посвящается Нине Евгеньевне Васильевой, моему Учителю.
И я была у ног седых МашУка
на месте страшном через много лет.
Молчат орлы: ни клёкота, ни звука
на скорбном месте, где погиб поэт.
Была уже глубокая осень, когда на работе мне предложили первый и единственный раз в жизни профсоюзную путёвку в санаторий на Кавказ. А путёвка в то время стоила для меня всего тридцать рублей. Остальное платил профсоюз. Я не решалась ехать. Маленький сын. Работа. Кто будет вести мои уроки? Но желание увидеть Кавказ, где были Пушкин и Лермонтов, победило.
Большой самолёт плыл, как корабль, над белоснежными облаками.
Минеральные воды. Город в сумерках. За окном машины ночные огни вокзала.
Кабардино-Балкария. Город Нальчик.
- И откуда вы с таким бараньим весом? – удивлённо спросил медбрат, взвешивавший вновь прибывших.
- с Урала, - ответила я.
Мне было тридцать семь лет. А моей соседке по комнате, тоже из Перми, было сорок три. И я наивно думала, глядя, как она смотрит в окно:
- Скоро, когда мне будет сорок, я тоже буду старухой.
Сейчас я улыбаюсь, Улыбаюсь тем своим мыслям о старости.
Старость приходит не с годами.
Она приходит, когда у тебя опускаются руки,
когда ты больше не ждёшь,
не удивляешься,
не радуешься, не любишь.
Недавно мне, сегодняшней, сказала бывшая коллега:
- Хватит, смирись, пора готовиться в последний путь.
- Не дождётесь! Я только начала жить, дышать и радоваться мелочам, которых раньше некогда было заметить. Если кто-то меня забыл и не помнит, помню себя я.
И вот Нальчик. Ноябрь. Увядающие розы вдоль дорожек к источникам.
Розы, припудренные первым снежком.
Белочки, приученные садиться на руки и брать угощение.
За день мы проходили к этим источникам километров десять.
У меня до сих пор сохранилась керамическая кружечка с профилем древнегреческой богини. Из носика этой кружечки я медленно пила воду с сероводородным запахом.
Канатная дорога над большим озером.
Шуршащие под ногами листья каштанов.
Белые паутинки-шали из ангорской шерсти, которые тайком продавали приезжим местные женщины. Не останавливали их и щиты с объявлениями: Продажа запрещена! Штраф 50рублей.
И конечно, я была у горы Машук.
Место гибели Михаила Лермонтова, которого я уже в то время была старше. Скорбное место гибели.
Он лежал, омываемый струями дождя, сокровище России, дитя её…
Гремели небеса.
Плакала ливнями земля Кавказа.
Плакала Россия.
«…Дрожащие огни печальных деревень,».. -
сказал, словно видел,
словно видел…
И сегодня тоже чуть брезжат огни засыпанных снегами далёких деревень.
И была ещё военно-грузинская дорога.
Хлещущий по дорожному асфальту дождь. Дорога-серпантин. Лихо мчали и обгоняли наш автобус машины, гнали по самой кромке над пропастью, где маленьким потоком бился по камням Терек. А над нами летали орлы, мелькали дорожные знаки, предупреждающие о камнепаде. Вдоль Терека апельсиновым цветом вызревали заросли облепихи. И среди скал промелькнул призраком замок царицы Тамары.
В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернее на чёрной скале.
В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна как ангел небесный,
Как демон коварна и зла…
А под нами лежали ржавые разбитые останки сорвавшихся в пропасть машин.
И видела я ту старую, каменистую дорогу, где Александру Сергеевичу Пушкину навстречу везли на арбе гроб с растерзанным обезумевшей толпой телом Александра Грибоедова.
Для меня Кавказ связан с этими дорогими для России, для её народа именами.
А горы были удивительно красивы, величавы и непокорны, потому что они жили над облаками.
И я не увидела ни одного злого лица, и не услышала ни одного плохого слова. Была удивлена красивыми каменными богатыми уже в те времена домами за ажурными металлическими изгородями.
Когда вышла из самолёта, на аэродроме в Перми был почти сорокаградусный мороз. Белая паутинка - шаль на моей голове не спасала от холода. От мороза лопнул полиэтиленовый пакет с мандаринами.
И они покатились по белому снегу, ярко оранжевые, солнечные и непривычные на нашей уральской земле.