Fffffffffffffff

МАЛЕНЬКОЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ.

     Хотелось бы сразу пояснить мой многоуважаемый читатель, дабы у вас не возникало вопросов. Это не вымысел, данные события действительно происходили в конце восьмидесятых годов двадцатого века, в одной из квартир города Ленинграда – чему автор данных строк, и был свидетелем.


1. НОЧЬ ПЕРВАЯ.
С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ.  С



 

     Смеркалось. Анна Андреевна подошла к открытому окну, с улицы в лицо дунул приятный и, удивительно свежий ветерок, она встала на носочки и, вдохнув полной грудью – захлопнула раму. Затем подойдя к кровати откинула одеяло, поправила подушку, повернулась и задом плюхнулась в простыню. Койка прогнулась, но как всегда выдержала, пружины под матрацем пропели колыбельную, женщина закрыла глаза.
     Сон пришёл через пару минут и, как всегда пришёл не один, а вместе с девятьсот восемьдесят первой серией про Чебурашку. Обычно за ночь Анна Андреевна успевала просмотреть пару таких серий, а то и целых три, но тогда она уже не успевала позавтракать и, сломя голову неслась на работу, в трамвайный парк, где уже на протяжении последних десяти лет, работала слесарем по ремонту подвижного состава.
     Правда по началу, её карьера складывалась довольно таки удачно, а именно: с должности секретаря заместителя директора по кадровой политике. И пока она была в форме, то успешно справлялась со своими обязанностями. Работа, в общем-то, не тяготила девушку и, заключалась в том, что надо было всегда находиться на рабочем месте, и ждать, когда у начальника будет хорошее настроение, и он займётся конкретно, уже ей напрямую: обычно это происходило на его рабочем столе; в кипе бумажек, отчётов, и протоколов. В такие минуты Арчибальд Петрович усиленно пыхтел и кряхтел навалившись всей тушей на Аннушку, и всегда словно по нотам, в конце процедуры испускал странные звуки откуда то сзади, сигнализируя тем самым – конец трудового почина.
     Но тем не менее: руководитель был всё-таки уже старенький, и хорошее настроение посещало его крайне редко; а по сему, творческой работы было не так уж и много. Так же с годами у Анны Андреевны, стали нарастать комплексы профнепригодности – вес стал зашкаливать, а годы стали убегать. И тогда начальник Арчибальд Петрович, впервые пожурил её для острастки: а затем, недолго думая решил применить и более серьёзные санкции. Тем более что перед этим он не выдержав соблазна, взял к себе на работу, ещё двух секретарш – более молодых, и перспективных: с длинными ногами и круглыми попами, умеющих стоять на тумбочке и отдавать «честь» как положено – что его лично, как бывшего прапорщика Красной армии, очень забавляло, и скрашивало неимоверно тяжёлые, трудовые будни.
     И вот наконец решившись, он сказал ей напрямую:         
     — Прощайте Аннушка! Я вас увольняю с занимаемой должности – за ненадобностью! 
     — Да что вы Арчик! — воскликнула Аннушка, — Куда же мне теперь, ведь я больше ничего кроме этого не умею!?
     — Ничего научитесь! Какие ваши годы Милочка! — постарался приободрить свою подчинённую начальник.
     И дружески похлопав по плечу; добавил:
      — Да вы особо не переживайте, я старый солдат, а посему своих не бросаю.
     И с лёгкой руки перевёл её обычным слесарем в цех по ремонту подвижного состава – навсегда! С формулировкой; «Временно, на три месяца, в виде наказания, за разврат на рабочем месте». Правда Арчибальд Петрович так и не указал в документе – с кем именно развратничала его секретарша: ибо о себе он предпочёл особо не распространяться.
     И, между прочим, Арчик был прав, сказав, что – «своих он не бросает»; как оказалось, он их просто выбрасывал.

2. НОЧЬ ПЕРВАЯ.
ЧЕБУРАШКА И КОЛЕНЬКА.

 
     Но мы отвлеклись. И так, мой многоуважаемый читатель, чуть выше мы оставили Анну Андреевну спящей и, смотрящей девятьсот восемьдесят первую серию про Чебурашку.  Чебурашкой была шуба из синтетического меха, о которой вот уже много лет мечтала героиня. Всегда ей снилась одна и та же картинка, ибо серии мало чем отличались друг от друга: всё начиналось с того места, когда они с мужем Коленькой* – так она ласково называла своего ненаглядного; наконец-таки накопив нужную сумму денег – шли в магазин за покупкой.
     Муж улыбался ей, она улыбалась мужу и, встречные люди тоже, чувствуя передаваемую – воздушно капельным путём радость, так же в ответ начинали улыбаться. Казалось, что, всем и вся становилось на сердце весело и легко. Весь мир преображался. Воробьи веселясь перепрыгивали с ветки на ветку, старый подвальный кот, только что получивший крепкого пинка от весёлого дворника хихикая перелетал им дорогу; даже рыжий пёс, сидевший на привязи у дверей магазина, глянув в лицо Аннушки было залаяв, но потом, и он начинал смеяться!
     Но в этот раз всё произошло не так как обычно. Неожиданно, Анна Андреевна почувствовала, что кто-то обнял её сзади словно наяву, и, мощно всем телом навалился на неё – словно Арчибальд Петрович. А через секунду, этот некто, уже пытался овладеть ею. Она хотела немедленно возмутиться, ибо никогда в предыдущих сериях, ничего подобного не происходило; тем более на глазах у любимого мужа.
     — Вы сума сошли! Что вы себе позволяете! — закричала испуганная женщина, и обратилась за помощью к Коленьке: но тот лишь посмеялся над нею вместе со всеми.  Она попыталась вырваться из цепких объятий невидимого насильника; но не тут-то было, так как всё завертелось и, заходило ходуном.  Женщина хоть и пыталась выдвинуть свой категорический протест, но, тем не менее, в состоянии нелепой борьбы сама неожиданно для себя, стала легонько поддавать, навстречу движению.  А вокруг, всё продолжало заходиться от хохота, даже неподвижно стоящие два манекена за стеклом и, те стали переглядываться, тыкать в сторону Аннушки пластмассовым пальцем и, стыдливо подшучивать!
     Внезапно хохот стал переходить в стоны.
     — Ещё! Ещё! — позабыв обо всём, восклицала несчастная женщина, и вот, что-то жгучее, страстное и прекрасное, захватило всю её плоть, с биением сердца оно сжималось и разжималось, замирало и выпрыгивало и… Наконец, вырвалось из заточения!..
     "О! Как же это было прекрасно"! — торжествовал внутренний голос женщины. Ноги вытянулись, и стали мерно подёргиваться, а по всему телу побежали мурашки – причём их было так много, что сразу всем, места в кровати уже не хватило и, большинство, из них срываясь с простыни – громко шлёпались об пол; ойкали; и, разбегалось по комнате; прячась по углам – кто куда!
     Анна Андреевна с закрытыми глазами неподвижно пролежала ещё минут десять, не в силах пошевелиться. А потом ещё пятнадцать, но уже осознанно – дабы не вспугнуть тот прилив блаженства, случайно свалившийся ей на шею – из запрещённого цензурой в те годы сна…
     Когда смех прекратился, а видение неизбежно исчезло, она приподнялась на койке, открыла глаза и огляделась. Вокруг не было ни души.
     — Что это было!? — произнесла Аннушка.
     Проведя рукою ниже живота, и убедившись, что там остались, чьи то следы преступления – Анна Андреевна бросилась в туалет. При этом включив свет в коридоре, и проверив, не спрятался ли кто в квартире, но, не обнаружив никого, села на унитаз и дёрнула ручку. Унитаз брезгливо зарычал, выразив тем самым неудовольствие и, облил её снизу крепко и обильно – в этот раз сработав как **биде, ибо по натуре своей, слыл эгоистом. Вся мокрая, она вернулась в комнату.
     — Так, что же это было? — вновь спросила себя недоумевающая женщина.

     *Коленька, Петенька, Митенька: имена душевно-ласкательные; так обычно называют затрёпанные по жизни жёны – своих по всем категориям ущербных мужей, стараясь хоть чем-то да выделить их на фоне всеобщего дерьма – в котором они бултыхаются вместе всей семьёй. Считая: что если уж и находиться в дерьме – так хотя бы по середине лепёшки! (Но это всего лишь моё личное наблюдение). А так обычно в нормальных семьях, любимых кличут просто по фамилии – Иванов, Петров, Сидоров, и так далее; а в лучшем случае – ещё проще «Мой». 
     Пример: «А мой то опять - пришёл на карачках!».
     Или: «А мой то опять - маму из дома выгнал!»
   


3. НОЧЬ ВТОРАЯ.
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ И ТРИ ГОДА. ТТ


р

 
     Рабочий день прошёл обычно, не будем описывать, мрачную рабочую стезю, дабы это всё было, как всегда нудно и однообразно. Вся перепачканная в мазуте ремонтного цеха, Анна Андреевна, на конец то, скинула с себя робу и встала под душ. Воды горячей как всегда не было, и все ополаскивающиеся работницы, время от времени повизгивали от холода.
     После купания, Аннушка села на скамейку, достала из куртки пачку «Беломора», чиркнула спичкой и закурила. Сделав пару глубоких затяжек, она задумалась…
     Её муж Коленька, работал на том же предприятии, водителем трамвая, и вечно разъезжал по заграничным командировкам; о которых по возвращении он воодушевлённо рассказывал своей любимой; оправдывая свои отсутствия по ночам. Из чего следовало, что на своём вагоне – с маршрутным номером одиннадцать – лично объездил практически весь мир, побывал в Америке, в Австралии и, даже однажды на Северном полюсе; ибо как-то подбросил туда за две бутылки водки – великого путешественника Фёдора Конюхова: и потому отсутствовал не менее двух недель.
     Как обычно, Коленька из командировок возвращался навеселе, а потому был охотлив на язык.
     — Вот заработаю, на чужбине денежку, и купим тебе Чебурашку! — обещал он.
     Сначала Анна Андреевна ждала обещанного три года, а затем сообразила и прибавила к ним ещё тридцать лет; и продолжала ждать дальше.
     Но когда ей неожиданно, стали сниться радужные сны, про этого самого Чебурашку переходящие в сериал – то Аннушке стало хватать и этой маленькой радости. На большее, уже не рассчитывая, она с упоением ждала приближения каждой ночи и, следующей серии.
     Вот и теперь, муж был в отъезде, и было неизвестно – когда вернётся, и вернётся ли вообще.

     И так. Смеркалось. Аннушка как обычно взбила подушку, откинула одеяло и, плюхнулась в пружинистую скрипучую койку. Но на этот раз, ей показалось, что пружины не просто взвизгнули по-иному, а именно засмеялись, причём каким-то странным, не обычным, ехидным смехом.
     «Нет, сегодня я спать не буду, — решила женщина. — Подождём, посмотрим. Может и этой ночью, опять повториться ужасное, и уж сегодня-то, ночной извращенец от меня так просто не уйдёт. Я предъявлю этого подонка Коленьке; пускай он его трамваем раздавит, как клопа вонючего!»
     Она повернулась на другой бок и продолжила рассуждение уже в слух:   
     — Нет, ну надо же, взял и запросто изнасиловал! Вот так – запросто! Воспользовавшись тем что я сплю – ни с того ни с чего!
     Аннушка повернулась на спину, и заложив правую руку за голову продолжила:
     — Ах, какой негодяй! Да я его сама, вот этими самыми руками! Знать бы только кто это; Задавила бы гада!
     Но в этот самый момент, что-то скрипнуло за дверью, Анна Андреевна насторожилась. Силы природы за окном, как не странно в ту ночь, завывали необычайно гулко и громко; а когда от очередного порыва ветра распахнулась форточка, и ворвавшийся в комнату пронизывающий сквозняк холодом прокатился по всему периметру, женщина вскрикнула и, закрылась одеялом.
     — Боже! А вдруг это и вовсе не человек!? — испуганно прошептали её губы.
     — А кто же тогда? — удивился в ответ я, и тут же себя одёрнул: «Не след мне автору вмешиваться в происходящее; иначе всё повествование возможно будет перечеркнуть. Нет уж, пускай она сама как ни будь выкручивается.  А моё дело лишь в том – чтобы проследить за всем, да потом описать сие».
      — Кто здесь! — вскрикнула женщина.
      Но на этот раз, я не подал голос – выдержал. И лишь моё самосознание продолжало нашёптывать себе же в ухо: «Не след! Не след – во всяком случае – не теперь!»
     И главное; самому почему-то жутко стало от мыслей всяческих, прямо не по себе, ну думаю: «Надо бы паузу сделать, да самому кое как дух перевести!»
     На этим и порешил: «Конец главе».


4. НОЧЬ ВТОРАЯ.
А ДАЛЬШЕ БУДЕТ ЕЩЁ СТРАШНЕЕ…

 
    
     Аннушка приподнялась на подушке, взяла с тумбочки коробок и чиркнула спичкой, далее попыталась присмотреться в потёмках.
     — Да вроде никого!? — произнесла она в полголоса.
     — Ну конечно же никого! — согласился с нею я, и снова себя одёрнул: «Ну козёл! Чего творишь то!? Чего ты опять женщину то пугаешь?»
     Аннушка вздрогнула. Судорожно пробежала взглядом по комнате, и снова произнесла; только ещё тише:
      — Опять показалось!
     И от этих слов её, мне самому стало – страшней страшного; словно бы это мне показалось, а не ей. И сам не знаю почему – голову свою утопил в плечи, весь скукожился, притаился: «Вот ведь, как психический настрой может воздействовать на ближнего?»
     Но Аннушка оказалась гораздо смелее меня, она сбросила с себя одеяло, соскочила с постели, и боязливо захлопнув форточку, снова пулей нырнув в постель.
     И тут произошло нечто, к чему лично я не имел никакого отношения: тот час в комнате раздался непонятно откуда летящий громкий смех: то был не тот, что из ночного сериала, весёлый и задорный. Это был другой, это был жуткий, страшный смех. Как будто сама комната подсмеивалась над ней; и вдруг непонятно откуда, раздался поставленный голос диктора:
     — Внимание! Говорит радио, в Петербурге полночь…
     Лицо Аннушки исказилось: «Боже! Что это!» мысленно воскликнула она: и комната в сей миг озарилась ярким голубым светом; в окно глянула полная луна и казалось подмигнула Аннушке.
      — Но ведь радио то сломано! — прошептали в голос её губы, — Как же оно может тогда говорить?..
      Не успела она произнести, как из динамика раздался очередной, но теперь уже другой голос – не такой поставленный и приятный; а совсем даже наоборот – необычайно противный, резкий и наглый:
     — Нет! Никогда он тебе не купит Чебурашку, даже и не надейся – глупая!
      И этот самый голос показался Аннушке до боли знакомым: «Господи! Чей же это голос?» — силилась припомнить женщина; и тут ей стало совсем не по себе.
     — Господи! Да ведь это же голос – самого президента! — наконец дошло до неё.
     Она всегда старалась не слушать восхваляющие себя речи – произносимые этим нелицеприятным существом; и по обычаю спешила немедленно выключить радио, как только заслышит очередное враньё. Но в последнее время лидер государства выступал так много, и ей приходилось не менее часто – крутить ручку приёмника стараясь ликвидировать это – что так однажды и оторвала её окончательно с мясом.
     В верхней квартире, кто-то начал громко кашлять и топать ногами – прохаживаясь из угла в угол.
     «Это ещё что! — мелькнуло в голове женщины, — Да ведь там теперь никто не живёт!»

     «Именно! — согласился с нею я (то есть автор всего – сие недоразумения), — С тех самых пор, как месяц назад в комнате этажом выше повесился на бельевой верёвке сосед по подъезду Давид Розенбаум – разнесчастный бухгалтер; и потому квартира ныне была опечатана; и там действительно никто более не проживал» … (Но к самому бухгалтеру мы ещё вернёмся; а пока давайте всё-таки проследим за Аннушкой):

     Накрывшись от ужаса – чем только было возможно, женщина затаилась, и прижалась к стенке.
     И хотя, больше уже ничего не происходило, так в страхе, и дождалась она рассвета. А когда зазвенел будильник, встала и, не выспавшись умчалась на работу, громко захлопнув за собой дверь.


8888888888888888888888888888888888888

5. НОЧЬ ТРЕТЬЯ.


 

     Смеркалось. За прошедший день, Аннушка твёрдо всё обдумала и решила, что первая ночь с приключением; ей просто приснилась. А вторую ужасную; она сама себе накрутила в виду того, что с годами нервы стали просто ни к чёрту, а потому решила всё забыть, тем более что очень хотелось спать. Как ни как, а прошедшие сутки всё-таки были без сна...
     — И покоя! — к словам автора добавила героиня.
     Она по обычаю поправила подушку, откинула одеяло, и только-только собралась лечь, как вновь в чуть приоткрытую форточку юркнул сквозняк, и просквозив по полу через всю квартиру, распахнул входную дверь, в которую, буйно ворвался ветер. В помещении сразу стало свежо и прохладно.
     — Вот же чёрт! — выругалась хозяйка, — сколько раз говорила ему; что надо сделать ремонт, каждый раз, одно и то же, ни крючков, ни замков. Заходи кто хочет, даже сами двери и те, всю ночь хлопают на сквозняке, спать не дают!
     Хозяйка выругалась и побежала закрывать форточку, а затем и дверь. А когда, в конце концов, оказалась на любимой подушке, она закрыла глаза.
Сон пришёл сразу, а вместе с ним началась очередная серия про Чебурашку, в которой она вместе с Николаем, взявшись за руки, весело шагала вновь покупать шубу. При этом он тряс толстеньким бумажником, и приговаривал:   
     — Ну вот! Теперь-то я точно куплю тебе Чебурашку, смотри, сколько я заработал, на сей раз в командировке! Во сколь мне Федька Конюхов отвалил! Да я, даже могу позволить себе, часть денег пустить на ветер! — выкрикнул весело Николай, — вот смотри, если не веришь!
     — Да верю я Коленька, верю! — как можно быстрее выпалила Аннушка, хорошо зная расточительный характер мужа.
     — Вот говоришь, что веришь, а сама смотришь на меня – будто вовсе и не веришь, — недоверчиво засомневался в ответ Коленька.
     После чего он вытащил из бумажника трёх рублёвую купюру, и для примера, действительно подбросил её, как и обещал, пустил по ветру: ветер подхватил её, приподняв высоко над городом, да так, и у махнул трёшку.
     Аннушка в последний момент, попыталась подпрыгнуть и ухватить банкноту, но было уже поздно. В тот час, между облаков, показалась ветреная голова, того самого ветра, который вытянув руку навстречу героям, сложил пальцы в дулю, и пихнул спохватившейся женщине в лицо. А далее состроил мерзкую физиономию и быстро сделал ноги – перепрыгивая с облака на облако.
     Сразу всем, кто это видел, почему-то стало смешно, даже Анне Андреевне. Хотя ей и было, очень жалко трёх рублей, и в глубине души, она всё-таки корила мужа за неразумный поступок; но когда увидела смеющегося кота, который, только что, получив очередного пинка, от весёлого дворника, и летел на другую сторону улицы, хохоча! Сразу про всё позабыла. Тем более что в дверях промтоварного магазина их встречал валявшийся, и державшийся от смеха за живот рыжий пёс, который был привязан к стойке; вероятно отошедшим хозяином.
      Злость на мужа, немножко притупилась. Но только немножко.
     — Нет, ну всё-таки, какой же ты идиот, Коленька, в самом-то деле! Взял и выкинул три рубля! — вопросила у него Аннушка, наконец-таки не выдержав, когда в душе у неё вновь, накалилось и закипело, — просто так – на ветер! В доме шаром покати, а Коленька деньгами разбрасывается…
     На что Николай даже не отреагировал, а прямо в дверях универмага неожиданно задрал ей юбку, и в считанные секунды овладел ею.
     — Ты что, совсем с ума сошёл, Коленька! — закричала героиня, — ведь тут кругом люди!
     Но в конце концов осознав, что вырваться ей из цепких рук любимого никак не удастся – она смирилась. А постепенно, входя во вкус, даже перестала обращать внимания на окружающих. В паре они работали красиво и слаженно, со стороны это выглядело достойно, и поучительно – а особенно для молодёжи!
     Через время, они вошли в раж! Первым зааплодировал, какой-то пенсионер, с длинной седой бородкой! Его тут же поддержали десятки рук, столпившихся, восторженных зевак! Собака, перестав смеяться, как-то умудрилась отвязаться от стойки, и встала в очередь за Коленькой, приветливо махая хвостиком!
     Огромное чувство свободы и раскрепощения стало приближаться к своего рода – пляшущим человечкам; застрявшим в дверях промтоварного магазина! Щемящее и невообразимо летящее осознание приближающей неизбежной развязки действия – накатило со всех сторон; и уже находясь в прострации, где-то там в подвешенной невесомости, Николай выжал сцепление, и передёрнул ручку передач с первой на четвёртую, резко добавив газу!    
     Позабыв обо всём на свете, Анна Андреевна, так же стала убыстрять темп, её задница мерно приподнималась и опускалась, как лодочка на крупной волне, постепенно переходя на мелкий бриз, с короткими, но частыми подёргиваниями!.. И тут снова накатило!   
     Волна была такой силы, что её и Коленьку, буквально накрыло с верхом! Сначала унесло далеко в море, а затем огромным потоком выбросило на берег! И раскидало по сторонам; словно водоросли – вырванные с корнем из морской глубины, при этом шлёпнув как следует по заднему месту обоих – дабы ускорить радость полёта; неимоверного блаженства!
     Аннушка долго не могла прийти в себя, распластавшись на песке, сил практически не было. Минут пятнадцать она лежала с закрытыми глазами, потихоньку возвращаясь в настоящее время.
     — Что это было!? — произнесла женщина, — Господи, что это со мной происходит?
     Она села в кровати, и стала припоминать события, произошедшие с ней в девятьсот девяносто седьмой серии Чебурашки. И как не прекрасна была развязка действия, её мысли тем не менее снова возвратили её к той самой трёх рублёвой бумажке; которую так беззаботно выбросил Коленька на ветер:
     — Ах! Вот же козёл! Ведь можно было купить на эти деньги чего-нибудь покушать! — думала про себя героиня. — Вот паразит! И живи после этого – с таким обормотом!
     Хотя так же, припомнила она и, заключительную часть сна, за что, по достоинству оценила явные перемены к лучшему; в сексуальном поведении своего ненаглядного. И всё-таки в груди затаилось сомнение – а был ли это Коленька, тот, которому до сего дня, хватало для наслаждения её тела, раз в месяц минуты на две, не более – а тут вдруг такое!
     Далее она, нащупала тапки, и ногами нырнула в них. Зажав правой рукой место преступления, чтобы не растерять по полу улики, помчалась к спасительному унитазу, который долго ворчал, но затем, всё-таки сжалился и, со всей мочи дунул ей холодной водой в задницу. Вся мокрая она выскочила из туалета, и быстрей побежала досматривать, девятьсот девяносто восьмую серию, на часах ещё было время.


4. НОЧЬ
ЧЕТВЁРТАЯ. 

     Как ни странно, следующий день прошёл без особых эксцессов. У Анны Андреевны, было прекрасное расположение духа, на работе она постоянно шутила: а когда уже возвращалась домой, неожиданно для себя заскочила в чебуречную, где заказала стакан креплёного вина, и один чебурек.
     — Ну! — сказала себе Аннушка, хлопнув стакан одним махом, — Кажется, жизнь налаживается!

     Смеркалось! Напевая себе под нос песенку: «Пусть бегут неуклюже, пешеходы по лужам». — Особо не задумываясь о чём текст, наша героиня по обычаю подпихнула подушку, встряхнула одеяло и брякнулась в кроватку.
     — Интересно! О чём сегодня серия! — непонятно у кого, задумчиво поинтересовалась Аннушка.
     Но неожиданно на свой вопрос, она тут же получила неожиданный ответ:   
     — Да ни о чём! Сегодня, ничего интересного не будет! Даже и не надейся...
     — Кто это!? — воскликнула испуганно женщина, — Кто здесь!?
     — Да нее пугайся ты! Это же я – автор! — решил всё-таки я ей сознаться, дабы более не пугать женщину, — Автор данного повествования, ты спросила, я ответил, ничего более.
     — А! Так это ты всё это выдумал!? То-то я и подумала…
     — Нет не всё! Я просто сторонний наблюдатель, — ответил я ей честно, — слежу за происходящим и кое что записываю, ну разве что корректирую некоторое – ну в общем по мелочи.
     — А… — с сожалением протянула Аннушка, —Жалко. Ну что же, тогда ладно. Спокойной ночи! — она повернулась на бок, и тут же уснула.
     На экране отобразились титры. Вначале проскочила моя фамилия как сценариста. Затем крупными буквами название сериала "ЧЕБУРАШКА"; далее пошли строчки с фамилиями главных исполнителей, но они были такие мелкие и, так быстро сменялись, что Аннушка так и не успела разглядеть, фамилию главного героя, как не пыталась.
     — Вот же блин, кто же он таков есть? — вопросила женщина.
     — Как это кто!? Я конечно! — на этот раз, на вопрос ответил её Коленька; появившись на экране сразу же после титров.
     Фильм начался. С первыми кадрами новой серии, Коленька протянул ей руку, и потащил в отдел: «Куртки, пальто, шубы».

     На вешалке висела всего одна Чебурашка, но она была так прекрасна, и как раз по размеру! Никогда в жизни у Аннушки не сверкали глаза таким необычайным, пылающим огоньком! Она тут же попыталась примерить шубку и, накинув на плечи, крутанулась перед зеркалом.
     А когда уже на кассе, Коленька достал бумажник, вытащил из него пачку денег и, присвистнув от удовольствия, небрежно бросил её, под нос кассирше. Аннушка почувствовала невероятное ощущение – это было счастье! Да, да! Именно!.. Впервые в жизни – счастье!
     — Заверните Чебурашку! — произнёс гордо   
     Николай. — Будьте так любезны!
     На что кассирша сложила аккуратно деньги в стопочку и, пересчитала их. Затем ещё раз.
     — Три рубля не хватает! — произнесла она, таким голосом, как обычно прокурор, объявляет смертный приговор.
     — Три рубля не хватает! Три рубля не хватает! Не хватает! — затухающим эхом разлетелось по торговому залу и, перекинулось в комнату, где только что проснулась главная героиня; после очередной девятьсот девяносто девятой серии…

     — Как же так! — лёжа в кровати, воскликнула в отчаянии Аннушка, — Три рубля не хватает! В голове у него не хватает! Ох уж мне этот Коленька!
     И она постучала себе по тыковке. После чего встала и, нервно расхаживая по ещё довольно тёмной утренней комнате, размахивая всем чем только можно, воскликнула, обращаясь видно к самому Чуду-юду:
     — Вот они, три рубля то! Вот они!
     Анна Андреевна, резко подскочила к столу, и собрав всю злость воедино; трахнула кулаком по крышке. 
     — Ну и придурок же мне достался!? Вот так и мучаюсь с ним – всю жизнь!
     Она всплеснула руками, далее матерясь на все лады, быстро собралась и выскочив на улицу припустив; догонять маршрутный автобус.
     — Слава богу, вот и пятница, завтра выходные! — блеснуло в голове у Анны Андреевны, — сегодня ночью хотя бы высплюсь!


5. НОЧЬ ПЯТАЯ,
ПРИЛЮДИЯ.

     Ещё не началось смеркаться, как Анна Андреевна, начала подготавливаться к продолжению ночного киносеанса. На этот раз она была крайне возбуждена, ибо в конце прошлого сна, в титрах было обозначено, что следующая серия будет заключительной. А именно, тысячная… Последняя…
     Да и, в конце концов, женское сердце предчувствовало – конец!  Нет не тот конец о котором подумалось многим; и даже не тот, за которым казалось - что всё и закончиться навсегда – так нелепо и недосказано…  А тот конец – что словно в песне у Владимира Семёновича Высоцкого:

«Разрывы глушили биенье сердец,
Мое же - мне громко стучало,
Что все же конец мой - еще не конец:
Конец - это чье-то начало».

     Тем более что этой ночью, по графику, который высчитала сама героиня, должен был появиться тот самый неизвестный, гиперсексуальный любимчик-герой, такой неимоверно-таинственный: «Наверно всё-таки это – бум барашка, а иначе кто?» — подумала про себя Аннушка.

     — Эй, автор! — окликнула она меня, — что же дальше? Может сполоснуться перед сном, на всякий случай, или как!?
     Пожелала удостовериться Аннушка – скидывая с себя одежду.
     — Сходи, помойся! В конце концов, это никогда не будет лишним. — посоветовал я ей.
     И тут же сам, серьёзно задумался: «А что теперь» !? — и не найдя ответа, отодвинул тетрадь, и положил на неё сверху перо, коим и были ранее описаны все четыре ночи.
      Я и вправду не знал, что дальше. Изначально, собираясь писать совершенно про другое. И даже не подразумевая про разные там – сказочные чудеса вообще. И лишь недоумённо выдохнул:
     — Эко же куда меня занесло!
   

6. НОЧЬ ПЯТАЯ,
В КОТОРОЙ КАЗАЛОСЬ, ЧТО НЕИЗБЕЖНО ПОДСТУПИВШИЙ КОНЕЦ – НЕОЖИДАННО ОБЕРНЁТЬСЯ ВСЕГО ЛИШЬ НАЧАЛОМ.

 
 

     По городу было объявлено о штормовом предупреждение, и всю прошедшую неделю с Финского залива дул непомерно сильный ветер. Он проникал всюду, врываясь в окна и двери, проходил сквозь дома, сквозь стены; и не было от него спасения, он довлел над всем и вся – вот и мне видно крепко надуло голову, полностью выдув из неё ещё недавно зарождающиеся кое-какие мысли и, навеяв совершенно чужие.
     И теперь, будто что-то витало надо мной, я ещё вчера еле успевал записывать за ним – совершенно не свойственное мне. Тем самым, сам себя, загнав в угол; я запутался словно в паутине – в чужом непролазном сюжете.
     Странное состояние овладело мной – полного непонимания всего, что сам же, своей рукой и натворил. Голова не работала. Мысли не приходили.
     — Ну и ладно, пускай будет так – как будет, — решил я, — пусть они разберутся, в конце концов – без моей авторской помощи.

     Очень хотелось спать. Я встал из-за стола и подойдя к дивану, лёг на него даже не раздеваясь. И уже сквозь сон, услышал, как заработал встроенный; в маразм головного мозга – кинопроектор.
     В зале выключили свет, раздвинулся занавес, под корочкой головного мозга сосредоточились глюки, и на экране началось кино; как раз с того места, где разгорался скандал у кассы.
     — Так вы будете доплачивать или нет!? — голосом прокурора произнесла кассирша.
     — Позвольте! — вдруг завопил Коленька, голосом Ипполита Матвеевича – из книжки про "Двенадцать стульев", — Почему три рубля? Мы ничего не знаем о трёх рублях! Надо предупреждать. Я отказываюсь платить.
     — Хорошо, — сказала продавщица кротко, — я сейчас всё устрою.
     Взяв пробитый на скорую руку чек, она выскочила из-за кассы, и быстренько убежала к заведующему отдела; что-то шепнула ему на ухо: тот тут же направился к кассе.
    — По правилам розничной торговли, — звонко заявил заведующий отдела, — лицо, отказывающееся уплатить полную сумму за купленный им товар, должно немедленно покинуть зал.
     Аннушку охватил ужас; всё к чему она стремилась за последние годы – шло на с марку.
     — Как же так? — чуть не плача воскликнула женщина.
     — Па-ап-р-а-шу вас! — пропел заведующий, голосом, не допускающим возражений. В зале стали раздаваться смешки.
     — Нет! Низа что! — выпалила Аннушка и, схватив Чебурашку, попыталась использовать наверняка последнюю возможность, и перепрыгнуть через кассовый аппарат: но в тот час, словно тысяча рук заведующего, ухватили её словно за все места сразу.
     — Ну-ка, ну-ка, ну-ка, — пролепетал тот.
     — Это конец! — стало доходить до Аннушки.
     И тут она не растерялась, и так же, в отместку, попыталась схватить врага, за первое, что попалось ей под руку, сжав в ладонях – «то что попалось», изо всех что было женских силёнок.
     — Ой! Ой! Ой! — присел бедный, заведующий отделом.
     «А это, точно конец!» — наконец то дошло до Аннушка – окончательно, — и немедленно разжала руки.
     Казалось, что после этого членовредительства, она готова уже смириться.
     — Но нет, это ещё не конец! — раздался неизвестный голос от куда то сверху, — Это только лишь самое начало!..
      После чего всё замерло словно по команде; и тут же задрожала витрина, и не выдержав неимоверного натиска – разлетелась на тысячи осколков… В помещение ворвался ветер; он просунул свою ветреную голову к кассе – и заявил:   
     — Минуточку! Попрошу внимания! Вот они три рубля!
     И словно в сказке, на блюдечко с голубой каёмочкой, возле кассового аппарата; от куда то с верху, как осенний листок слетевший с ветки – брякнулась трёшка.
     — Попрошу предоставить расписку – любезный! — продолжил Ветер.
     — Где расписаться!? — осведомился не на шутку растерявшийся торговый работник.
     — Вот здесь! — выпалила Аннушка и, рванув рукой за верхнюю пуговку своей кофточки, обнажила левую грудь, и добавила. — Кровью!!!
     — Ух ты! — воскликнул заведующий, и тут же обратился к кассирше, — Эллочка, что у нас там есть помягче, из канцелярии?
     — Фломастер.
     — Давайте! Давайте! Давайте!..
     Но Ветер, уже не стал дожидаться расписки, он сгрёб одной рукой Чебурашку, другой подхватил Аннушку, и выскочил на улицу – через выставленную витрину.

     — Эй! Вы куда, твою мать! — наконец очнулся, и тут же проснулся Коленька.
     И обалдевший от сна, долго не мог понять, в чём дело. И только минут через пятнадцать, сообразил, что находиться в командировке, в соседнем общежитии на той же улице, в окружении таких же алкашей, как и он сам.
     — Нет, пора возвращаться домой, а то она там и вправду загуляет, уж больно она ветреная! — произнёс он вслух, вспомнив о приснившемся только что Ветре.

7. НОЧЬ ПЯТАЯ,
В КОТОРОЙ, СНОВА НАЧАЛО – ОБЕРНУЛОСЬ КОНЦОМ; НО ДОВОЛЬНО ТАКИ ПОДХОДЯЩИМ!

 


     А тем временем сам Ветер, взлетев на Седьмое небо; туда, где им уже никто не смог помешать; постелил на облако Чебурашку – на него положил Аннушку, и как!..
     Вдул ей! Да так, что облако, заходило ходуном! Весь мир перевернулся с ног на голову; и уже не желал возвращаться обратно! Сверкнула молния, на мгновение, осветив всё и вся! Грянул гром, да такой силы, что дождь разлетелся по сторонам, на сотни километров! Казалось, что все силы небесные, проникли во внутрь женщины, в самое потаённое, самое сокровенное место, и чуть не разорвали Аннушку на мелкие - эротические кусочки!
     — Ах! Ах! — стонала счастливая женщина.
     Но Ветер не унимался; продолжая гоняя волны и облака – туда и обратно! Словно на безумных качелях; разгоняя их до немыслимой скорости – туда и обратно! Туда и обратно! И снова туда; и снова!
     — Ах! Ах! — и ещё долго не могла успокоиться Аннушка, после того как всё затихло…
     На этот раз, она лежала не меньше часа, припоминая в мельчайших подробностях происшедшее.
     — Вот это да! — наконец произнесла женщина. — Вот это вдул!

     И по обычаю далее, нырнув в тапочки, зажав руками главное, она вприпрыжку понеслась в туалет; где её уже ждал, как всегда недовольный из-за несправедливости своей личной судьбы, бедный унитаз.


8. ЯВЛЕНИЕ
ГЕРОЯ.






















































 


      Но и у сказки, пускай даже самой что ни наесть эротической, присущ – не только эротический конец. Как говориться, нежданно-негаданно, входная дверь скрипнула, и на пороге появился он! Тот самый - супруг.
     В руках Коленька держал бутылку водки, настроение у него было уже хорошее и, усевшись на кухне за стол, он старался его не упустить. Водку ссуженный, закусывал сырым тестом, которое на ночь было затворила Аннушка, дабы спечь в выходные пирожков, и отнести бабушке, в другую сказку.
     Придвинув кастрюлю поближе, Коленька задевал тесто большой деревянной ложкой, ел, и всё время нахваливал хозяйку.
     — Ай, молодец Аннушка! Какая вкуснотища то! — причмокивал он от удовольствия – облизывая ложку, — Видать, ждала!..
     Гулянка продолжалась всю ночь, муж пил горькую, орал песни, и ругал власть. Она же горько смотрела на него, с чувством полного безразличия.
     Ещё только вчера, она думала о нём; а сегодня он ей казался совсем чужим. Словно он был из далёкого прошлого, из того самого, в котором, её самой уже не было.
     Что бы как-то отвлечься от неприглядной действительности, женщина ушла в ванную и занялась стиркой. Через время, вернувшись на кухню она застала на столе допитую бутылку водки, и пустую кастрюлю из-под теста.
     А в спальне, перед ней предстала картина Ильи Ефимовича Репина "Приплыли".
      Над кроватью висел старый сотканный из толстых льняных ниток коврик, видно ещё из бабушкиного сундучка. С одной стороны, на нём были вышиты семеро козлят, выглядывающих из окон избушки. С другой стороны, коза, несущая бидончик молока, своим ненасытным чадам; а внизу под ковриком, на кровати, лежал – сам: «Козёл! Коленька!» — Отметила про себя Аннушка.
     В одной руке он держал большую деревянную ложку, а в другой, ключ от квартиры, в которой никогда не было денег.


9. НОЧЬ
ПОСЛЕДНЯЯ.

 
     Смеркалось. Аннушка лежала скромно у самой стеночки, вжатая мощным телом супруга в тот самый коврик, висевший на стенке. Коленька же, развалившись почти по всему периметру кровати, без штанов, но в костюме и в одном ботинке, громко храпел, и дышал в её сторону противным перегаром. Аннушка никак не могла уснуть, мысли о «Ветре», ей не давали покоя.
     «Неужели это всё, неужели в её жизни, нет больше места для счастья. Кто же ты мой любимый Ветер!? Где же ты мой любимый Ветер» !?
     При этих мыслях у неё внезапно перехватило горло, а из глаз потекли горькие слёзы. А когда спящий Коленька, в очередной раз крепко храпнул, при этом всей мощью перегара, дунул ей в лицо – тогда уже она не выдержала, перелезла через, пьяное еле живое тело мужа, накинула халат, и бросилась прочь.
     — Ты куда!? — окрикнул её Николай, неожиданно проснувшись.
     — До ветру! — возбуждённо ответила она ему … **
     — А-а-а! — протянул Коленька, повернулся на другой бок, сладко улыбнулся и, уткнувшись носом в подушку, снова захрапел.
     Набросив сверху плащ, который первый попался ей под руки, женщина выскочила из квартиры, сбежала вниз по винтовой лестнице, на мгновение, остановившись у входной двери. За считанные секунды, как ей показалось, перед её взором, проплыла вся её прошедшая жизнь, убогая и никчемная.
     Так что же ждало её впереди, какие ещё испытания уготовит ей судьба? – Этого она не знала, но знала твёрдо одно – отсюда надо бежать.

      С этой мыслью, Аннушка распахнула дверь. И тут же со всех сторон, её обхватил радостный Ветер! Он ждал её! Взъерошив ей волосы, потянул за собой! Она тоже потянулась за ним; и позабыв обо всём на свете – бросилась в темноту! Навстречу ветру...

Июнь.
2012
года.


ПОСЛЕСЛОВИЕ.


















 
     Ну вот, скажете вы, мол, автор насвистел, а обещал написать о достоверных событиях:   
     — Да разве такое, может быть? — слышу я первый возглас.
     — Он просто издевается, — вторит ему второй, — этого не может быть, потому что, не может быть никогда!
     — А вот и может! — отвечаю я им…

     Всё дело в том, что я старался описать не просто происходящее, а именно эмоциональный, внутренний мир человека. Который гораздо больше в себя вмещает, нежели, кажется на первый взгляд. И представляет собой безграничное пространство.
     Всё зависит от того, с какого бока на это посмотреть. Какую буку после этого закатить. И какой бякой после этого быть! Ну, нельзя же сидеть, сложа руки, всю жизнь на одном горшке. Давайте же подвигаем задницей, и вот тогда, возможно удастся – в конце концов, пересесть на более комфортный и, более престижный стульчак!
     А что касается Ветра, так это был лишь – ветер перемен…

 
…………………………………………………………

** Так же афоризм, принадлежащий Льву Куртен - "Унитаз работал, как биде"

*** И ещё, хочу внести ясность в выражение -
"До ветру". Прост. (Пойти, выйти и. т. П.). для оправления естественных потребностей.
 

 

Коленька.
Или всё повторилось сначала.











МАЛЕНЬКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ.



































































 
     Не собирался я более возвращаться к данной истории, если бы она мне не приснилась сегодня ночью, ещё раз напомнив о себе, и о своей недосказанности. Посему, сразу с утра сажусь за перо и бумагу.


10. НОВАЯ ЖИЗНЬ.

 
   
    — Прощай Коленька!..
    Сквозь сон услышал Николай голос Аннушки, летящий словно из ниоткуда; он резко приподнял голову и сразу всё понял.
     — Сука! — произнёс он в сердцах.
     Но этого было конечно же недостаточно: и тогда приподнявшись с постели Коленька что есть мочи – да как топнул; единственным не снимаемым ботинком об пол!  Да как плюнул!..
     И всё бы ничего: но плевком, однако – разбил форточку; чему и сам очень удивился.
     Смятение и горе – обуяли Коленькой; колени тряслись, пульс на шее барабанил в висок, а ноздри – сузились в щёлочки и уши скрутились в трубочки…
     Но правда недолго горевал Коленька, после того как от него сбежала благоверная; минуты три – не больше.
     «С одной стороны, и хрен с ней, — думал он, — подумаешь – невелика птица». 
     Но неприятный осадок, от случившегося – всё-таки остался.
     «Кто же теперь его будет кормить»? — задавал он себе вопрос, и не находя ответа – с горечью махал на всё рукой:   
     — Эх!
     Но уже через минуту-другую, вновь воспрянув духом – Коленька начинал воодушевлённо потирать ладони.  Как ни как, а квартира и всё нажитое имущество – осталось ему, и теперь всё это можно было продать и пропить; никто и слова не скажет в упрёк.
     — Здо-ро-во! — радостно протянул он голосом Никиты Михалкова.

     И вообще, Коленька был не тот парень, кто станет морщиться над подобной безделицей; издавна привыкший жить одним днём – как-нибудь поживёт и вторым. 
     А сейчас, нужно было как можно быстрее распродать мебель. И срочно, не затягивая отметить; так сказать – проводы семейного счастья!
     — Срочно-о! — вновь получилось как-то по-режиссёрски.

     — Ну а что ему ещё остаётся! — в порыве сострадания делился своим мнением, сосед по лестничной клетке Тимофей Забулдонов, с такой же соседкой по другой клетке – Екатериной Закусевой.
     — Бедняга! — непрестанно кивала она головой, и даже обронила слезу на бетонный лестничный пол.

     Но дело – уже кипело: мебель Николай решил пустить с молотка, чтобы побыстрее. Церемониться было некогда – ибо уже не терпелось, сесть за праздничный стол.


11. АУКЦИОН НАЧИНАЕТЬСЯ.









































































 


     Всё так и случилось, хозяин расхаживал по квартире, и словно настоящий аукционист, бил ложкой, словно молоточком себе по лбу, во время всего не очень продолжительного торга – ибо имущества было не так уж и много.
     В квартире собралось народу – порядком тринадцать несчастных человек, в основном соседи по 13 подъезду, 13 дома.
     — Шкаф деревянный, ручной работы; со всем барахлом внутри, первоначальная цена – пол литры! — объявил Коленька.
     — Литру даю, — произнёс Фёдор Бондарчук из двенадцатой квартиры; в бывшем – так себе актёришка; а ныне – доведённый до крайности – супругой и политикой; спившийся пенсионер.
     — Продано! — обрадовался хозяин.
     — То-то!
     — Пудреница фарфоровая! Тридцать пять копеек! — Коленька сразу прикинул что на эти деньги можно купить пачку «Друг», и в кой то веке – покурить нормально.
     — Да там пудры-то на два мазка осталось, ну разве что за десять возьму, — отозвалась Зоя Тихоновна пышная дама с собачкой; ещё недавно было вышедшая, словно из Чеховской пьесы – легко словно на крыльях пролетев над суетой, под овации и аплодисменты питерской публики! Выйти то вышла – без проблем, а вот чтобы вернуться обратно – так шиш! Уже низа что не впустили; как видим данный выпендрёж – не прошёл даром; как она не пыталась вломиться – в закрытую перед самым носом дверь, силясь выбить её ногой…
     Да, было время, когда Зоя Тихоновна сама сдавала часть своего имения – особям из местной интеллигенции, с которыми – частенько расхаживала по подмосткам театральной – репризы и андеграунда! «Да, были времена» !.. — под час с сожалением подчёркивала стареющая дева – украдкой: а ныне и присно, уже сама снимавшая для себя и Моськи конуру в углу лестничной площадки тринадцатого этажа.
     — Да ладно, забирай, за десять! — пожалел её Николай, глядя на её жалкий вид.
     — Коврик, шестнадцатого века – работы византийских мастериц, с изображением Козла с бидончиком! Первоначальная цена один рубель! — переведя дух продолжал аукционист.
     — Давай сюда!.. — отозвался Пётр Петрович Пиатровско-Адмиралтейский, бывший служитель Эрмитажа – выдворенный оттуда ещё в начале семидесятых по тридцать третьей статье – силой; да ещё с какой силой! Ибо даже по статье Пётр Петрович низа что не собирался оставлять занятых ранее укреплённых позиций; рядом с рыцарем, лошадью и главное – с супругой Австрийского вельможи Сигизмунда; изображённой нагишом и пикантно выглядывавшей из подрамника со стены Греческого зала… — Я тебе завтра, пива на похмелку возьму.
     — Продано! — заключил Коленька, воодушевлённый на удивление быстрой распродажей, нажитого – с таким трудом.
     — Четыре стула из дворца!
     — А, почему из дворца? — тихо ахнул старичок со странными зелёными усами и в сером пиджаке, по виду, очень нервозного типажа.
     — Да идите вы к чёрту, Киса! Слушайте и не рыпайтесь! — одёрнул его представительный мужчина в фуражке и с шарфом на шее – стоящий рядом.
     «Этих не знаю, — подумал про себя Коленька, — кто же они такие? Наверное, забулдыги из соседнего общежития. Хотя, может быть, они из администрации трамвайно-троллейбусного управления? Этого, в фуражке я кажется, где-то видел. Но где? Где, я мог его видеть»?
     Слегка замешкавшись, аукционист продолжил:
      — И так, стулья из дворца, ореховые – восемьдесят рублей.
     Толпа оживилась, стулья это единственное что выглядело действительно достойно в квартире Николая, да к тому же вещь нужная. Одно за другим последовали предложения:   
     — Тридцать рублей даю!
     — Сорок!
     — Ящик пива! Двадцать пять бутылок!
     При фразе – «двадцать пять бутылок», у Коленьки потемнело в глазах, он еле-еле сдержал себя, чтобы не трахнуть ложкой по лбу; понимая, что стулья, украденные им когда-то из Красного уголка трамвайного парка имени Коняшина – стоят куда дороже.
     — Что же вы не торгуетесь, товарищ Бендер? — постарался вмешаться в аукцион старичок с зелёными усами, обращаясь по всему, к мужчине в фуражке.
     — Киса, идите вон, — ответил тот, стиснув зубы.
     — Банка со спиртом, полтора литра! — последовало ещё одно конкретное предложение от гражданина по фамилии Непришейка-Рукавичку: кстати, эта самая – «непришейка», закрепилась за «рукавичкой» в тот самый момент, когда данный субъект действительно калымил в женском коллективе швеёй мотористкой; на выселках в городе Иваново, и на деле чуть было не пришил – к этому самому месту – рукавичку; когда почти уже засыпал на коленях некой мастерицы-искусницы Фроси Бурлаковой – во время обеденного перерыва. Да так и повелось: рукавичка как видимо – она и есть рукавичка!
     При слове – «полтора литра», Коленька едва не захлебнулся слюной; и уже начал отстукивать ложкой по голове.
     — Банка со спиртом – раз! Банка со спиртом – два, Банка со спиртом…
     И вот тут, гражданин в фуражке и с шарфом вокруг шеи, выбросил вверх руку и негромко сказал:   
     — Пять бутылок Сабониса… — и подмигнув распродающему; добавил. — С прицепом!
     На Николая, это произвело колоссальное впечатление, он отбросил от себя всяческие сомнения на счёт банки со спиртом, и в доли секунды – принял правильное решение; что было силы, трахнул себя полбу деревянной ложкой, соображая, что Сабонис — это гораздо круче. И с криком:   
     — Продано! — Пустился в пляс.
     А когда, жар торжества спал, Николай приподнял над головой, ту самую ложку, и произнёс:   
     — Ложка деревянная, большого размера! Тоже не хреновая! Так отдаю…
     — Оставь себе! — посоветовала из толпы худенькая женщина; крючковатой внешности, судя посему примкнувшая к русскоязычному населению ещё с поры; монголо-татарского ига – Загребина Халуповна. — Когда дерьмо, хлебать станешь – тут то она тебе; ой как пригодиться!

12. ЛЁД ТРОНУЛСЯ, ГОСПОДА ПРИСЯЖНЫЕ ЗАСЕДАТЕЛИ. ВОТ ИМЕННО!

 


     — Ничего! Ещё не всё потеряно, ещё не всё продано, — успокаивал себя Коленька, — ничего!
     И обведя пустеющую квартиру – отметил, что самое главное всё ж таки, не будь дураком – он оставил себе: а именно – кухонный стол, деревянную скамейку, пружинистую кровать, сундучок от бабушки, ну и ту самую ложку деревянную поварёшку.
     За время обмена стульев на водку, Коленька несколько раз, тщательно пересчитав к ряду, каждую по отдельности из пяти бутылочек по ноль семь, стараясь не ошибиться – а затем неожиданно заявил:   
     — А прицеп!?
     — Забирайте! — произнёс покупатель, и протянув аукционисту драную сумку – в которой и был доставлен товар, добавил, — Берите, берите! Она и есть тот самый – подарочный прицеп!
     И подмигнув старичку с зелёными усами, выдохнул:   
     — Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Лёд тронулся!
     Гражданин в фуражке далее присвистнул, восторженно щёлкнул пальцами, и уже на выходе, обернувшись на пороге, помахал фуражкой хозяину аукциона. И только тут Коленька наконец вспомнил: эти чистые глаза, этот уверенный взгляд, он видел однажды в Таганской тюрьме в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году, когда и сам отбывал там пустяковый срок – за тунеядство.

999999999999999999999999

13. СТОЛ БЫЛ НАКРЫТ С РАЗМАХОМ – ДА ЕЩЁ С КАКИМ!


 

     Стол был накрыт с размахом! Кстати познакомьтесь: Размахом был сосед по лестнице Теодор, числившийся единственным космонавтом при ЖЕК-е, ибо только и делал что летал, выполняя заказы на приобретение вино-водочной продукции; но главное, это был человек, который никогда не стеснялся сесть на хвоста – как всегда застигая разгулявшуюся жертву – врасплох.
     К счастью Николая, на этот раз Теодор Размаха – долго не задержался, он лишь успел помочь разложить на стол всё, что купил на закуску виновник торжества: две банки – «Килька в томатном соусе»! Три сырка – «Дружба»! Яблоко – одно! Две конфетки «Подушечка» в ассортименте, на случай – а вдруг девчонки нагрянут!
     Далее Размаха прямо из горла, засадил четверть бутылки и удалился, предупредив, что вечером – обязательно вернётся с другом Стёпой.
     Николай, не любил Размаху – считая, что тот выпил почти половину всего того, что купил когда-то – лично для себя Николай, и должен был выпить сам; но этот паренёк, вечно поджидал его, в самых казалось бы – недоступных местах.



14. ВЕСЁЛЫЕ ПРОВОДЫ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ.


 


     За столом собрались только самые верные и преданные друзья Николая, это: Исидор Яковлевич, Афанасий Яковлевич, Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич и Паша Эмильевич, все в бывшем разведенцы, а ещё ранее дети сироты – посему близко к сердцу принимающие и сопереживающие – боль утраты. А так же две девицы, лет семидесяти; нет, этих вертихвосток, Николай и вовсе не собирался приглашать, они прибыли, частным порядком – в обнимку с Исидором Яковлевичем, и с пятилитровым бочонком квашеной капусты.
     На вопрос, поставленный в лоб – Николаем:   
     — Зачем?
     Исидор Яковлевич, отвечал: 
     — Когда по башке – трахнет! Будет с кем – по обниматься!
     А пока скромно усевшись в уголочке, старушки тщательно пережёвывали – квашню.
     — Ну, Чудило! — произнёс Паша Эмильевич, обращаясь к Николаю: кстати, прозвище Чудило к Николаю прилипло ещё в канун семидесятилетия Великой Октябрьской Социалистической революции – когда он лихо учудил на; очередной демонстрации, выйдя на неё в новогоднем костюме снегурочки; перепутав то грандиозное событие с зимним праздником.
     Хоть всё произошло случайно; но тем не менее в областной прокуратуре – Чудило, тут же был взят на заметку – как лидер сексуальных меньшинств. С тех пор, так оно и повелось, не многие собутыльники помнили его настоящее имечко, но зато все поголовно знали, что он – Чудило и есть! Самый настоящий!
     — Ну, Чудило! — произнёс Паша Эмильевич, — Будем!
     — Будем! — поддержали его Исидор Яковлевич, Афанасий Яковлевич, Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич.
     Вторым тост поднял, по старшинству Исидор Яковлевич:   
     — Ну, Чудило! Будем!
     — Будем! — присоединились к тосту Афанасий Яковлевич, Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич и Паша Эмильевич…
      С третьим тостом вырулил из своего угла Афанасий Яковлевич, уже изрядно покачиваясь:   
     — Будем!
     — Будем! — поддержали его Исидор Яковлевич, Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич и Паша Эмильевич в обнимку с Чудилой.
     В общем – было весело, старухи уснули, Яковлевичи – ели кильку, а Эмильевич лишь скромно наливал себе и заливал в одну харю, далее уже безо всяких там; будем – не будем!
     Четырёх бутылок через пару часов; было – как не бывало! Оставалась одна. Гулянье находилось в самом разгаре, и словно уже перевалив через хребет Памира, подступало к своей главной вершине – ту-п-Пик Коммунизма! Вот он! Оставалось лишь только занести ногу, и произвести последний решающий шаг!
     И никто из присутствующих даже не заметил, что Чудило, давно уже не присутствовал на перевале между хорошо, и очень хорошо! А первым занёс ту самую ногу – между прошлым и будущим, да так и упал, запнувшись о настоящее.
     — Ну вот! Нажрались, теперь станут песни орать! — заявила одна из проснувшихся старушек. —Сволочи!
     И действительно, далее были песни, была возня, был звон стаканов, и битая посуда: Исидор Яковлевич, Афанасий Яковлевич, Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич и Паша Эмильевич – буянили часов до двух ночи, причём они крепко набили морду, явившемуся невзначай к вечерней – Теодору Размахе, а так же его другу Стёпе; больше всех в потасовке усердствовал Паша Эмильевич, которому совершенно не понравилось, что Теодор, чем то напомнил ему – бездельника Карлсона – из мультфильма про тётеньку Фрекенбок – к которой кстати и сопереживал ещё с самого раннего детства.

     Ровно в два часа пятнадцать минут ночи – входная дверь хлопнула, и гости удалились.


15. НОЧЬ - ТЫСЯЧА ВТОРАЯ: В КОТОРОЙ КРАСНЫЕ ТРУСЫ – ЗАМЕНИЛИ АЛЫЕ ПАРУСА.








































 
     — Смеркалось! — начал было я новую главу.
     — Да, какое там смеркалось! Темень уже давно! — тут же сам себя – попытался исправить.
     — Ну тогда: близился рассвет!
     — Да ну, какой там ещё рассвет, до него ещё почитай часа четыре.
     — Так с чего же тогда начать?..
     — Начни как есть, не надо выдумывать!..
     — Хорошо!

     Была ночь, Николай спал на полу рядом с кроватью – ему снился сон: впервые за много лет, яркий и радужный – не такой как обычно, сопровождавший его в последние годы – наполненный экстремального драматизма; в котором было много гробов, и каждый раз среди них он пробирался – на полусогнутых. Казалось, что вот-вот сорвётся и грохнется – в какой-нибудь из этих деревянных ящиков.  И всё – крышка…
     Но на этот раз – было всё по-другому: ветерок ворвавшийся в приоткрытую форточку потянул сквозняком, и пробежав по стене, приятно пощекотал спящего за ухом.

     — Ну хватит уже растягивать, — запротестовал снова во мне автор, — давай уж поконкретнее!
     — Как скажешь, — согласился я с собою. — И так:

     Ему снился берег, не то Крымский, не то Новороссийский. Много солнца, много воды, и много красивых загорелых девушек в пляжных кружочках – Танечек, Леночек и Галочек! Как же было приятно это созерцать, вдохновляясь дивным воображением, свалившимся, словно из зазеркалья, в котором отражалось только прекрасное.
     О, это ли не счастье, о котором он мечтал всю свою сознательную жизнь. Тёплый морской ветерок, навеявший с моря прекрасное настроение – трепал ему волосы и раздувал красные семейные трусы – словно алые паруса.
     Он будто предчувствовал, что сегодня обязательно встретит свою Ассоль. А трусы весело надувались, и при каждом порыве ветра, словно хотели сорваться с его тощих ляжек, и умчаться в сторону резвившихся на берегу – прекрасных амазонок.
     В одном шерстяном носке, он разудало шлёпал по самой кромке длиннющего морского пляжа, мелкая волна – то накатывалась ему под ноги, то отступала, приятно хлюпая в намокшем ботинке, надетом ещё в прошлую неделю; на вторую ногу – после бани.
     «Что же я плавки то с собой не прихватил? — думал про себя Чудило. — А, девушки! Ах, какие тут девушки, пальчики оближешь!»
     Обычно в последнее время; если не считать Аннушку – то Николаю с женщинами очень не везло; они словно сторонились его присутствия, и сразу же уходили прочь – когда он неожиданно появлялся – «в хорошем настроении»; с мутным взглядом, красным носом, и крепким перегаром изо рта – но это только если в плотную, а так, издалека, метров с двести, Николай выглядел очень даже достойно, и это – между прочим, подмечали многие его кореша…
     Ну, да оставим это, и вновь окунёмся с головою в воды самого Чёрного моря: И вот когда, в очередной раз вынырнув из пен морских, с Чудилой случилось чудо!..
     Он увидел её! И сразу всё понял – это и есть та самая Ассоль! Девушка стояла на камешке – совершенно обнажённая, и по-видимому ждала его! В левой руке она держала бутылку – Русской водки, а в правой бутылку Сибирской!..
     И уже, не в силах сдержать эмоции – Чудило восстал из водной пучины, а его семейные трусы – наполнились ветром – и дунули ей навстречу! Стремительно! Молниеносно! Словно в трамвае – переведя ручку реверса на, полный вперёд – он еле поспевал за ними!
     Она же завидев – мчавшиеся по ветру красные – семейные, вероятно приняла их за алые паруса; и взвизгнув от удовольствия – кинулась к нему, протягивая навстречу – обе ещё даже не откупоренные бутылки.
     О! Если бы вы слышали, как в тот миг стучало его сердце! Оно словно говорило ему: «О, только бы она не поскользнулась о скользкие камешки, и не разбила бы – такие сладкие, такие вкусные – бутылочки!»
      
     И вот она встреча! Банальная! Но такая
прекрасная, всё оттеняющая от себя! Преображающаяся! Скоропалительно-превосходная! Как удар молнии – пронзительная! Как гром среди ясного неба – оглушительный до бесчувствия!
     Хрупкая девчонка – обхватили его, подняла на руки, и понесла! Высоко приподняв над бытием – это мужское, костлявое – но уже с приличным животиком тельце.       
     Она щекотала его грудью! А он громко хихикал, переходя на, привычную для себя икоту, и наслаждался – совершенно не свойственной ему – телячьей нежностью, переходящей в непомерную, огромную лошадиную радость! Успевая иногда что-то, даже крякнуть, типа выдавить из себя:
     — Ой, даже и не знаю, чем же это я так мог приглянулся тебе милочка!
     — Брось! — отвечала ему девица, — ты ещё парень хоть куда!

     И вот Ассоль вынесла его на берег, положила на подстилку из зелёных пикантных водорослей, пропитанных запахами – всевозможных чужестранных благовоний, и словно убаюкала его! 
     Всё плыло и летало, небо крутилось над головой! Вместе с восхищением, застрявшим где-то под ложечкой – взметнулось к солнцу красное нижнее бельё!
     — Осторожней! Это же единственные мои трусы! — неожиданно было пискнул Чудило.
     — Нехай! — согласилась с ним красавица, и поцеловала его в нос.
     Всё было – хорошо! Прекрасно! Замечательно! Но!..
     — Но, может быть не стоит торопиться!? Ну, зачем же так сразу! — Начал было издалека, оттягивать совокупление Николай; понимая, что он по любому не в силах будет отоварить прекрасную Ассоль как следует, в виду полного отсутствия – сексуальной подвижности.
     — Может, для начала выпьем – хотя бы по рюмочке! — предложил он, кое как отбиваясь от натиска довольно таки крупной – как ему на этот раз показалось девицы.
     — Тебе уже, и так хватит! — произнесла вдруг красавица, хриплым басом. — Тем более что, уже всё давно выпито!
     И тут Николай опешил. Он обернулся – и о ужас! – Это была уже не Ассоль, это был, вероятней всего – сам капитан Грей, мускулистый долбила с накаченной лодыжкой!
     И тогда Чудило рванул, что есть мочи в сторону моря – со скрипом в коленях, быстро – быстро сверкая пятками; инстинкт самосохранения ещё пытался его спасти – но тщетно…
     После крепкого пинка, он, не удержавшись на ногах, плюхнулся в воду…
     И тут накатило! Волна была дюже крепка! Беглеца, буквально накрыло с головой! Сначала забросило далеко в море, а затем огромным потоком выбросило на берег – трахнув задницей о большой острый камень!
     — У, больно бля! — простонал Николай.
     Но новая волна, ещё более огромная, ещё более косая налетела на берег, и прихватив на обратном пути с собой Чудилу, закрутила его словно в водовороте – стиральной машины. Не разбирая пути, несчастный замолотил руками и ногами, но бесполезно – он был совершенно не в состоянии противостоять безумной стихии, которая снова и снова – била его хрупкое тело о береговые кряжистые камни!
     Следующая волна сходу напрыгнув, схватила Чудилу за шиворот своей ручищей, и несколько раз ткнула бедолагу в самую гущу, мутной и мерзкой водной канализации – где он чуть-чуть, было, не задохнулся – сполна отведав вонючей гнили. А затем приподняла его и со словами:   
     — Да пошёл-ты! Засранец!
     Вышвырнула его на берег… Сдобрив полёт – крепким пружинистым пинком. Порыв холодного ветра пронёсся над его головой, после чего всё утихло. И лишь форточка продолжала хлопать – время от времени, да сквозняк, перекинувшийся с пола на потолок – вызывал нервный озноб.
     Долго он лежал недвижимо, приходя в чувства после пережитых не вероятных приключений.
     — Вот это да! — простонал он.
И припомнил о том, что рассказывала ему Аннушка, про свои ночные видения.
     — Вот, это круто! Вот, это действительно – в 3D! — под нос, бормотал он, — Да тут… Не три, а все четыре D будут! С гаком!
     Николай открыл глаза и приподнял голову. Он лежал на полу в метре от кровати, при полном обмундировании, но со спущенным брюками и нижним бельём.
     Сильно болела задница. Да к тому же проведя по ней рукой, Николай обнаружил торчащую из неё деревянную ложку.
     — Вот же бля! — выругался Николай, припоминая капитана Грея, — Вот же подонок! Как же он меня – опустил то! Как же он меня – на самое дно то!
     Николай брезгливо сплюнул.
     — Да ещё и в парашу несколько раз окунул!
      


16. ПЕРВЫЕ СОМНЕНИЧ, ПЕРВЫЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ.


 


     Выдернув ложку, Чудило бросился на унитаз, и еле успев подставить зад, навстречу новому, казалось бы – светлому будущему, тому что с восходом солнца, каждый раз предвещает, большие, перемены; всего и вся окончательно и бесповоротно – дёрнул за верёвочку.
     Унитаз дунул ему, да так крепко – что в буквальном смысле смыл Николая со стульчака и выставил в коридор. Весь сырой, он бросился в поисках полотенца.
     При мысли о том, что с ним произошло, Николай чуть не расплакался, и только стальной характер, да крепкие нервы героя, смогли предотвратить подступавшие было к горлу первичные спазмы.
     Осознание того что он Чудила; прошедший в своё время огни и воды, переплывший моря и океаны, проползший улицы и дворы, переспавший в канавах и помойках, вынужден теперь заниматься – развратом с мужиком, приводило его в полный ужас.
     — Всех на куски покусаю! Твою мать! Не дай Бог, ещё и залететь – вот будет потеха!
     Чудило яростно пробежался по комнате, в поиске второго ботинка.
      — К Исидору! Непременно к нему! — выпалил опущенный натягивая башмачок, — может он чего вспомнит!



17. В ГОСТЯХ У ИСИДОРА ЯКОВЛЕВИЧА.













































































 


     Исидор Яковлевич, принял Николая – душевно; обняв, и прижав некрепкого друга к своей широкой, надёжной груди – вознаградил трёхкратным поцелуем по-русски, два раза промазав мимо уха. Судя по всему, Исидору Яковлевичу в данный момент было очень тяжко; сказывалось вчерашнее застолье.
     Зная об этом, Николай сразу раскатил по рюмкам – только что взятый у барыги по схожей утренней цене – «малёк», ещё без горбачёвских вечерних наценок, после чего выложил Исидору – всё как есть.
     Исидор Яковлевич, был единственным другом Чудилы, кому тот, мог доверить и рассказать практически обо всём. Имея при этом стопроцентную гарантию, на то, что Исидор, никогда и никому – об этом даже не заикнётся, так как минут через пятнадцать, и сам забудет про всё окончательно, в виду своего – пропитого сознания.
     И как это было не тяжело, но Николай рассказал даже про ложку, которую ему вонзили – по самые помидоры. Но, к сожалению, про этот злополучный вчерашний вечер, Исидор Яковлевич совершенно ничего не помнил, и лишь глупо улыбался, да удивлённо вертел косматой шевелюрой.
     — Это знак! — неожиданно заявил он. — Без всякого сомнения – знак!
     — Какой ещё знак!? — испугался Чудило.
     — Фирменный! Ложка! Она то и есть фирменный знак – банды!
     — Не понял?
     — Да чего тут понимать-то, вот, мол – если «ложка» - значит, руки к верху и не рыпаться, дабы ужас ввести в сознание – понял?
     — А-а-а-а-а-а-а! — протянул обиженный.
      А когда они были уже крепко подпиты, Николай обнял друга за шею, и совершенно позабыв, зачем приходил – задал другу самый важный для себя вопрос, который собственно он и раньше задавал – систематически, ибо вопрос был наиважнейший:         
     — Исидор! Ты меня уважаешь!?
     А тот, вместо ответа – схватился за низ живота, и убежал в туалет. А когда вернулся, то Николай, долго не раздумывая, бросился на грудь другу, и припав губами к его щеке – надолго застыл в продолжительном товарищеском поцелуе.
Настолько надолго, что Исидор Яковлевич всё-таки не выдержал и постарался кое-как оторвать от себя присосавшееся существо. На деле оказалось, что Николай просто уснул, беспокойная ночь давала о себе знать.
     Далее последовал, следующий вопрос, ещё более прямой, ещё более дерзкий:   
     — Ну, так я жду! — вновь потребовал Николай, — ответа на поставленный мною вопрос!
     Исидор Яковлевич, естественно не помнил того вопроса, на который Николай так жадно ждал ответа – но зная занудный характер своего непотребного собутыльника, и то что тот, уже не отвяжется, решил принять всё, и не спорить. Поэтому проведя своей мясистой лапкой по косматому затылку, закивал, и произнёс:   
     — Согласен!
     Сам Николай, тоже уже забыл, какой вопрос он задавал другу, но видя, что тот кивнул утвердительно – добродушно расплылся вширь стола сорокаградусной счастливой улыбкой: консенсус был найден.



18. НОЧЬ ТЫСЯЧА ТРЕТЬЯ. В КОТОРОЙ ЧУДИЛО ОТКАЗАЛСЯ ДАЖЕ ОТ НОВОГО КОРЫТА.














































































 

     Как возвернулся домой, Чудило не помнил, но зато отчётливо помнил, что на этот раз, он дошёл до самой кровати, и брякнулся в тряпки; вовсе не раздеваясь, как впрочем и всегда, когда был пьян.
     Смеркалось. По радио, предупредили о штормовом ветре; но этого Николай уже не слышал, ибо сон, к тому времени уже овладел им основательно. И только форточка хлопала, не переставая, да волна, сорвавшаяся с Северного моря, пронеслась по Балтике, выкатившись огромным потоком на берег Финского залива; и прокатив по устью Невы с грохотом разлетелась о стену Петропавловской крепости.

     — Ну, надо же, как разгулялась непогодь! — произнёс Николай.
     Он действительно сегодня во сне собрался порыбачить, на вечерней зорьке, ибо на деле ему ни за что было не решиться на такой серьёзный индивидуальный поступок.
      Предвкушая удовольствие от ловли; Николай повернулся на правый бок и захрапел: а волны одна за одной, словно атаковали неприступный берег – тот самый, на который приступил и облюбовал для себя свежеиспечённый рыбак.

     Раз Чудило закинул невод, пришёл невод с одною тиной. Он в другой раз закинул невод, пришёл невод с кучкой фекалий. В третий раз он закинул невод, пришёл невод с одною килькой: да взмолилась та самая килька, спросила:   
     — Чего тебе надобно старче? Отпусти-ка меня ты в море, дорогой за себя дам откуп, я за то подарю тебе дядя, к дню рожденья большое корыто!
     И ответил ей добрый Чудило:
     — Ах ты сука, какой тебе старче, на себя посмотри-ка – стерлядь! Да к тому-ж на хрена мне корыто, лучше я тебя съем на закусь!
     Почернело синее море, так и вздулись сердитые волны, заходили и воем завыли; словно что-то, не то он ляпнул.
     Надкусил он живую рыбку, и уже её хвостик отведал; как из вод из-под самых глубинных – накатила протестная качка: закачалась песчаная отмель, заходила шагами грозно; появившись сначала вздувшись, а затем закипев как чайник – хлынув на берег расплескавшись, припустивши при скором беге… И оставив на диком бреге, всколыхнув непокорную отмель, из студёной воды болотной – принесённой ведром черпнувши, из неведома стран заморских; разбросавши – землицы горстку, из далече – не нашего моря; то что пыжилось на просторе! Тридцать три мужика заграничных – денно ищущих, где-б за сандалить; да конец поточить свой крепкий – на чужом берегу халявном, дабы дань не платить по закону, а нырнуть и уплыть – словно пьяный; как француз – Депардье окаянный! Да отведать – усладу даром, поглумившись над ней банально – вместе с батькой своим Балтимором – поглотивши весь мир анально…

     — Ну и ну? — развёл руками Чудило.
     И действительно из вод морских – вышло войско, все равны как на подбор – с ними дядька, в общем рыжий такой.

     — Вы кто такие, — поинтересовался рыбак, — я вас не знаю – и знать не хочу! Кто ваш руководитель!?
     И тогда навстречу ему, из отхлынувших волн пенных; выступил тот самый рыжий, и на ломаном русском – зачитал с бумажки депешу:


***

Правит нами принц Condon,
Он тебе прислал – пистон!
И, от каждого из нас –
Их прими по тридцать раз!


     — Я протестую! Где же ваш облик морали? Вы же иностранные туристы, так и ведите себя соответственно! А хулиганить на территории соседнего дружественного государства; в конституции которого чётко обозначено, что секса у нас нет вообще – не имеете ни малейшего морального права! Завтра же подам протестную декларацию в ООН – по правам человека!
     И это было последнее, что успел молвить советский молодец.
     Эхо повторило:   
     — Завтра! Завтра!
     А сегодня было уже не до завтра. А сегодня было уже сегодня. Тридцать три молодца на одного; это надо было видеть! Нет! Лучше бы этого не видеть – никогда!
     Одно скажу – заграничные ребята, и впрямь все были как на подбор.

     Чудила очнулся к обеду. Весь перепачканный в рыбьей чешуе, и сгущёнке* – злостно выдернув из себя очередную ложку – снова отключился. Ибо силы, снова оставили его.
     И только к вечеру ему удалось добраться до унитаза, превозмогая боль; сесть на него, и по обычаю дёрнув за верёвочку. Но, не тут то было…
      Унитаз даже не заурчал.
     — Не понял! В чём дело!? — возмутился Коленька.
     — Всё, мужиков я больше поливать не стану, — надулся унитаз, — это выше всяческих моих сил. Многое я повидал в этом смысле, но чтобы дядьки – ежедневно на биде по утрам бегали – увольте!
     — Увольняю! —злобно прокричал Чудило.
И со всего маху треснул ногой по бачку. Унитаз – звякнул, и испуская последний стон – развалился на две половинки.

* В слове сгущёнка – буква – Г, подразумевает букву – П.

999999999999999999999999999999

19. БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ – ВОТ В ЧЁМ ВОПРОС.


















































































 


     Следующую ночь, Николай решил встретить достойно. Никаких больше пьянок, довольно унижений.
Эта ночь, должна была стать решающей, и он – маленький человек принимает для себя вызов – этой непомерной и грозной силы, и встретит ненавистное зло – во всеоружии.
Надо было только успеть, как следует подготовиться.
     — И уж теперь-то, этому, будет положен конец, раз и навсегда! — решил он для себя.
Хотя при слове – «конец», Николаю опять стало плохо, и чуть не стошнило, но впадать в преждевременную депрессию – было смертельно опасно.

     — Надо же, какой хитрец, то Греем обернётся, то     Балтимором заморским, — думал он, — хватит, сегодня я вскрою эту колоду краплёных карт, и уж наверняка, узнаю, кто является пиковым гомосексуальным тузом. Вот тут-то и настигнет его расплата – за всё хорошее, я щедро отплачу ему – в то же место, той же монетой!
И вдруг он выпалил, даже сам не ожидая от себя:
     — Честное Ленинское! Клянусь!.. Ой!
     И сам испугался – того что молвил.


00. ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ВСТРЕЧЕ, ИЛИ ЗА УПОКОЙ ДУШИ ДАВИДА РОЗЕНБАУМА.











































































 


     Решив заловить насильника на живца, Николай умело соорудил из пальто и свитера чучело – положив его в койку, правдоподобно укрыв одеялом. Сам же решил занять удобную позицию с противоположной стороны комнаты – внутри сундучка, доставшегося в наследство ещё от любимой бабушки, выглядывая сквозь приоткрытую створку деревянной крышки. Входную дверь решил не закрывать, так, мол, быстрее – будет всё кончено.
     И так. Настенные часы – пробили двенадцать раз. И ровно в полночь, верхней квартире кто-то заходил, его шаги шаркали из стороны в сторону, громко скрипя половицей.
     «Чёрт! — промелькнуло в голове Николая, а ведь там никто не живёт, — бухгалтер то, уж месяца полтора как повесился. Точно! Да сегодня же сороковой день, никак будет»?
     Топот наверху не прекращался, а наоборот только усиливался, казалось вот-вот, под тяжестью провалиться потолок, и повешенный свалиться в нижнюю квартиру. Чудилу охватил жуткий страх, а вдруг это он и есть – тот самый краплёный туз?
     Тем не менее, шаги из комнаты, в которой повесился Давид Розенбаум – протопали в коридор, было слышно – как заскрипела дверь, а затем, они загромыхали по бетонным ступеням вниз по лестнице. Топот всё усиливался и усиливался, и наконец, остановился прямо возле входной двери в квартиру Николая.
     Чудила – даже не представлял, как может звучать тишина, но теперь он в этом убедился воочию. На мгновение всё застыло, звон тишины усилился до неимоверных децибелов, всё поплыло словно в замедленном действии. Дверь начала открываться…
     «Зачем же я её оставил открытой»? — спросил мысленно себя Николай.
     «Так я же специально, — тут же ответил себе, — я же ждал его, старался заманить – ну того, которого, на живца» …
     Тем временем на пороге появился человек, в проём двери, при освещении тусклой коридорной лампочки – было отчётливо видно – уже тронутое разложением – безобразное лицо покойника.
     И всё-таки Николай сразу признал его – это был Давид, на шее его была надета петля, и обрезанная верёвка спадала примерно до пояса. Видно там её и перерезали, когда снимали висельника с трапеции.
     Нет, это был уже не страх, это был ужас, творящийся в глазах Чудилы, всё, что происходило далее, не имело никакого научного обоснования, и даже знахарки – всё ведающие и про всё знающие – наложили бы, пожалуй, себе в штаны.
     — О-па! А дверь то, не заперта, — произнёс покойник.
     И постучав в неё уже с внутренней стороны, громко произнёс:
     — Есть кто дома?
     Не услышав ответа, висельник проследовал в комнату, шаги его громыхали так звучно, так всеобъемлюще – что казалось ещё пару таких шагов – и сердце Николая, вот-вот со страху выскочит из груди и пуститься наутёк.
     — А, вот он! Спит голубчик! — радостно произнёс Розенбаум.
     И не мешкая, тут же направился к кровати,    склонившись над чучелом, он начал его трясти.
     — Просыпайся, Чудило! — произнёс Давид, — я тебе сто грамм приготовил, на помин своей души, ну-ка, пойдём ко мне наверх, помянешь друга, своего Додю!
     Розенбаум, сбросил одеяло с кровати, и, приподняв на руках осеннее пальто – набитое свитером, долго стоял и лицезрел, не понимающим взглядом на чучело, сварганенное руками Николая.
     Долго смотрел, очень долго – а затем произнёс:       
     — Что сталось с тобою, Чудило! Как же это произошло? Мать моя женщина!
     И отбросив чучело, обратно в кровать, покойник вздрогнул, и резко припустил к выходу, обеими руками схватившись за голову.
     — Мать моя женщина! — прокричал он уже на пороге, и выскочил из квартиры.
     Было слышно, как гулко топают его шаги вниз по бетонной лестнице. Они всё глуше и глуше отдавались эхом по подъезду, и с грохотом железной двери на улицу – прекратились.




00. И ТОГДА КОЛЯ – ЧЕСТНО ПРИЗНАЛСЯ ВО ВСЁМ.
 


     Не успел Николай выскочить из сундучка, как по квартире снова застукали ножки. Но эти были другие, словно на каблучках.
     «Это ещё кто? — подумал про себя Чудило, — нет, рано мне ещё вылезать из укрытия
И стараясь не дышать, Николай притаился. Но шаги словно знали, что они искали, и сразу же направились к нему. Моментально была поднята крышка, и над нею появилось испуганное лицо Аннушки.
     Оба от неожиданности вскрикнули:   
     — Ой! Коля! Ты что тут делаешь? — спросила Аннушка.
     — Прячусь! — честно признался Коля.
     — Совсем уже допился!?
     — Да трезвый я, не пью уже – завязал!
     И тут Николай, обо всём – пережитом, рассказал своей Аннушке. Рассказал всё как есть – я как автор, подтверждаю. Николай ничего не утаил – и, упав на колени, просил её, умолял её:
     — Вернись, Аннушка! Нет мне более жизни без тебя! Это нечто – затрахает меня в усмерть! Возвращайся!
     И даже стал предлагать компромисс, на который ранее не согласился бы ни за какие – литры.
     — Да пускай же оно – тебя трахает, я не стану подглядывать, клянусь! Ведь вам женщинам такое привычно, и для здоровья полезно! Да к тому же это тебе, всегда так нравилось! Ты же сама про то говорила!
     — Да ты же ревновать начнёшь, сам мне жизни не дашь!? — вопросом ответила Аннушка.
     — Вот те крест! — перекрестился Николай, — не буду!
     — Нет! Хватит уже, у меня теперь другая жизнь, — ответила она ему, и быстро пошла к выходу.
     — Постой! — снова бросился на колени Николай, перекрыв ей дорогу, — Не бросай меня!
     — Поздно, Коля! Слишком поздно! — произнесла Аннушка, и так же внезапно исчезла, как и появилась, словно растворилась в воздухе. Николай только и успел развести руками.
     — Нет, так сразу нельзя завязывать, — видимо упрекнул он себя, — Эко, видения уже начались.



00. ЕЩЁ ОДНА ВСТРЕЧА, ЕЩЁ ОДНО НАПУТСТВИЕ.

 

     — Надо что-то делать! — заходил по комнате Николай, чувствуя свою уязвимость, — вся моя защита рушиться в одночасье. Нет видно противоядия супротив чужеродной силы. Но ничего, я так просто всё равно не сдамся!
     Перво-наперво, захлопнул Чудило дверь входную на замок врезанный, а затем, ещё и столом кухонным тяжёлым подпёр.
     — Вот так, теперь не вдруг вам будет до меня – дотянуться!
     Пройдя в комнату, произнёс, то первое что пришло ему сразу в голову:
     — Довольно по сундукам лазить, лучше уж смерть стоя принять, нежели за обстоятельства – непредвиденные прятаться!
     И отбросив в сторону – чучело, сел на краешек, кроватки своей и словно замер. Ушёл в себя…

     — Привет герой! Ну как дела, страшно, наверное!?
     — Кто это? — от неожиданности вздрогнул Чудило.
     — Не бойся, это я – автор, вот решил проведать о твоём самочувствии?
     В ответ, Николай ничего не ответил.
     — Держись Коля! Держись! Даже тогда, кода уже не за что будет держаться – всё равно держись! — сказал я ему в напутствии, стараясь подбодрить в тяжёлую минуту.
     На что Коля – даже отвернулся от меня. И тут мне захотелось, обнять его, прижать к своей груди, и даже может быть, всплакнуть на пару, в преддверии самого печального, что сам же ему и готовил.
Но я же не зверь, в самом то деле, и мне тоже – чисто по человечески стало его жалко… Прямо таки – жалко-жалко!
     И я уже стал подумывать, а не переписать ли мне окончание своей повести – изменив всё в лучшую сторону. Да пускай он живёт – и радуется жизнью! А хочет пить – пускай пьёт, не буду ему мешать. В конце-концов, никто не имеет права – за другого – решать судьбу. И даже я – несмотря, на то, что обладаю безграничным правом своего авторства.

     Но неожиданно, Чудила словно очнулся, приободрился, и гордо подняв голову, заявил:   
     — Но я так просто не сдамся! Ничего, ничего! Мы ещё покувыркаемся!
     — Да, надо полагать – покувыркаться ещё придётся! И, тем не менее – я верю в тебя!
     — Веришь!? — и тут он взглянул на меня – злым, испытующим взглядом.
     Вероятно, сообразив, что это я, и только я виновник всего, что с ним произошло за последнее время – со своей выдутой из пальца историей.
     — Да пошёл ты, автор хренов – куда подальше! — произнёс Коля сжимая кулаки.

     Ничего я ему на то не ответил – только сказал:   
     — Ах! Да ты ещё и огрызаешься! Ну, ничего, посмотрим. Не стану я исправлять сюжет в более положительную для героя плоскость, а, пожалуй, даже усилю отрицательную сторону. На этот раз, я тебе приготовлю чего-нибудь – ещё более тривиально-экзотическое! Правда, в дальнейшем мне пришлось спешно ретироваться, ибо продолжать дальнейшую дискуссию с героем – было уже не лишено риска.
     Эдак, можно было запросто и по мордамс схлопотать, что, в общем-то – не очень то и хотелось. Знаете-ли, своя то мордамс – как-то подороже будет. Куда подороже!



00. НОЧЬ ТЫСЯЧА ЧЕТВЁРТАЯ. ПОСЛЕДНЯЯ.

 
 


     Судя по всему, за окном снова усилился ветер, и резким порывом гулко ударил в окно. Плохо закреплённый шпингалет не выдержал, и рама распахнулась, комната сразу наполнилась студёной осенней свежестью, от которой почему-то стало не по себе – мерзко и холодно.
     И тут, кто-то словно спрыгнул с подоконника и пробежал по полу, частые семенящие шажки пронеслись сначала в одну, а затем и в другую сторону – но странно, никого не было видно.
     — Кто тут ещё!? — воскликнул Чудило.
Ответа не последовало, хотя странная беготня по квартире – не прекратилась. Тогда Николай схватил большую деревянную ложку, и размахивая ей, словно битой, начал гоняться за невидимым – крича громко и возбуждённо:   
     — Сдавайся плут, не то худо будет!
     Внезапно всё смолкло. Николай тоже остановился и замер, стараясь прислушаться к тишине. А когда осмотрелся вокруг, то, от неожиданности вздрогнул… Ибо, на подушке сидел, ни кто иной, как Чебурашка, и строил ему разнообразные рожи. То он, показывал язык, то надувал щёки – а своею искусственной лапкой манил к себе, предлагая прилечь с ним рядом.
     — А-а-а! — прорычал Николай, — так это ты! А ведь я так и знал, я чувствовал, что где-то будет подвох! Всё этим началось, да видно этим и закончиться!
     Николай начал зловеще приближаться к Чебурашке, приподнимая ложку всё выше и выше, словно стараясь прихлопнуть ею синтетического извращенца.
     — Ну, сейчас я на тебе прокачусь! За всё у меня ответишь – ушастая мартышка!
     — Не подкачаешь, точно прокатишься!? — осведомился у него Чебурашка.
     — Вполне!
     Чудило, был уже на взводе. И тут Чебурашка резко соскочил с подушки, ловко юркнул к дверям и взялся лапкой за засов.
     — Точно готов!? Не обманываешь!? — усомнился ещё раз Чебурашка.
     — Даже не сомневайся! Сейчас я тебе устрою!
     И когда Чудило был уже рядом, казалось вот-вот он схватит ушастого, как Чебурашка, распахнул дверь.
     — Гена, заходи! Клиент готов! Клянётся, что не подкачает! Врёт – конечно!
    
     И о, ужас! В дверях появилась огромная зелёная морда, а за ней и весь Гена. Нет, это был не тот весёлый крокодил из мультфильма с гармошкой – это был монстр, размером с Лохнесское чудовище. На четырёх лапах он подполз к Николаю, лизнул беднягу – шершавым языком в среднее ухо, и переспросил, ибо не смотря на свои пугающие размеры, в душе Гена всё-таки оставался очень добрым, и никому на свете не желал сделать плохо:       
     — Так, что же, можно начинать!? Неужели готов?
     На что Чудила, даже не смог ничего ответить, лишь, что-то промычал, головой закачал – да язык проглотил…

     — Минуточку! Одну минуточку! — непонятно откуда появился Пётр Ильич Чайковский в голубом костюме, — ну так же нельзя! Такое грандиозное событие – а вы хотите обойтись даже без элементарного музыкального сопровождения!
     После сказанного, маэстро взмахнул палочкой, и…
Сначала заскрипела одна скрипка, затем к ней присоединилась – скрипя вторая, а когда к скрипу первых присоединилась вся скрипично-струнная планшетка из сотни – жуть каких скрипучих музыкантов, то тут то и грянуло! И понеслось!
Тысячи гармонистов – загармонили на гармониках, Тысячи балалаечников – забалалаяли на балалайках, Тысячи барабанщиков – забарабанили в барабаньки, тысячи трубачей – вдували и выдували медь! Твою мать!!!
     Нет, это было не Лебединое озеро, и даже не прелюдия к Орлеанской деве – это было Железное болеро! Сонет номер шесть – прошу не путать с Шанелью – той же маркировки.
     И тут Николай дал дёру – прошу не путать с выражением – дал дуба, ибо всему своё время! Он мчал во всю прыть, перепрыгивая через улицы, кварталы, реки и даже водохранилища. Сначала под ногами проскочило Мшинское непроходимое болото, затем Архангельские топи, следующей была – Гримпенская трясина, он чуть не сбил с ног сэра Генри – который выгуливал свою любимую собачку Баскервилей.  Антильские острова он даже и не заметил – перепрыгнув с одного на другой, а затем были Филлипинские острова, Бали и Гватемала – всё вокруг кишело крокодилами. А когда силы стали его оставлять – то недолго думая оставили прямо на берегу реки Нил в районе замечательной африканской республики – Уганда, население которой по статистике за восемьдесят девятый год состояло в основном из крокодилов-людоедов. Не успел Николай даже элементарно шлёпнуться в береговую лужу, как местные жители – начали с интересом к нему подползать. Давненько они не видели таких оборванцев на своей субтропической территории.
     — Стойте! — выкрикнул Гена, тоже весь задыхавшийся от быстрого бега в погоне за Чудилой,      
     — Стойте! Чужеземец прибыл к вам с доброй волей, а не ради того, чтобы вы его сожрали за один присест!
     И немного отдышавшись, Гена продолжил:   
     — Познакомьтесь! Это, между прочим – царь природы, зовут его Коля! Посетил вас с наиважнейшей миссией – имея за цель – продолжения рода африканских узкорылых крокодилов! Для, так называемого вливания свежей крови в наши ряды – дабы улучшения всеобщего генетического древа! Ура товарищи!
     — Ура! — зааплодировала остальная челядь независимых узкорылых товарищей, ибо тогда уже в 1989 году, Уганда вступила в наш социалистический лагерь, и каждый гражданин этой республики – называющий себя с тех пор гордо – товарищ, старался соблюдать всеобщие лагерные порядки!
     — А теперь хотелось бы послушать самого царя! — раздались интересующиеся возгласы из толпы узкорылых лагерных товарищей.
     — Я собственно, я собственно! — начал Чудило свою речь из далека, и закончил, — я собственно!
     — Да понятно! Чего вы ещё хотите собственно, от царской особы! Тьфу ты чёрт – особи!? — перевёл с русского на гребнисто-кайманский – товарищ Геннадий, и…

     И, вторая попытка убежать, так же не увенчалась успехом, лишь Николай подумал о ней, как было уже поздно… Слишком поздно…
Но зато он от души повалялся на крокодиловой шкуре – спасая свою!
     Как оказалось – это не так уж и страшно. Страшно было только в первый раз, как правило – пугает неизвестность, а потом привыкаешь, и становится – совершенно обычно.

     Снилось Чудиле что он снёс яичко, и закопал его в тёплый песочек на глубину пятидесяти сантиметров. Но это было уже после основной трёпки, которую он получил от узкорылых товарищей по социалистическому лагерю.
     И вот минули три с половиной месяца, яичко проклюнулось – а от туда высунулась головка малюсенького крокодильчика – очень похожего внешне на Николая.
     — Глаза мои, — радостно отметил он, — и нос с горбинкой!

     — Как ребёночка назовём? — спросила непонятно от куда появившаяся врач акушер, и начала заполнять – свидетельство о рождении.
     — Николаем Николаевичем! — объявил счастливый Чудила.
     — Как же Николаевичем? — удивилась акушер, — если папу Геннадием зовут?
     — Какого такого ещё папу? — заикаясь забормотал Николай.
     — Как это какого! — да вон он, вас у дверей роддома уже дожидается.
     Николай выглянул в окно и обмер. По периметру больничной площадки, с букетом цветов прохаживался тот самый крокодил Гена. Завидя в окне Чудилу, он радостно заскрипел зубами и завилял дружелюбно хвостиком. При этом сбив с ног троих пешеходов, шедших в поликлинику на утренние процедуры. Николай попятился.
     — Господи! Что это такое! Где я! Что со мною!?
А в люльке лежал завёрнутый в байковое одеяльце – его сынишка малюсенький зелёненький Николай Геннадьевич, только что проснувшийся!
Завидя Чудилу, первенец заулыбался и вытягиваясь ему на встречу в желании чтобы тот взял его на ручки – произнёс первое в своей жизни слово:
     — Мама!
     — Ма-ма-а!!! — Вторил ему Чудило, но уже совсем по другому, трясущимися губами в надежде на спасение. — Ма-ма-а!!! Помогите!!! Ма-ма!!!!!!!!!!!!!!

     И где-то там, в прострации действующего оцепенения – Николай услышал лёгкую, успокаивающую музыку, он сразу узнал – это был Концерт для фортепиано с оркестром № 1. Открыв глаза, больничная палата исчезла – он снова оказался на полу у себя дома.
     — Слава Богу! Что хоть дома! — шептали его пересохшие губы.
     А когда умолкли звуки – Сонаты до-диез минор, когда остался один в разгромленной квартире, когда весь мир перевернулся с ног на голову – он отыскал в своих закромах последние силы, и....


00. РАННЕЕ, РАННЕЕ УТРО.


 

     … враскорячку, кое-как выскочил на лестничную площадку. В одних трусах с деревянной ложкой, промчался вниз по винтовой лестнице – и только женщины визжали, еле успевая отскакивать в стороны уступая дорогу Чудиле.
     Сбежав в низ, и остановившись у самой двери, Николай замер. В сей миг, вся жизнь пролетела перед его глазами – и ничего кроме моря водки, в ней не было.
     — Эх! — с досадой, грянул Николай, — видно и вправду пришло время – что-то менять!
     И полагаясь на ветер перемен, о котором ему все уши прожужжала когда-то Аннушка… И всё же в надежде на чудо, на то, что, вдруг дверь возьмет, да и не откроется – он легонько толкнул её… Так и случилось – дверь не открылась, от сердца отлегло. Он немного постоял в раздумьях, и сомненьях – предполагая:   
     — А может не стоит торопиться что-то менять в будущем, да разве мне плохо жилось!?
И лишь вспомнив про крокодила, его затрясло и он окончательно – предположил:
     — Эх! Как ни крути, а перемены всё-таки – неизбежны, — и, вспомнив про последнее выступление генерального секретаря ЦК КПСС Горбачёва по радио – добавил, — Перестройка – твою мать!
     А когда окончательно, и без поворотно – утвердив своё решение, и завизировав его – плевком в прошлое, Николай вновь попытался толкнуть дверь. Но и на этот раз дверь не поддалась, видно само проведение насмехалось над ним – что, в свою очередь очень разозлило Николая.
     — Ах ты, зараза! Ещё и упираешься! — произнёс нервно Чудило.
     И уж тогда-то, с разбега, со всей своей мощи, плечом, собрав всю оставшуюся злость воедино – выбил дверь вместе с мясом!
     Она заскрежетала, и рухнула – отлетев метров на пять, от своей коробки вместе с пыльной трухой разлетевшейся по сторонам улицы…

     И, о чудо! Тут же со всех сторон, его обхватил радостный Ветер! Он ждал его! Взъерошив последние три волосинки на лысине – потянул за собой! Да так что Чудило, тоже тронулся ему навстречу... Да так видно и тронулся… С тех самых пор!..

     А ветер, не долго думая – пронзительным холодом ворвался в его трусы – надул их словно алые паруса, и сорвал их с его тощей задницы, крепко зажав трофей в своём увесистом кулачке, впрыгнул на ближайшее облако, и, сделав ноги – исчез за огромной тучей.

     Оставшись в чём мать родила, Чудило опустился на колени, и, опершись о кирпичную стену дома, застыл в полном оцепенении.
Холод ветра передался в самое его сердце. И он не выдержав – закричал. Крик его, бешеный, страстный и дикий – крик простреленной на вылет волчицы, вылетел на середину улицы, мотнулся под арку и, отталкиваемый отовсюду звуками просыпающегося большого города, стал глохнуть и в минуту зачах.
Великолепное осеннее утро скатилось с мокрых крыш на улицы Ленинграда. Город двинулся в будничный свой поход.

Апрель. Май. 2013 года.





ПОСЛЕСЛОВИЕ.

 
     Ну вот, скажете вы, это же полная белиберда, какие там крокодилы? Причём тут корыто? И откуда взялся этот Исидор Яковлевич?
     — Зачем же так жестоко, ведь надо было дать ему, хотя-бы шанс! — потребуют одни.
     — Ну а где же ветер перемен, тот, о котором так долго мечтали большевики! — разведут руками другие.
     — Да не переживайте вы так! — отвечу я им. —      
     Будет у него ещё шанс, да и не один, пожалуй. Только вот – нужен ли он ему!? А на счёт перемен, да разве вы не заметили – они же налицо, да только не все перемены – к лучшему…
     — И всё-таки, — наверняка поинтересуются самые, начитанные, — А чем ответило ООН на предъявленную им резолюцию, о правах человека?
     — Я ждал этого вопроса, и поэтому подготовился: Да откуда я знаю, и вообще неплохо было бы, для начала хотя бы объяснить мне, кто такой есть, этот самый – ООН?

 
…………………………………………………………

АНЕКДОТ –
НА ЗЛОБУ ДНЯ:

     Как-то Чебурашка пожаловался людям на свою горькую судьбу:
     — Вот вы думаете мне легко жить, да ничуть! Ведь я на протяжении всей своей жизни – неизменно дружу с крокодилом; а вы думаете это легко? Вот вы сами – когда-нибудь дружили с крокодилом?  Ну хотя бы минут десять!?

…………………………………………………………….


*Большое спасибо Илье Ильфу и Евгению Петрову, за роман «12 стульев»! Классика не стареет! Многое в моей повести взято именно оттуда.

**Александру Сергеевичу Пушкину, я также очень признателен, за его чудо-сказки «О рыбаке и рыбке», и «О царе Салтане».

***Приятно было пообщаться с Николаем Николаевичем Дроздовым, оказывается, он очень много знает!.. Про крокодилов!

****И ещё, за время пока сочинял эту сказку, не переставая слушал – Вариации на тему рококо, для виолончели с оркестром. Оратория за номером 33. Петра Ильича Чайковского.