и скотину. Уборка дома и стирка носильных вещей всех домочадцев тоже лежали на бабушке. Все остальные члены семьи помогали бабушке только в самых трудоёмких делах: доставали воду из колодца, собирали урожай, копали картошку на огороде, подносили дрова охапками к печке. Никакой другой жизни моя бабушка даже не представляла. С трёх лет я помогал деду и бабушке в разных домашних делах. В конце лета во всём доме производили генеральную уборку, в которой принимали участие все домочадцы. Я понимал, если в доме случился переполох и затеяли мойку пола с выскабливанием грязи из всех углов и щелей, то, проездом в военный санаторий, к нам скоро нагрянут мои родители. Они приезжали из Саратова на такси, привозили всем хорошие подарки, оставляли деду деньги и, ровно через неделю, сваливали прочь, до следующего лета.
ТЁТКА СТЕПАНИДА. Некрасивая и незамужняя, старшая сестра матери постоянно проживала в доме родителей, а работала в колхозе бухгалтером. Тётке я обязан своим первым знакомством с азбукой и цифрами, умениями читать и считать. В будние дни, вечерами, при свете одной единственной лампочки на целую комнату, тётя Стёша закладывала в мою голову основы знаний или проверяла выполнение уроков, после того, как я пошёл в школу. В выходные дни тётка обычно исчезала из дому – у неё был постоянный хахаль, дядя Андрей, который жил и работал неподалёку от нашей деревни, в лесничестве. Я однажды подслушал, как бабушка сплетничала деду, что Андрей пообещал Стеше жениться, если появится ребёнок. Никто у Стеши так и не появился, вся морока длилась годами, всех она устраивала и так ничем и не закончилась.
ДОМ. Дом деда был большим и основательным: сруб из добротных, толстых брёвен на каменном фундаменте. Крыша из листового, оцинкованного железа, что само по себе, в деревне, считалось признаком крепкого, малопьющего хозяина. После пристроенных сеней с массивной входной дверью начиналось основное пространство избы, разделённое деревянными перегородками, в одну доску, на несколько помещений. В первом – кухне устроилась огромная русская печь, на верхотуре которой могли устроиться ночевать несколько человек. Летом на печи никто не спал, но зимой для меня там устраивали спальное место. В большие холода ко мне присоединялась бабушка. Дед и Стеша только посмеивались над нашей неустойчивостью к морозу. Кухня являлась бабушкиным миром. На широких полках вдоль двух стен располагались горшки, тарелки, чашки, котелки, чугуны и прочая утварь. Следующую комнату называли светёлкой. Здесь были три окна, завешанных ситцевыми занавесками, стоял массивный, непокрытый дубовый стол и шесть основательных стульев со спинками. Одну стену полностью закрывала незатейливая горка, в которой хранили документы и письма, награды деда, несколько книг, дежурную бутылку водки, графинчик с самодельной наливкой из лесных ягод и праздничную посуду. Напротив горки стоял большой комод, в котором в тёплое время складывали тяжёлые, зимние вещи. В «красном углу» светёлки висела икона, а в противоположном – радиоточка, которая никогда не выключалась.
С лицевой стороны дома, вдоль старой изгороди, росли густые кусты сирени, которые в начале лета полыхали цветами и пьянили ароматом всю округу. В средине двора располагался сарай, где держали корову, двух свиней и с десяток кур. В фундаменте дома был оборудован вход в погреб для хранения овощей и солений. За домом устроились банька и небольшой сад: четыре яблони, абрикосовое дерево да пара вишнёвых. Огород, в котором росли: картошка, капуста, тыква, лук, морковь, свёкла, огурцы, укроп и репа следовал за садом. Самым любимыми занятиями всех домочадцев были сбор урожая и приготовление заготовок на зиму. Дары леса: грибы, малина, земляника, черника и орехи тоже никогда не рассматривались в нашей семье, как случайное лакомство. Сушили грибы и орехи, варили варенья, ставили наливки и всегда рассчитывали на эти запасы, как на подспорье в зимнем питании...».
Одна из неприятных сторон жизни литератора заключается в том, что окружающие люди считают, что он знает жизнь и понимает, как правильно поступать в любом случае. Полный вздор – писатель точно также, как и все другие люди, теряется в сложных, житейских ситуациях. Что, например, мне делать с небогатым, литературным завещанием Савы? Это ведь мизерная часть его несостоявшихся мемуаров. Стереть Савины тексты и навсегда забыть о них, но лётчик так мечтал построить себе литературный памятник... Материала на памятник у меня не хватает... Если начать фантазировать самому, то произведение не будет принадлежать к мемуарному жанру и не станет обелиском для русского пилота Василия Савицкого.
Я написал о наших двух встречах с Савой. Надеюсь это небольшое произведение послужит ему хотя бы скромным могильным камнем...
Арк Лапшин, Нью-Йорк, Октябрь, 2015