Как-то по роду деятельности судьба забросила меня в соседний район в командировку. Снять комнатку мне посоветовали у одинокой пожилой женщины на краю поселка.
Постучался в добротную глухую калитку, ответа не последовало, попробовал открыть ее, - легко поддалась. Робко вступил в ограду, опасаясь, как бы не выскочила из-за угла собака. Протянул руку, чтобы стукнуть в окно и невольно вздрогнул от грубого оклика:
- Вам кого?
Из другой калитки, ведущей, видимо, в огород, вышла довольно крепкая костистая старуха. Одета она во все темное. Большие изработанные кисти рук в земле. Я поприветствовал ее, спросил о съеме комнаты. Вместо внятного ответа, она буркнула:
- Прибыли гости глодать кости - видя мое явное замешательство, добавила: - Кто такой, откуда?
Я пояснил ей цель приезда, назвал фамилию рекомендовавшего ее дом коллеги.
- Ну, иди, гляди, - уже более мягко произнесла хозяйка, приглашая последовать за ней.
Вошли в дом на высоком фундаменте, старуха шагнула к рукомойнику, а мне кивнула головой на левую боковую дверь:
- Проходи, гляди, там кровать. Постель я свежую с вечера обрядила.
Комнатка оказалась маленькая, но светлая. У окна старинный комод, справа у стены кровать, в изголовье на стене простенькая вешалка. Хозяйка вошла следом:
- Живи, но на мой стол не рассчитывай, дети из гнезда вылетели, хозяин умер, а чужого я потчевать не собираюсь.
Я уверил ее, что мне только переночевать, ну разве что вечером кипятку на чай попрошу. На сём и порешили. Но вопреки уговору, немудреным ужином хозяйка все же накормила.
Звали ее Степанида Ивановна. За ужином собеседница поведала, что ей восьмидесятый год отроду, вдовствует восьмой год. Имеет шестерых детей, которые часто навещают мать. Узнал даже о том, сколько у нее осталось зубов: пять бабок (коренных) и три передних. Во все время разговора на табурете у окна сидел большой полосатый кот и, казалось, тщательно внимал нашей беседе. Затем спрыгнул, широко потянулся на задних лапах, подошел к столу, зажмурившись, мяукнул, потом взирал на хозяйку так внимательно, будто боялся пропустить ее ответ. Степанида отозвалась:
- Чего тебе? Не видишь, я с человеком разговариваю?!
Кот присел, еще некоторое время выжидающе смотрел на старуху, потом поднялся и ушел в комнату, где стояла кровать.
После ужина Степанида пригласила поглядеть телевизор. Я, было, согласился, но женщина оказалась словоохотливой, причем, слушать не умела: задавала вопросы и сама же на них отвечала. Подумал, что утомлюсь, и, сославшись на головную боль, удалился в отведенную комнатку. Слышал через тонкую перегородку, что вскоре угомонилась и хозяйка.
Утром меня разбудил громкий диалог за дверью. Поднялся, стараясь не шу-меть, вышел на кухню, где хлопотала Степанида Ивановна, надеясь увидеть ее собеседника. Но им оказался кот… Я невольно улыбнулся, поприветствовал хозяйку, выскользнул в коридор к рукомойнику.
На следующее утро история повторилась. В этот раз не спешил вставать, вслушиваясь в разговор за дверью. Начинал диалог, как это ни странно, именно кот:
- Ма.
- Завтра война! - парировала хозяйка.
- Мау, - жаловался кот.
Степанида громко стукала кухонной утварью, в сердцах отвечала:
- Меня на войну заберут, а тебя дома загребут!
Что-то грохнулось об пол, Степанида обругала кота:
- Тебе житье, как губернаторше: хочешь – смеешься, хочешь – плачешь!
- Мяу, - ответил кот.
Теперь каждое наступившее утро я с любопытством вслушивался в разговор кота и хозяйки.
- Ма, - как обычно начинал кот.
- Завтра война! Пойдем, я буду стрэлять, а ты будешь патроны подавать!
Я готов был кататься со смеху, живо представив своих соседей на поле брани: Степаниду, твердо шагающую впереди, а позади кота с пулеметными лентами через плечо.
- Жри! Со своего стола кормлю, амонезом подкрасила, ишо тебе неладно, индульгент хренов! Бородка у тебя Минина, а совесть глиняна!
Амонезом Степанида называла общеизвестный соус майонез, а вот что она имела в виду под словом индульгент, я никак не мог взять в толк. Слово ин-дульгенция уж никак не могло быть известно полуграмотной крестьянке.
Здоровое любопытство заставило выглянуть за двери. Кот сидел у миски и брезгливо тыкал лапой в ее содержимое, затем слизывал с подушечки то, что удалось подцепить. Вот теперь все встало на свои места: я понял, что «индульгент» - это интеллигент.
Иногда по вечерам Степанида звала кота посмотреть телевизор:
- Ну, что, Вася, загрустовал? Пойдем телевизер посмотрим, опосля будем спать укладываться.
На современную эстраду Степанида Ивановна чаще плевалась, осуждала манеру, одежду и репертуар артистов. Один раз задорно смеялась:
- Во, Вася, песня так песня! «Убили негра, ой, убили негра, он поднялси и пошел!»
Еще реже хозяйка скупо ласкала своего питомца, при этом журила:
- Вот тебе и мур-мур! Голь гольянский, сын дворянский. Я тебя жалею, а ты мне когти вонзаешь!
По вечерам я как мог, помогал старушке: дрова колол, воду носил, печь топил. Хозяйка была откровенно рада, сетовала, что силы у нее уж не те.
К исходу недели сильно простудился и в один из вечеров свалился с лихорадкой. Всю ночь надсадно кашлял, сквозь жар слабо соображая, где нахожусь. К утру, когда температура спала, заснул крепко и не услышал, как беседовали за перегородкой. В десятом часу проснулся от скрипа двери. Хозяйка просунула голову, осторожно окликнула:
- Малый, ты никак захворал?
- Есть немного, - отозвался я.
- Ох, и кашлял ты ночью! А жар есть?
Я утвердительно кивнул головой:
- Ломало ночью.
- Вот, а почему не сказался? – Степанида скрылась за дверью.
Четверть часа спустя она вернулась, в руках у нее были большая темная кружка и бокальчик поменьше. Поставив бокал на комод, налила из кружки, подала мне.
- На-ко вот взвару испей. Он горький, но надо все выпить, потом ишшо чаю с малиновым вареньем принесу и от кашля трав заварю. Надо бы сразу начинать лечиться.
Я от души поблагодарил ее за заботу. Она засмущалась и впервые широко улыбнулась, обнажив оставшиеся зубы.
К обеду от снадобий заботливой хозяйки мне стало гораздо лучше. Она опять пригласила к столу. Не смея отказаться, немного похлебал куриного бульона. Степанида Ивановна приговаривала:
- Пей, ешь, пока рот свеж, завянет, ни на кого не взглянет.
Я все больше проникался к ней благодарностью, думая о том, сколь много народной мудрости заключено в этой женщине и, несмотря на внешнюю суровость, доброты и сострадания, участия к человеку.
После обеда, вновь выпив снадобья, улегся в постель. Утихла на своей половине и Степанида. Часа два спустя, она явилась ко мне с табуретом, усевшись в ногах, с воодушевлением стала рассказывать о своей прошлой жизни, о покойном муже. Участия ради спросил, хорошую ли жизнь они прожили? Степанида оживилась, ответила незамедлительно:
- О-о, милый, на веку как на долгом волоку! Кошка живет и собака живет. В каждой избушке свои игрушки. Так и мы: всякое бывало. Но помилуй Бог, кулака в моей голове не бывало! А вот я его один раз чистила, ой как чистила, как могла, как умела: «Окунь ты красноглазый, стрепетон хищный, Анчутка колченогий!» Хотела за чуб оттаскать (чуб у него черный, богатый был), вовремя остановилась, думаю: «Дай-ка, дай-ка, хоть росту невеликого, мужик ведь он, навернет, костей не соберу!»
Далее Степанида поведала давнюю историю про супостатку-разлучницу, что внесла раздор в их семью.
Вскоре после войны мужа Ермолая и еще несколько мужиков из их села командировали в соседний район на заготовку строевого леса.
- Мой-то при лошадях был приставлен. Воткнул топорик за пояс, пилу двуручную в сани бросил и был таков. А там, где оне на постое стояли, сказался мой варнак холостым - не женатым. Вот вдовушка его и пригорнула.
Да оно ведь как в жизни: «Сегодня гули, да завтра гули, держись, чтоб в лапти не обули!» Оно бы можа и ничего, кабы не открылось это дело.
Ага, значит, отработали мужики, домой возвернулись. Однако уж времени с того немало прошло. Задумала я как-то его фуфайку обиходить: починить, почистить. Дай, думаю, в карманах проверю: денег-то у нас не густо, а мало ли, можа, какой рублишка затерялся. И нашарила на свою беду! Письмо без конверту, треуголкой свернутое, можа, с нарочным получено. Развернула я его, пишет сударушка, так мол и так, Ермолаюшка, заждалася я тебя, чтой-то долго не едешь.
Веришь, меня будто кипятком обдало! Он изначала упирался, мол, ничего не знаю, не ведаю. Я бы, может, поверила в его россказни, кабы имя не его. Рази ж часто такое имечко встречается?!
Сыр-бор до потолка, видно, сама где-то палку перегнула, взбеленился он и ну меня же попрекать: «У тей-то бабы и квашня пышнея, и пироги румянея!» Эх, взыграло мое ретивое! Кричу ему: «Вот и иди к «тей-то бабе!»
А свекровь (покойница, царствие ей небесное), - мелко-мелко перекрестила Степанида лоб: - Остынь, девка, дерись, дерись, да за скобку держись!
Я невольно подумал: «Как мудро складывает народ пословицы и поговорки! Скобка – скоба, на которую запирается входная дверь. Значит, дальше скобы хода нет!»
Степанида, словно прочитав мои мысли, продолжила:
- Свекровь толкует: «У вас дети. Ладно, девки – отрезанный ломоть, а малому отец нужон – твердая рука!» Одумалась я, беднота еще долила: хлеб с солью, да водица голью! Кому я с детьми нужна?! Повыла в подушку, на том и успокоилась. А на утро за квашню взялась да стараюсь пуще прежнего: «Как это у супостатки лучше?!»
- А муж? – с улыбкой спросил я.
- А ён чего? Как с гуся вода. Да мы, кажись, еще дружнее зажили. Опосля еще девку народили – заскребыша.
Степанида засмеялась, потом замолчала на минутку, с грустью добавила:
- А перед смертью покаялся. Да как он, Христос с им, маялся хворью, я уж все простила. И то сказать: «Я-то за мужиком прожила, а тей-то бабе, поди-ка, горше моего жилося! Чужая шуба - не одёжа, чужой мужик – не надёжа!»
Командировке моей скоро вышел срок. Сладко потягиваясь утром в постели, слушал, как мои соседи вновь собираются на войну.
Тщательно прибрав за собой, вышел к хозяйке с намерением поблагодарить за хлеб-соль, рассчитаться за жилье. От денег Степанида Ивановна наотрез отказалась, проговорив напоследок:
- Иди с Богом, милок, я тебя приветила, может, найдется добрый человек и моих детей приветит. Я с тобой в разговоре душу отвела, как медку испила. А здоровье, сынок, береги, болесть в нас заходит крохами, а выходит ворохами.
На остановку я шел с легким сердцем и рассуждал о душе русского человека: приди к нему с добром, он тебе ответит тем же. На том стоит земля русская и стоять будет!