В мутной плёнке заветревшего чая отражалась искаженная комната, расходились волнообразно конусоподобные стены; они острым углом, топором или лезвием, вонзались в череп пациента; пациент был расстроен, бледен, угрюм. С каким-то диким, точно украденным, лицом, он сидел и перекошенно отражался в линзах усталого доктора - в линзах было два пациента, два нуля, две минус диоптрии.
Доктор время от времени морщил губы и смотрел через запотевшие стёкла на края кружки, за которыми открывалась новая перспектива - не жизни, так пространства.
- Доктор, я читал, что умру.
- Вас не обманули.
- И они, - он достал засаленные книжки сартров, хайдеггеров, шопенгауэров, камю, - они говорят, что это случится скоро.
- Не исключено, мой милый, - сказал доктор, морщась, потому что понимал, что не может любить этого человека. - Вас не обманули, - апатично повторил он.
- Но что меня ждёт, доктор?
- Смерть.
- А за смертью?
- Смерть.
Доктор ответил так, потому что понимал: оплаченный стодолларовый визит пациента не закончится раньше времени. Он грустно смотрел на пациента, вдребезги разбитого и рассеченного лучом электрического света, сломавшегося в мутной чайной луже.
Однако в этот момент две минус диоптрии сошлись в какой-то константе, а раздвоенный пациент занял определенную точку. Беспокоило только лицо, по-прежнему искаженное, как лицо всех этих иисусов и моисеев, в которых так много от посмертной маски замечательных русских классиков.
- Спасибо, вы меня успокоили.
- Не за что. Позвольте полюбопытствовать, чем?
- Я надеялся, что за жизнью - жизнь. Они - он покосился на книги - разрушили мою веру. Они - он истерически взвизгнул - утвердили nihil, ничто. Но я верю вам, доктор.
- Сделайте одолжение, не читайте.
- Спасибо, Вы меня успокоили.
* * *
Доктор даже не заметил, как исчез, растворился пациент, в некотором смысле этого слова, последний. Он хотел было надеть очки и прочитать новый иллюстрированный анатомический атлас, но взгляд невольно упал на книжки и застрял, ввинченный в заглавие "Бытие и ничто".
Далеко за полночь бледный, дрожащий доктор с покосившимся, точно украденным на толкучем рынке, лицом закрыл книгу своего пациента. Я обманул его, - думал он, - о, как бессовестно я обманул его, - продолжал он сокрушаться. Но не было ни кабинета, ни чая, ни пациента, ни отчаяния, ни доктора. Ничего не было.