Девяностолетний старик сидел на скамейке и плакал. Сняв шляпу и закрыв глаза, он подставил лицо со слезами, катившимися по морщинам-порогам, под тёплые солнечные лучи уходящего "бабьего лета". Прохладный ветерок теребил на голове остатки тонких седых волос. Старик что-то беззвучно шептал губами.
- Почему плачешь, старик, - спросил его я, садясь рядом.
- Я скоро умру, - проговорил он плаксивым голосом, вытирая глаза платком, зажатый дрожащими пальцами.
Наверное, он ожидал услышать от меня успокоения типа "ну что ты, у тебя всё будет хорошо, нечего переживать, тебе до ста двадцати ещё осталось тридцать лет…".
- Все умирают, - сказал я, - и ты умрёшь. Ты прожил долгую жизнь. Похоронил друзей, жену. Скажи "спасибо" Всевышнему и ступи за грань жизни.
- Но я боюсь, - прошептал старик.
- Чего?
- Смерти…
- Ты уже никому помочь не можешь, ты сделал всё, что мог сделать. Ты стал обузой… Или ждёшь ещё чего-нибудь от жизни? Может, ты считаешь, что дети тебе должны? И поэтому обязаны тебя бесконечно терпеть? Тогда скажи за что?.. За секс с любимой женщиной, за девятимесячное ожидание рождения ребёнка, за их первый крик и первые шаги… За бессонные ночи, когда они болели…
- Нет, нет… Но моя дочь… Моя смерть её огорчит…
- Может быть… Но не дай тебе Бог, старик, дожить до того момента, когда терпение твоей дочери подойдёт к концу… Когда, если память тебя ещё не покинет, ты бросишь ей укор "я тебя вырастил" или что-то вроде того…
- Я боюсь смерти…
- Смерти боятся все. Но стоит ли её бояться? Надо относиться к ней, как к части жизни, неизбежным её концом. Как бы выразился математик, старость – это что-то на границе "плюс-минус ноль". "Плюс" тобой уже пройден, и ты двумя руками вцепился в кругляшек. Отпусти его, перешагни "минус".
- Я догадываюсь, кто ты, - сказал старик упавшим голосом. – Ты её посланник?!
Я промолчал, давая старику понять, что он прав.
- Я много сплю и много вижу видений. Вся жизнь рваными эпизодами проносится передо мной… Только сейчас я понял, как дорого человеку его прошлое, что в старости оно притягивает к себе гораздо сильнее, чем настоящее и, конечно, - старик криво ухмыльнулся и хитрый взгляд скользнул в мою сторону, - чем будущее. Все проступки, которые раньше казались такими пустяшными, ничего не значащими, теперь превратились в ловушки, которые сам себе расставил… Не у кого попросить прощения и покаяние находишь только в слезах.
Старик повернул голову в мою сторону и посмотрел слепым взглядом: ему казалось, что смотрит на меня, но смотрел он мимо.
- Я тебя не вижу, - проговорил он.
- Ты можешь меня коснуться.
Ищущая рука старика опустилась на моё плечо.
- От тебя веет холодом, - сказал старик и отдёрнул руку.
И вновь я промолчал.
- Однажды, тогда мне было лет шестьдесят, чуть больше, я с женой, дочкой и внуком пошли на море. Мы жили рядом с ним… Море штормило. Я любил идти поперёк волн, чувствуя силу воды, подставляя им спину, бока… Я сделал лишний шаг и почувствовал, как песок уходит из-под ног. Откатывающаяся волна подхватила меня и понесла от берега. Волны ритмично накатывались, не давая сделать полный вдох. С каждой секундой море утягивало меня, отдаляя от, в напряжении следящих за мной, жены и дочери. После каждой накатившейся на меня волны, на мгновение видел их вытянувшиеся в струнку тела… Я сопротивлялся, что было сил… В какой-то миг готов был замахать руками и крикнуть: "Помогите! Тону!"… Кому кричать? Двум перепуганным женщинам, которые ещё не до конца поняли, что происходит, и заставить их по-настоящему испугаться?.. Вдруг, после очередной накатившейся волны, вместо жены и дочери, державшую за руку внука, я увидел… - старик сделал глубокий вдох, - моего папу, маму, старшую сестру Фриду, младшего брата Карела… Они стояли, взявшись за руки… Я так чётко видел их лица… Папа Шломо и мама Элка ещё были такими молодыми… Мама протянула ко мне руки и сквозь шум прибоя я услышал её шёпот: "Плыви к нам, сынок. Ничего не бойся. Мы с тобой"… После её слов сбился ритм волн: море пропустило две волны. Я сделал несколько гребков и почувствовал дно… Тяжело дыша, я спешил к берегу, вперив взгляд в воду, боясь взглянуть в его сторону: надеялся, что, приблизившись к берегу, мама, папа, сестра и брат всё ещё будут там…
"Ты тонул?" – с тревогой в голосе, глядя широко открытыми, испуганными глазами, спросила жена. Я отрицательно мотнул головой и прошёл мимо…
Мне часто они снятся, но я не вижу их лиц. После того случая прошло много времени, и я забыл их…
Мы жили в Варшаве. В 1938 году отец потерял работу. Тяжелое было время… Он долго не мог её найти… – старик заговорил быстро, то и дело, бросая в мою сторону взгляд: он боялся, что я могу остановить его, сказать: "Пора. Твоё время истекло". – В первых числах тридцать девятого я с папой, мне тогда только-только исполнилось пятнадцать, поехали в поисках работы в Белосток. Отец нашёл работу, и мы сняли квартиру… Первого сентября мы узнали, что немцы вторглись на территорию Польши.
"Я поеду за мамой, Фридой и Карелом, - сказал мне папа. – Один обернусь быстрее. Ты уже взрослый…".
Вскоре в Белосток вошла Красная Армия. Новая граница между Германией и Советским Союзом закрылась, и я остался один… Моя семья не успела пересечь границу… Мне было пятнадцать… Не помню от кого, узнал, что они в Варшавском гетто…
- Ты хочешь меня о чём-то попросить, старик? – спросил я.
- Хочу вспомнить их лица, узнать, как они погибли.
- Что ж, - сказал я и коснулся его рукой.
Старик раскачивался взад и вперёд; сквозь плотно сжатые губы прорывался протяжный стон; плечи содрогались от плача…. Но вот он откинулся на спинку скамейки, что-то прошептал и затих.
Я слышал его последние слова: "Я прожил тяжёлую жизнь, но хочу сказать спасибо тебе, Боже, что ты не дал погибнуть семейному дереву жизни".
Я взял его душу. Она была спокойна.