Во второй половине 1970-х гг. от Сланцевского торга отпочковался Общепит (КОП) со всеми своими точками, столовыми, буфетами и рестораном «Алмаз». Руководил им Григорий Исаакович Факторович, с которым я был немного знаком. Поскольку в торге у меня с коллективом художников сложились неприязненные отношения, и работал я индивидуально, я смело пошел в новую организацию, – предложил свои услуги. Уже тогда заветной мечтой моей было заняться созданием интерьеров предприятий общественного питания – кафе, ресторана и столовых. Я думал о художественной стороне дела, и мне не терпелось работать самостоятельно без обременительной корректировки со стороны коллег. Кажется, с поставленной задачей мне полностью удалось справиться. – Я трудился в Общепите по новым принципам, которые сформулировал сам.
Мастерскую мне выделили прекрасную. Находилась она в здании, что стоит во дворе сланцевского филиала Горного института (Ломоносова 10 а). Раньше здесь были мастерские Сланцевского индустриального техникума.
Наскоро затыкая оформительские дыры в столовых, я параллельно стал работать большой планшет-перспективу кафе на улице Кирова 44. В то время там находилась «Пельменная», – большое разгуляй-поле сланцевских пьяниц.
Предварительно исподволь и ненавязчиво была оговорена с Г.И. концепция заведения, которую я придумал на досуге. Со временем он принял идею и в разговорах уже выдавал ее как свою. Это было неважно, ибо у меня был карт-бланш на творческую работу.
В мастерскую из института ко мне ходили курить две де-вицы. Глядя на эскизы, они решали, где будут сидеть за барной стойкой. – Дамское общество всегда было приятно. Это были музы, если мне не изменяет память.
Ударным аргументом моего кафе была барная стойка, изготовление которой я доверил столярам СПЗ Г. Козлову и Л. Тикк, профессионалам дела. С заданием они справились прекрасно. Сотрудничали мы неоднократно. Эти же мастера делали и стойку в гардероб.
Проблема была с пошивом дермантиновых чехлов на детали фасадной части стойки. Их изготовила одна из мастериц СРЗ. Стекла настенного панно вручную сверлили работники стройгруппы. Для этого была нужна смекалка и осторожность. Нижняя часть панно в целях безопасности была из оргстекла, которое я по великому блату купил в магазине на улице Свердлова.
Полированные детали стен мы с Г.И. брали на Мебельщике. Нас там неплохо принимали и не отказывали в некондиционном товаре. Для кафе годились дверки сервантов, покрытые полиэфирным лаком.
Мебельщик – Сланцеский лесокомбинат, занимался не только переработкой леса, но и изготовлением мебели. Это было шикарное производство, которому не хватало современного дизайна. Вся промышленность России страдала отсутсвием такового, а потому товары из СССР пользовались ограниченным спросом. Ростунов Юра, художник, который работал тогда на Мебельщике, сидел в каморке и в процесс производства не вмешивался. Коммерческим своим достижением он считал изготовление дверных табличек на полированной доске.
Для стен кафе по фондам в Ленинграде нашелся коврилин ярко-зеленого цвета, который я использовал не по назначению. Это было смелым для своего времени решением. Поскольку зеленый цвет распространен в природе, он оказывает благоприятное воздействие на глаз человека и дает ощущение чистоты. Была возможность взять голубой коврилин, но я от него отказался, т.к. психологическое воздействие его на человека иное. – Голубое помещение дает ощущение холода и после долгого нахождения в нем угнетает психику.
Черный цвет созданного мной панно – нейтральный. Он дает ощущение мрачности, но в моем случае за счет сочетания с открытым цветом стен и игры направленного света создалась редкая экстравагантность, которую нельзя было просчитать за-ранее. Нейтральные цвета черный и белый сочетаются с любыми цветами.
Выбранный ярко-зеленый цвет тоном и интенсивностью был необычен для тогдашнего интерьера и нигде больше мне не встречался. Я его сочетал с коричневым и черным цветом барной стойки. Надо учесть и то, что освещение бара за счет красных светильников было цветным. На глянцевом черном панно мерцали бирюзовые полусферки, соединенные в местах схода стекол в группы по четыре штуки. Снизу они подсвечивались синим светом, что создавало оптический эффект.
Свет – прекрасное средство оформления, которое широко используется в рекламе, сценической работе, подсвете архитектуры и в музейно-экспозиционном деле. Световые эффекты широко использует церковь. Наши богато изукрашенные храмы расцвечиваются десятками свечей, свет которых многократно отражается в позолоте иконостасов, образов, полированном металле окладов, напольных светильников и лампад. Это создает ощущение богатой декорации. Фактически, так оно и есть. – Православные храмы изукрашены богаче беленых храмов Европы. Храмы Эстонии поразили своей аскетичностью.
На базе в Ленинграде Г.И. выписал, а я взял немецкую ярко-красную пластиковую мебель. Это усилило цветовое воздействие интерьера. Всем известны свойства красного, который применяют в светофорах, которым дразнят быка. Когда мы ехали из Ленинграда, то по дороге потеряли стул. Это в зеркало заднего вида заметил водитель. Пришлось вернуться, забрать потерю.
Правдами-неправдами, окна в глубине зала я закрасил, дабы в помещении был полумрак. Г.И. был против этого. Чтобы убрать позорные окна и сделать плоскость однообразной, я задрапировал ее светло-зеленой шторой на всю длину.
Зал Пельменной изначально был разделен массивными столбами. В центре, между двумя из них, я спроектировал све-томузыку. Экранную плоскость сложили из бутылок прозрачно-го стекла. Их ушло практически тысяча без двух штук. Одна тетка долго намывала бутылки в моечной ванне.
Лампочки цветомузыки я красил темперой основных цветов. Она пригорала только в верхней части шара лампы. Знакомые мастера В. Кононов и В. Ларкин создали для нее неплохую схему, и она работала долго.
Светлая часть зала была разделена на две части. В одной был «будуар» для начальства, которое пить водку с народом не желало. Отдельный кабинет был обит малиновой шторой, а по стенам были развешены бра. В центре поставили счаленные столы. «Нумера» стали популярны среди определенной категории граждан. Для кого-то и сегодня земной рай начинается в кабаке.
С наружной стороны кабинет имел стену сложной конфигурации, на которой я сделал объемный объект с подсветкой, род декоративного панно. К сожалению, фотографии той стены у меня никогда не было.
Имеющиеся три фотографии кафе сделал по-случаю художник ЛПО, по совместительству вратарь футбольной команды «Химик» – Миша Нефедов (†), которого я ненароком затащил в «Ассоль» для съемки. По молодости лет, по человеческой глупости я тогда не снимал творческих работ. Сегодня мне кажется, что я поступал неправильно.
В гардеробе кафе первоначально выложили фрагмент стены керамическим боем, однако, знающие тут же определили, что подвыпивший гражданин непременно заденет стену щекой. От боя отказались. Бракованной керамики при этом набрали на Майоликовом заводе пол-трактора. В итоге гардероб обили полировкой и навесили зеркала. Стойка в нем имела широкий валик и наклонный навес из оргстекла, выкрашенного в голубой цвет. Стоял там уголок для курильщиков.
Потолки кафе были обиты звукоизоляционной плитой с отверстиями, которая, впрочем, не избавила администрацию от жалоб на шум. Сегодня плита подобного рода называются гипсокартон.
Дикое название кафе – «Ассоль» было объявлено нам по результатам конкурса, распиаренного в газете «Знамя труда» сланцевским ГК ВЛКСМ. Бог знает кем придуманное, оно было явлено миру где-то в конце работ, или после открытия заведения.
Надо отметить, что кафе изначально предполагалось властями как «культурная водчина» комсомольцев. Те любили, да и умели широко отдохнуть. Взять хотя бы популярные в те годы турслеты в Кривой Луке. Спорт там перемежался с жестким разгулом пьянства, во время которого всем было весело.
По вопросу кафе я пару-раз ходил в молодежный горком, секретарем которого тогда был Гена Боровиков, впоследствии директор СПЗ «Сланцы». Он отфутболил меня к второму секретарю, – Быстрову, который позже работал комиссаром милиции. – Тот ничего вразумительного ответить не мог, – не отличался комсомольским задором.
Из горкома ушел я несолоно хлебавши, но пытался привлечь к «акции» низовые организации, молодежь СРЗ и СЦЗ. Энтузиазма у них не нашел. Элементарную работу – пошить дермантиновые чехлы и просверлить стекла комсомольцы выполнять не желали. Мое хождение в комсомол окончилась ничем.
ВЛКСМ в наше время был «пшик на бумажке», и широко подавался СМИ. – То был «оплот» и «резерв партии», которая в ХХ в. жила по древним канонам, а потому с треском проиграла западу идеологическую гонку.
«Энтузиазм из под палки» был не в моей компетенции, а потому я плюнул на кислые рожи вождей ВЛКСМ и стал работать самостоятельно.
Общественная работа – неблагодарное занятие. Ею в СССР занимались 70 лет. – «Дядя придумывает, народ – исполняет». Кто дяде подсказывает, не известно. У нас на строительстве с той поры за деньги трудились те, кто мне был необходим, – специалисты. Энтузиаст там был только я, как Ленин, за спиной которого в 1917 г. много паразитов было из Европы и Америки. – Все нагреться хотели за счет Руси-матушки. У бандитов и большевиков по своим каналам в преддверии ВОСРы проходила особая информация: «Мы стоим на пороге великого шухера!»
Общая численность работающих у меня была более 15 человек. Со всеми я был в контакте. Администрация лишь оформляла оговоренные суммы и сидела на телефонах. В условиях тотального дефицита требовалось постоянно что-то доставать. Хорошую тряпку и ДВП брать надо было через Областное управление. В моменты серьезных строек районный Общепит мог полностью «съесть» фонды на тот или иной материал, который полагался на область, на 20 районов, которые ее составляют. В свое время я с этим столкнулся, когда для реконструкции ресторана «Алмаз» понадобилось много ДСП.
В связи с постройкой кафе я много мотался по городу и летал в Питер. Чтобы не гонять машину порожняком, Валентина Дмитриевна Петросян, стабильный мой спонсор, по совместительству – зам. директора, загружала машину попутным грузом, – стеклянной тарой. Тут я работал как грузчик, разгружая бутылку на «Разина» и «Вене», – старинных пивных заводах.
Где-то к обеду я поспевал на базу, которая находилась на Лиговке. Там опять работал за грузчика, брал то, что полагалось, и брал попутный груз, например, посуду и строительные материалы.
День был не нормирован. Я встречался с договорниками, которые чаще трудились после работы. Со своими работягами контачил днем. Что греха таить, иногда уставал и снимал стресс народным средством.
Договорники делали разное, – кто бар, кто подвесной потолок. – Дело для меня необычное. Г. Козлов и Л. Тикк вовсю работали на материалах СПЗ, о чем с директором завода Ю.И. Беляниным договаривался шеф. Отношения у них были дружеские и на моих мастеров, Гену и Леву в РСУ СПЗ не наезжали.
Со своими рабочими я был накоротке. С прорабом обще-пита, Л. Кузьминой, тоже. Тогда порядочные люди, как и сего-дня, работали по принципу «Все схвачено». – Иначе было нель-зя.
Проблемой было оргстекло, которое по фондам в областное управление не поступало. Тут пригодился мой блат в магазине «Школьник», где я постоянно брал краски (Свердлова 18).
Оргстекло двух форматов я накапливал по мере привозов. Оно выпускалось для канцелярских столов, и было в большом дефиците. Недостающее оргстекло искали по всему городу. Резал я его сам, т.к. не доверял рабочим, которые могли стекло поцарапать
При монтаже стен и потолков случались огрехи, которые надо было отслеживать и переделывать. Всякие рейки, доски, гвозди, морилки, тоже были на мне.
Закадычная моя пассия, прораб и подруга Люда, могла напортачить что угодно. Для прояснения ситуации я постоянно мотался в стройгруппу, которая располагалась на Заводской улице, бл. клуба «Строитель», составлял заявки, следил за качеством, и делал еще бог знает что.
Дисциплина работающих днем, – тоже была на мне. Дело в том, что некоторые из них шибко любили зелье, и порой не выходили на работу. При этом столяры мои плотники однажды заявили Григорию Исааковичу: «Нам пределов нет». – Что они имели в виду, не знаю. – Очевидно, их заявление надо было понимать двояко.
Чехлы на стойку делали и переделывали не один раз. После СРЗ их перекраивал Лева. В итоге подогнали под вогнутую поверхность.
Не было проблем с электрикой (Е. Новиков) и цветому-зыкой . Все долб;ли и вешали исправно. Цветомузыка создава-ла небольшой нагрев в замкнутом пространстве, но мы опытным путем рассчитали, что это не опасно.
Проблемы с пожарниками опять же решал шеф. Те взду-мали, что деревянные конструкции на потолки мы должны везти в Питер и там смолить на специализированном предприятии. Этого, конечно же, не было. – Доски обмазали мазутой, а провода засунули в трубы.
Пожарники до сих пор живут хорошо. Сегодня это ведомство Шойгу, а он птица высокого полета. – Дорогого .
Параллельно со стройкой я, как специалист, занимался приобретением стерео аппаратуры. За казенный счет по безналичному расчету, что тогда было строжайше запрещено, я взял самый дорогой в Союзе магнитофон – «Ростов», который стоил 1000 рублей, – целое состояние . Запрет организациям приобретать бытовую технику по безналу предохранял торговлю от массовой скупки дефицитных изделий. Если бы государство разрешало подобного рода операции, торговая сеть страны мгновенно бы опустела.
Акустику кафе обеспечивали 4 колонки, две 25 АС, и две большие – от радиолы. Звука вполне хватало. «Ростов» до поры я гонял дома, дабы составить хорошую коллекцию кондовых записей. – С оригинальных виниловых дисков без всякого скри-па мною были записаны к открытию 18 больших бабин. Так же мне помогал меломан из Ленинграда, живший на Васильевском острове. За записи я ему платил по таксе – 3 руб. / диск. Он де-лал подборки со вкусом. Впервые сланцевчане тогда ознакоми-лись с хитами Cerrone. Земляки к процессу записи причастны не были. Даже знаменитый Блин, который обладал большой музы-кальной коллекцией и извращенным вкусом, совершенно не чувствовал, что нужно публике. – Его юмор отдавал шизой и в кафе он никогда не бывал. – Жалел денег.
Дабы качество звука было лучше, скорость записи я использовал максимальную. Никакой советской эстрады в новом кафе мною не предполагалось. – Я был убежденным сторонником музыкального запада, очень разнообразного по стилю и звучанию.
Для пущей убедительности в баре навесили пару-тройку постеров, что было в Сланцах тогда новикой. На фотографии кафе «Ассоль» (1977) виден плакат АВВА. Постеры без сгибов стоили дорого – 25 руб. / шт. Я из патриотических чувств приобретал их за свои кровные. Фактически в кафе висела полиграфия из моего дома, и пару-раз я ее менял. Когда я уезжал из Сланцев, еще до Олимпиады – 1980, плакаты пришлось снять. Следующие бармены, которые в Сланцах тогда представляли солнечный Азербайджан, не придавали постерам никакого значения. Их даже Bee Gees не впечатлял, с его лучшими в мире хитами в 1977 г. – Азербайджан интересовали лишь способы легального отъема денег у населения за счет передозировки льда и фальсифицированных сиропов. – Удивительно постоянна психология некоторых народов, которые во главу угла ставят Мамону. – Они со своей страстишкой всем спать не дают. – Это откровенное жулье, не имеющее в душе ничего святого. С ним пытался бороться еще Христос, за что и поплатился.
На панно моем был изображен гитарист группы Queen (At Nicht the Opera, 1975). В то время как раз его крутили в Союзе. Гоняли и «Arrival» Abba, «Souvenirs» Russos, Smoyki и почее. Вместе с поп-музыкой, мною были записаны баллады Led Zepellin, во множестве Beatles, хиты Rolling Stones и прочее.
Импортной бытовой техники на моей памяти в советской торговле никогда не было. Она стояла только в специализированных магазинах «Березка», торговавших за валюту (1 – 2 точки на мегаполис). Кто в них отоваривался, – бог весть. На входе в валютники тогда стояли охранники, которые гоняли любопытных.
Еще где-то был магазин «Альбатрос», в котором от ва-люты освобождались моряки дальнего плавания. В магазине Внешторга (набережная Макарова) торговали на чеки, которые выдавали специалистам, работавшим в странах народной демо-кратии. Там тоже была кое-какая аппаратура.
Владение валютой, тем более, финансовые операции с ней, в СССР были уголовным преступлением. Валютчики – были враги советской власти, а потому этим новаторам «черного рынка» и «нелегального оборота» полагался курорт на нарах. – Дух коммерции, все же, в человечестве неискореним, что-бы ни говорил г. Маркс со своим Энгельсом.
На Кузнецком мосту в Москве в Совдеп существовал валютный магазин по продаже книг, а в начале улицы Горького на валюту торговали… молочными продуктами. – Москва всегда жила круче провинции. – Начиная с 1917 г. там была вотчина комиссаров и их потомков. Уже Ильич отличал соратников спецснабжением. – Народ в то время голодал. И сегодняшние вожди, когда заходит речь о проблемах народных, включают дурку, которую не всякий поймет. Популизм власти часто сводится к элементарным новациям, которые и без нее делает бизнес. СМИ тоже всю жизнь уводят нас в сторону, на проблемы каких-то Навальных, Ходорковских и Магницких, которые разворовывали Россию, а работали исключительно на свой карман. Когда россиян режут на окраинах бывш. СССР, и власть, и СМИ – помалкивают.
Бывшим буржуям по свидетельству чиновника и писателя А.Г. Соломона в 1917 г. продуктовых карточек вообще не полагалось. Бедные, они донашивали то, что осталось от прежнего времени, и кое-что из барахлишка таскали на толчек на Кузнецком мосту. Их же использовали на цели благоустройства столицы и разгрузку вагонов. За работу давали хлеб. – Голодом большевики цементировали страну. – Это была иезуитская мет;да рабовладельческого строя, придуманного Лениным и Ко.
Вот так нами правили комиссары. – Дипломат мог ввезти в Союз двое джинсовых брюк, простой человек – одни. – Но-менклатурная жопа должна одеваться лучше. При этом вся кон-тробанда в мегаполисы шла по дип-каналам, куда простые люди практически не попадали. О состоянии дел в берлинской дипло-матической миссии писал тот же комиссар-расстрига Соломон. – Фуфловая там сидела кампания, блатная н;сквозь. Большевиз-мом там и не пахло. – Все делали личный гешефт.
Перли в Союз все, от целлофановых мешков, до тряпок и дисков. Сигарет цивильных в стране не было. Точки, открыто торговавшие контрабандой, прикрывались властью. – Все делали деньги, даже шлюхи, которые в Интуристе работали под крышей КГБ.
Интурист в наше время был особой конторой, о которой мы даже помыслить не могли. Элементарный контакт с западом тут же отслеживался компетентными органами. Почему они были компетентными, я так и не понял. – В годы перестройки именно они просрали страну, а заодно и долбаков в Кремле. Россия скатилась в помойку, и это была согласованная акция сецслужб и элиты нашей. Не народ все делал. Любая подвижка международного плана, это всегда операция силовиков, которые по своему усмотрению контачат с кем придется.
К сожалению, у нас практически никогда не говорят о сдаче страны именно силовиками. Стрелки умышленно переводят на Горбачева и Ельцина, мозги которым прокачивает ушлая мафия. В этом свете даже Ильича можно жалеть. – Нахватался по забугорьям он разной муйни, и бросился воплощать ее. – Совсем больной был.
Помню, мы с С. посидели в кампании официанток со шведами и японцем в кафе г. Новгорода. Пили, ели, плясали допоздна, потом направились продолжать в Интурист, куда нас, естественно, и не пустили. – Назавтра всех участников посиделок вызвали в Комитет. С. из буфетчиц перевели в официантки.
В Питере и на подходах к нему орудовали фарцовщики. Некоторые умудрялись бомбить финнов на маршруте Выборг – Ленинград. В Новгороде местная фарца трясла импортных в кэмпинге и на подходе к Интуристу. Брали правдами и неправдами то, что не успели взять в Питере.
Тяга к импорту была всеобщей. – Это многое говорит о нашей промышленности. – Всякий бизнес в стране был запре-щен. Государство большевиков еще при Ленине взяло на себя функции торговли, отчего мгновенно возник голод, Дефицитом являлись плуги, которых в деревнях почти не было. – Дикость. – Люди хотели производить и продавать, им не давали. – Такое положение сохранялось 70 лет. За это время страна растеряла навыки производства высококачественных товаров. Промыш-ленность для внутреннего потребления производила ширпотреб, который не имел сбыта на запад.
Сегодня положение то же. Рабочая элита отсутствует. Живем в постиндустриальной стране, производя некоторые виды устаревшей техники.
Классных вертушек (проигрывателей) в то время в городе не оказалось, а потому, я взял непрезентабельную радиолу «Виктория» рижского радиозавода. Звучала она хорошо и диски не пилила, поскольку имела проигрывающее устройство 1 класса. Плох был дизайн – дешевый ящик из дерева.
Мне приходилось видеть западную технику. Она была сделана на базе высоких технологий. Наши производители всегда отставали в массовом дизайне на 10 – 20 лет. – Что мешало нам делать красивые магнитофоны, холодильники, машины и шмотки, неясно. Тряпки и обувь в совдепе, вообще, отдельная песня.
Радио в то время меломанам было не нужно, поскольку радиостанций, транслирующих эстраду, в СССР не было. Тем боле, не было передач, где бы звучал запад. Мы жили в атмосфере музыкального вакуума. Нельзя же было, в самом деле, плясать под туфту Хиля, Кобзона и Зыкиной!
6.09.2009 года праздновали 75 лет Эдуарда Хиля. TV изовралось, что он, якобы, был где-то популярен. Возможно, он был известен в Мордях, в деревне такой, но эта ИНФО, рассчитана на дураков, которые не знают фактов. – Я живой свидетель того, что именно к нему молодежь относилась с глубоким презрением. В фаворе были другие исполнители, о которых сегодня не вспоминают.
Не были популярны, как нам сегодня пытаются предста-вить, «Самоцветы». В Москве они не могли собрать даже ауди-торию в городском саду. Я пробовал посещать их концерт. – По-зорище. – Претила комсомольская прыть группы.
Эстрада не должна касаться грубой политики, хотя сама по себе она – политика. Политика в музыке должна быть тоньше, не бить в лоб. Идеологи СССР этого не понимали. В фаворе были «дальтоники от музыки». Народ их не любил.
К любому репертуару надо относиться осторожно. Это касается музыкантов, писателей, художников. – Политизированный репертуар – песни, книги, картины, – быстро устаревает. Глупо тратить талант на конъюнктуру и произведения однодневки.
В Питере в это время, напр., не достать было билетов на концерт группы «Поющие гитары». Я жил там в 1970 г. и хорошо помню ситуацию с совдеповской музыкой. – Кранты были полные, а молодняк на TV болтает сегодня невесть что, что им сунут редакторы.
Из прошлого сегодня продажному ТВ кроме Хиля, якобы, показывать нечего. Суслов, член ЦК, ответственный за идеологию, не фиксировал «сомнительные» достижения нашей эстрады. Записи Высоцкого стали возможны благодаря только финансированию опального Михаила Шемякина (художника, СССР – Франция – США), которого выгнали из страны. Сегодня он почетный член многих академий, а нам был не нужен.
Шемякин работал подсобником в Эрмитаже и сидел в психушке, – особой советской тюрьме с медицинским уклоном. Останься он прозябать в совдепе, был бы сегодня как Люкшин: «кое-что, кое о чем», – сидел бы на вечной экслибрисно-книжной поденщине и рисовал бы со всеми питерцами коммерческую порнографию.
Кому-то и сегодня нужна деза о нашей музыке советско-го времени, однако, в конце 70-х гг мое мнение в Сланцах по части ее было решающим. Новинки рока возил Блин, а с группой Boney-M, напр., сланцевчан познакомил я, беря вслепую по ре-комендации питерских знакомых неизвестный, и далеко не де-шевый диск группы.
Музыкальных достижений мирового уровня в совдепе было до слез мало. Для внутреннего потребления существовало много авторов и исполнителей, но все это базировалось на музыкальных постулатах 50-х – 60-х гг., когда в моде были «Ландыши» и «Черный кот». Сегодня эти шлягеры подаются в виде стеба, бэндами вроде Хора Турецкого и TV-передачи «Старые песня о главном».
Старики же на нюх не воспринимают издевательство над песнями их молодости. В тех песнях был социальный оптимизм, и искренняя вера в будущее. Современные исполнители привнесли в старую песню элемент ерничанья, что не было характерно для исполнителей прошлого. – Все пелось серьезно.
В старое время малейшая фальшь в исполнении грозила крахом карьеры. – КПСС отслеживала, как и церковь, что у человека в глазах и мыслях! – «Контрольные органы» работали по методе: «Сидеть! – Смотреть в глаза!».
Нам сейчас невозможно представить атмосферу тех лет, но в провинции она во многом еще осталась. – Москва вырвалась из оков постсталинизма, но Россия за ней не пошла. – Слишком разные весовые категории. Москва грабит страну беззастенчивым образом и жирует за ее счет. – Это признак низкой организации общества. Свидетельство тому хотя бы скандалы 2012 г. в Министерстве Сердюкова. – В каком бардаке мы живем!
Ближе к открытию кафе стали набирать персонал. Муштровала официантов метрдотель – Анита Михайловна. Барменов отправили стажироваться в Ленинград.
Директором кафе со времен Пельменной оставалась Н.А. Андреева, ветеран войны, хлебосольная женщина. К ней на огонек хаживала сланцевская номенклатура. Наталья Андреевна курила папиросы. – Привычка оставалась со времен войны.
В день открытия кафе комсомолия вручила мне картин-ку, имитирующую набор шпона, без всякой на то надписи. Она долго висела в моей меломанской квартире на Чкалова 17, а се-годня стоит где-то в углу на Горького 9. Вот и все. Слез не было. Случилось это в 1977-м г. Стройка заняла пол-года.
Позже питерская газета разразилась статьей «Новый ветер в парусах досуга», в которой описывалось прекрасное начинание молодежи Сланцев. О том, что кафе сотворил какой-то ухарь от художеств, упомянули вскользь.
Комсомольцы вначале творили в кафе встречи с артистами, КВН и бардовские вечера, но потом поняли, что это не к месту. – Люди стали отдыхать нормально. Правда, с билетами в субботу была проблема.
Со временем в Ленинграде заказали вывеску в виде парусов. – Она болталась на углу 20 лет, пока кафе не снесли деятели Сбербанка.
Сегодня сюда ходят за деньгами, а раньше деньги здесь оставляли. Я сам неоднократно стоял за стойкой, подменяя супругу (бармена). Тогда я любил «Шартрез», особый зеленый ликер, от которого была хорошая потенция. Горькую в то время пить бросил. – Хватало благородных напитков бара. Тогда же я стал гонять из дома поварих и официанток, которых приваживала С. – Это был веселый народ, который желал мне добра.
После кафе, Г.И. вдруг решил связаться с ленинградскими мастерами резца и гипса. Где-то он познакомился со студентами Академии художеств, которые предложили общепиту свои услуги. По просьбе Г.И. я посетил этих господ, и увидел, что они желают впулить нам статуи, которые предлагали развесить по стенам ресторана. Если б одна такая штука грохнулась на стол, неприятностей было б не обобраться. Статуй в ресторанах, мне кажется, не бывало со времен царя Николая.
Плюнув на статуи, я взял от скульпторов АХ сюжет – Времена года – и вознамерился реализовать его где-нибудь средствами живописи.
До меня ресторан делала художники Цементного завода, – Олег Михайлов (†) и Валерий Кутузов (†). Коллеги с помпой отпраздновали окончание работы. Ничего интересного, впрочем, в Алмазе тогда сделано не было, если не считать огромного све-тильника в виде фанерного колеса, подвешенного к потолку. Он был оклеен жеваной бумагой и выкрашен в фиолетовый цвет. В центре главной стены, пользуясь некомпетентностью Г.И., Олег с Валеркой соорудили декоративный элемент,– герб г. Сланцы!
Мое решение этого интерьера было иным. Обивка стен осталась той же, что и в кафе, только габариты обеденного зала здесь были уже другие. –Он был высок. Ресторан строили при Сталине, а он – человек с размахом, не чета нынешним. В архитектуре утвердился специальный термин – «сталинский ампир». В этом стиле по стране возводили масштабные здания с шикарными фасадами. Взять, хотя бы, площадь у метро Московский проспект в СПБ.
На фронтоне ресторана когда-то была дата постройки – «1950». Была такая же и на школе № 4. Эти и другие здания в Лучках возвели заключенные, лагерь которых находился на Второй шахте. Конечно же, трудились в городе и вольные. Их было много больше – Строительство велось всеми возможными способами. До середины 1950-х гг. в Сланцах работали немцы, военнопленные.
Примечательно, что в расчетах по оформлению ресторана мне помогал Лев Моисеевич Соколинский, который возглавил музыкальную группу. Время у него было, и он часто просиживал у меня за бумагами. Считать было что.
Изначально была мысль широко использовать лакированные мебельные щиты специальных размеров, которые я намеревался изготовить на Мебельщике. Директором Лесокомбината (в просторечии «Мебельщик») тогда был все тот же Юрий Цветков, который помогал нам с Ассолью.
Нам нужны были конкретные размеры в конкретных количествах, которых на комбинате не было. Стандартная некондиция не отвечала нашим задачам.
Для работы Г.И. выбил в Управлении усиленные фонды на ДСП, которую я получил в два приема на производстве, где ее делали. Плита приходовалась на общепитовской базе и перевозилась напрямую в Сланцы. Для этого я пользовался доверенностями областного Управления общественного питания.
С милостивого согласия Ю. Цветкова некалиброванная ДСП менялась на калиброванную, дабы толщина конечного продукта была одинакова.
С Левой мы считали число форматов и их размеры. На все помещения надо было заготовить размеры, кратные габаритам помещений, чтобы ничего не пришлось опиливать. Подсчеты включали следующие позиции:
Щиты:
Стены Обеденного зала.
Простенки Обеденного зала.
Карниз Обеденного зала.
Карнизы Банкетного и Семейного залов.
Колонны Обеденного зала, лестницы и фойе.
Батареи (щиты нижнего ряда) Обеденного, Банкетного и Семейного залов.
Стены фойе.
Проблема была с потолком, несущие конструкции которого были из дерева. Мы намеревались сделать подвесной потолок, как в кафе, поэтому, беспокоились, выдержит ли дерево дополнительную нагрузку. – Площадь потолка была огромной.
Дальнейшее показало, что потолочные конструкции еще прочны и даже второй подвесной потолок, который впоследствии соорудил бармен Боря, не причинил зданию никакого вреда.
Для обивки стен добыли в конкретном количестве винилис-кожу светложелтого цвета с легким рисунком. Этот материал – тот же дермантин, но б;льшей прочности, толщины, эластичности, имеющий какой-то дизайн. Хорошим качеством было то, что он тянется. На комбинации этих материалов я собирался играть формой, что было непросто.
Зная по опыту, что Г.И. не очень разбирается в эскизах, я не стал разрабатывать перспективы и развертки стен в цвете, а занялся единственно производством рабочих чертежей, которых для строителей было достаточно.
Состав работников во многом был тот же. – Ударные ра-боты делали Г. Козлов и Л. Тикк. Работали и прежние столяры стройгруппы – Иван Васильевич и Василий из д. Заошье. Элек-трику делал Евгений Новиков с помощником. Люда поставляла краски и маляров. Прибился единственно, Лева, с которым мы пили кофе и играли на пианино.
Новый интерьер не представлял для меня никакой сложности, тем более что я не боялся новаций, которые появлялись в процессе работы.
Интересно, что Г.И. дал возможность ознакомиться с ресторанами Ленинграда. Для изучения интерьеров я ездил в командировки и посетил несколько интересных заведений. Фотофиксации я тогда не делал, надеясь на зрительную память. Поразила простотой и оригинальностью барная стойка из бутылок в дегустационном баре «Нектар».
Интерьеры Питера порой отличала помпезность и основательность. В ресторане «Невский» пиитерские художники применили масштабную керамику и картины встык. – Кто бы позволил мне писать для стены шалмана штук двадцать холстов? В Питере то было реально. – Там существовали другие деньги, другие масштабы, понятия. – Город жил по своим законам, область – по своим.
В общепите я освоил две мастерские. Первая была на втором этаже здания во дворе. Затем предложили оборудовать помещение на первом этаже, где еще от старых времен техникума остались бетонные основания токарных станков. Пришлось сбивать их вручную – кувалдой. Здоровье тогда у меня было, – мать-природа и родная моя мать озаботились на этот счет, и козье молоко в моем детском рационе, очевидно, сделало свое дело. Впоследствии в молодом запале я лихо таскал каменные памятники. Так продолжалось 20 лет.
Кроме работы, в общепите у меня еще оставалось время для графики и живописи. Творческих работ того периода у меня, правда, почти не осталось.
Я мог свободно в рабочее время сходить на бассейн, про-гуляться к коллегам. Это ли не богемная жизнь? Платили немно-го, но у меня бывали подработки, то в тресте 31, то в ЖЭКе. Бы-вали заказчики и других предприятий. – Агитацию требовали везде, а потому за нее платили. Приходил заказчик. С ним обу-славливались условия сотрудничества, совместительство или трудовой договор.
Для работы по совместительству требовалась официальная справка от администрации. Давали ее иногда со скрипом. Второй справки, к сожалению, не разрешалось. В то же время юристам разрешалось таких справок несколько. Где была справедливость, не знаю. Так или иначе, я мог позволить себе обслуживать еще пару предприятий.
В окружающих организациях знали, кто из художников мог подработать. Я относился к числу любителей срубить на стороне. Что в этом плохого?
Совместительство и работа по трудовому договору всегда были подспорьем в бюджете семьи. Брали за работу все по-разному, однако, в СССР существовали расценки на труд художников-оформителей, завышать которые рисковали не все.
Неплохо стоили учрежденческие вывески на стекле, – рублей 40 – 50 – 60. Приходилось делать противопожарные стенды в Лесхоз. В ЖЭКе, что находился в Лучках, я делал номера домов и названия улиц. Обычная работа была стандартной – наглядная агитация, реже информация по технике безопасности. Ей никогда не придавали существенного значения, хотя специалисты ТБ были повсюду. До сих пор пожарники требуют от учреждений схематичные планы эвакуации персонала, которые никто не рассматривает.
Когда я сделал приличное кафе и ресторан, то обратился к директору с просьбой – повысить мне рабочий разряд. Он отказал, сказав, что я, мол, и так халтурю. Это задело мое самолюбие, и я понял, что меня не поняли как человека и подался на другие харчи. – Очередное уже кафе, «Деревяшку», я делал уже спустя рукава, работая в иной организации. Из-за недомыслия директора общепит потерял энтузиаста. В организации это поняли уже при художнике В. Сходцеве (†), который был простым человеком, и творческие устремления его интересовали мало.
Работать художником можно было до пенсии, не случись дурацкая перестройка всего и вся. В одночасье СССР, колосс на глиняных ногах, рухнул под ударами доллара. Армия не помог-ла. – Москва предалась западу, а провинция стала трепыхаться сама по себе. – Произошло глобальное перераспределение денег. Огромная часть их отныне уходит на поддержку чужой эконо-мики, а то, что остается в России, большей частью идет на обу-стройство столицы.
Москва жирует на фоне государственной бедности. – Таковы наши реалии, в основе которых лежит вселенская несправедливость. Народ бедствует, верхушка – процветает. Существует рай за забором, – для избранных. Так было всегда.
Кончилось иждивенчество социализма и я подался в кооператив. До этого, правда, успел поработать в бытовке и СПАТП.
Отрадными воспоминаниями праздников в общепите были застолья в преддверии демонстраций, а так же Дни торговли. В какое-то время администрация решила проводить их в моей мастерской. Стол у меня был огромный. Девчата стлали его и уставляли дефицитной снедью, которой не было на столах прочих смертных.
К праздникам радением руководства выдавали продуктовые наборы, в которые входили: красная рыба, приличная колбаса, сыр, рыбные консервы, иногда икра и майонез, которого в продаже обычно не было. Один раз в столо-вой № 7 в преддверии праздника удалось достать… вторую красную рыбину. – То было чудом! – На столе у моих родителей красной рыбы никогда не было! Я жил 20 лет, не изведав этого деликатеса, в то время, как кто-то его жрал постоянно. Какой-то период в городе не было селедки. Ходили слухи, что ее распределяют для начальства через магазины №№ 10 и 42.
В Сланцах времен СССР негласно существовали продук-товые распределители, в которых отоваривались «свои люди». В книжном магазине на Больничном городке распределяли с чер-ного хода подарочные книги и альбомы по искусству. – В моде тогда были собрания сочинений. Я как-то обменял с одной да-мой собрание А. Барто на альбом французской живописи.
Когда в город поступали дефицитные издания по искусству, их покупали только свои. Художникам солидные альбомы не попадали. – Их поступало от 2-х до десятка экземпляров. Я что-то рисовал в книжный магазин в Лучках, и у меня образовалась лазейка на альбомы. – Я старался поддерживать шапочную дружбу с директором, девчатами, за-ходил балагурить, старался нравиться. За это мне перепадало кое-что по искусству. К моему приходу книги просто придерживали. Часть книг я переправлял коллегам и собирателям в С.-Петербург. С удовольствием в обмен на офорты брал книги Юра Люкшин. Книгообмен давал возможность неформального общения. Хорошую книгу по западноевропейской графике мне устроил В. Верещагин.
В сланцевском книжном контакты были только с девчатами, и это было реальным подспорьем в книжной моей страсти. Книга в прошлом – капитал, который мог поддержать старость. Альбом стоил 5 – 10 – 15 – 20 рублей. Редкие издания, которые у меня есть, – Серов и Репин, стоили 60 и 35 руб.
Сегодня наши книжные собрания превратились в прах. – Книги вышли из дефицита. Новые букинистические магазины уже не дают хорошей цены за дефициты советской поры. – Везде баррыги и спекулянты. Вам никогда не удастся продать альбом по рыночной стоимости. Искусство мало востребовано в постперестроечной России. Еще меньше оно востребовано в провинции.
Из собирателей альбомов в Сланцах я слышал только о Запутряеве, – директоре СПОГАТ, и мечтал ознакомиться с его собранием книг. К сожалению, этого не произошло.
Моими непосредственными соседями по общепиту были инженер по Технике безопасности и работники пищевой лабора-тории. Инженер сидел тихо и что-то писал. Лаборанты разъез-жали по столовым, брали анализы блюд. В тиши лаборатории определяли, кто из работников сколько недовложил продуктов. Меньше всего недовкладывали приближенные и родственники администрации. Были умники, которые недовкладывали… 30 – 60 %!
В те годы продукты было реально купить с черного хода. – Проданное на сторону, расписывалось на весь оборот. Бочку селедки могли отправить в Ленинград, а ресторан раскидывал несуществующую рыбу на салаты и винегреты. Такой, тля, гешефт.
Газета «Ударник сланца» 1935 г. (ее подшивка есть в ИКМ) пестрит сообщениями на тему плохой работы торговых организаций Гдовских сланцев.
Родители мне сказывали, что в 1950-е гг. была отправлена за решетку группа деятелей Сланцевского Роскульторга. При тотальном дефиците всего и вся торговые злоупотребления в СССР были всегда. Они стали издержками плановой экономики, ее изъянов. Ленинский учет всего и вся в СССР не прижился. Нет порядка и в современной стране. – Чинуши прут все, что плохо лежит. Народ возмущается, а толку нет.
Заглядывали ко мне на огонек друзья, напр., Степанов Лешка. Он мог прийти с бригадой грузчиков СПЗ, спросить купить вина до 11 час. Со времен работы в Торге у меня был блат в магазине № 19, где я отоваривался с черного хода до времени начала торговли спиртным.
Заходил Олег Дьяк, сланцевская богема джазовой поры. С ним было интересно болтать. Изредка бывали коллеги.
Г.И. пенял на простоту моих нравов, но я всегда думал, что земные таланты искупают людские грехи. Так я думаю и сейчас.
В годы работы в общепите мне довелось с Эдиком Гин-довым (†), художником ЛПО, налаживать род творческой мас-терской на Второй шахте. Она была обустроена на улице Бере-зовая роща, которая сегодня не существует. Там освобождался старый жилой фонд, финские домики, один из которых Эдуард испросил у администрации в личное пользование. Я с ним всту-пил в долю, и приложил усилия для оборудования мастерской: завез краски, клей, бумаги, кисти, рабочий стол, а так же мас-сивный березовый стол и скамьи из пивбара «Жигули». – Это придало бардельеру несказанный колорит. Я приступил к прие-му посетителей и левой работе во внеурочное время. – Успел только сделать единственно пару оформительских работ, как в ЛПО появился приезжий художник, который присоседился к нам. Этот мэн, ничтоже сумняшеся, присвоил мои материалы и рисунки и переехал с барахлом в старый дом на РМЗ. Чем он руководствовался, не знаю, однако, рисунки и все ценное, при-шлось у него забрать. Впоследствии дом на Березовой снесли, и мастерская приказала долго жить. Гиндов там ничего не успел сделать. Творческий запал его был невелик, а мэн исчез из горо-да, как появился. Сказывали, он где-то учился художествам, но кто его учил воровать, не знаю. Пропажи творческих работ у ме-ня были постоянно.