...-Поехали! – выдохнул Жнец и взглянул на висевшее, на серебрянной цепочке, разделённое на сегменты, табло хронометра. Цеховой знак, символ Жнеца и тоже своего рода в чём-то ярмо.
Festina lente* – сияла гравировкой дуга сверху, и снизу значилось продолжение - Lex supra vita et mortis!*
(«Спеши медленно»)
(«Закон над жизнью и смертью»)
Жнец перевернул хронометр на тыльную, дорсальную сторону, и на него, с сардонической улыбкой, глянул выбитый на гравировке человеческий череп.
Улыба Стикс – так иронично и с намёком окрестил его на первых курсах Академии Жнецов сам Феликс. Прозвище закрепилось и прилипло намертво в студенческой среде. Подобное наименование пусть и вызвало среди профессуры брезгливое недовольство, ограничившиеся в прочем, показным равнодушием, но вскоре меткое прозвище накрепко осело в среде Жнецов, так просто не вытравишь его снобистским ядом высокомерия.
В итоге все последующие поколения обучавшихся ремеслу и наукам Академии так его и называли. Мало того, как-то в одной компании подвыпивших выпускников затесался захмелевший первогодок, вяло бормотавший, что это он, дескать, изобрел это имя. За что под одобрительный хохот и свист он и был, выкинут из окна второго этажа прямиком в знаменитый Фонтан Слёз не сдавших зачёт.
Отправивший выскочку в затяжной полёт Феликс знал, даже первогодок не пострадает, упав в этот всегда полный воды резервуар. Выброшенный благополучно поднялся, мокрый и отчасти протрезвевший. И был здесь же и прощён и водворён в компанию после обязательного бокала портвейна «Сладкие плоды познания» и более не высказывал смехотворных заявлений.
На хмурого Жнеца нахлынули былые, но яркие воспоминания и он опустил взгляд ниже Улыбы Стикса. На изображение солнца и луны под черепом, стиснутые меж стилизованных песочных часов и надписью ниже - Alea iacta est!*
(«жребий брошен»)
-Ну-ну, - саркастично отметил Жнец, - и так бросили, что хрен ты от него увернёшься!
Привычным движением, открыв заднюю крышку хронометра, он извлёк из зарядного паза небольшой, красного цвета пузырёк крови. По пальцам даже сквозь кожу перчатки заплясали иголочки электрического разряда.
Покинув час назад корчму, Жнец извлек из потайного кармашка куртки малую частицу Первородной Крови и поставил её на зарядку в недра Хронометра. И, спустя быстро пролетевшее время погони и поисковых изысканий, всё было готово к применению.
Феликс отстегнул ремешки большого кармана на левом бедре и опустил кожаную ячейку, полную маленьких пузырьков вниз.
-Так, так, – начал раздумывать Феликс, исследуя запасы растворов в распахнутом кармане.
-У меня в наличии остались сыворотки Медведя, Пламенной и Водяной Саламандры, Рыси, Ястреба, Гадюки и это, пожалуй, что всё. Ячейка Паука и Вепря пустовали.
-Очень надеюсь, что ненадолго, – подумал Жнец, и снова вспомнил о гнездовище древокрабов. После недолгих раздумий, оценив предполагаемый размер, силу и скорость намеченной цели, он всё-таки выбрал склянку с символом медведя.
Правой рукой Жнец достал инжектор из фиксатора на правом бедре. Зарядил в него дозу сыворотки, подсоединил к контакту Частицу, и нажал на рычажок. По инжектору пробежали мелкие всполохи молний. Сыворотка изменила цвет с молочно белого на янтарно-жёлтый.
Феликс открыл замок фургона и, переместившись в него, открыл всё необходимое. Опустил столики и сидения, с готовыми заранее лотками, и зажимами. Снял куртку, и кольчужную рубаху и, насвистывая малоприличные куплеты, обработал кожу над веной спиртовым раствором.
Набросил на бицепс ремень, подправив его положение, привычным движением затянул его. Усиленно поработал кулаком, чтобы под кожей обозначились Пристрельные Трассы, как их именовали в той же Академии учащиеся старших курсов. Сняв наигольник - ввел иглу инжектора себе в вену.
Чуть оттянул поршень на себя. Кровь омрачила янтарь сыворотки. Жнец моментально ослабил зубами хватку ремня на руке и начал медленно вводить электризованный состав в вену. По руке побежали мурашки и чувство жжения. Мышцы на руке начали подёргиваться и наполняться чувством теплоты и натяжения.
Поначалу введение сывороток ощущалось как довольно болезненная и неприятная процедура. Но, со временем, ощущения менялись. Тело привыкало к вливаниям и даже мозг стал находить в вспрысках некое извращённое удовольствие. Особенно учитывая последующие изменения в восприятии и способностях.
К несчастью, или возможно к счастью, как твердили выпускники Академии, после окончания действия сыворотки волнами накатывали побочные эффекты. Включая в себя полный букет рвотного послевкусия и жесточайшего похмелья. За манипуляцию над собой приходилось многим заплатить после. И Феликс отлично знал, что за следующие 20 минут плата будет взыскана самая наистрожайшая.
Завершив впрыск Жнец, не теряя времени начал подготовку к своей охотничьей экспедиции. Пока происходили клеточные метаморфозы, и организм наращивал темпы внутреннего обмена, Жнец приготовил всё к возвращению в фургон, в том числе и экстренному. Он позволил телу действовать давно заученным и доведённым до автоматизма порядком, отдаваясь на волю воспоминаниям, взбудораженным ассоциативной памятью. Возня рутины поглотила его сознание, подбросив пару тлеющих веток в костре былых воспоминаний…
-Проверено и сочтено, уложено и зафиксировано! – хорошо поставленным голосом проговорил мастер Школы Гадюки Гельмгольц Штраубах. Он был высоким жилистым стариканом. С неимоверно длинными конечностями и неисчислимыми знаниями в области токсикологии, баллистике, алхимии и знании невероятного количества колких, ядовитых и премного полезных замечаний.
-То, что заготовлено загодя имеет свойство пригождаться незамедлительно и непредвиденно! Будь то запасы консервированной крови, колбы с гремучей смесью или запасы чистых подштанников при встрече неофита Жнеца с крокозубром в дебрях каналов Новогорода.
-И, если с изгаженными штанами, вполне возможно выжить в бою, то без крови и бомб, ваши шансы равны пользе академического танца на жертвеннике Храмов Нетерпеливости, то есть - нулю. Усвойте это раз и навсегда, неофиты, и применяйте их не реже ежевечернего рукоблудства.
Штраубах слыл циничным критиком, занудой и при всём при этом весельчаком и эрудитом, любителем обманных движений, финтов, жонглирования и акробатики. Живой пример всегда неутомимого деятеля и активного члена Академического Совета профессоров. За глаза его так и называли Активный Член. Он знал об этом, и находился уже в том возрасте, чтобы отчасти даже гордиться этим своим звучным прозвищем.
Он любил докучать студентам наставлениями о необходимости тщательной подготовки вооружения. И всякий раз поминал прочих своих, как он изволил выражаться «высокочтимых калек», умышленно коверкая с невинным видом слово «коллег», по Академической Ложе. Коих он же, по его собственным словам премного уважал в воскресные дни.
Но, тут, же подняв длиннющий и костлявый палец вверх и, выдержав театральную паузу, продолжал свою типично едкую реплику: – В воскресные дни, в стенах Alma mater с профессорами я не сталкиваюсь, равно как и вы, неофиты. А вот столкнуться Жнецу лицом к лицу с каким-нибудь скалопендроморфом можно и в воскресный день.
-А посему, подчеркиваю строжайше и советую категорически – снаряжайте и чистите оружие своё и подмывайтесь после храмовниц Нетерпеливости!
-Причём, - тут он выдерживал очередную паузу, – именно в этой очередности самого необходимого в ваши юные годы. Вот тогда никакая зараза не пристанет к вашим молодым и здоровым телам и, неосквернённым познаниями, умам. Лучше получить потертости паховых складок, чем однажды забыв о защитных ракушках уже после инцидента в глубочайшей печали искать упавшие в сапоги семенники…
-Прав был старик, трижды прав, молодящийся древний хрен! – всегда мысленно соглашался с ним Феликс. Только благодаря своему занудству он и смог дожить до возраста преподавания в Академии.