Оставить подчиненных без наказания куратор не мог: все-таки начальник должен быть строгим. К тому же из-за потуг Моррисона придется реставрировать прибор, выглядевший очень плачевно.
– Вы второй раз на этой неделе мне испортили настроение, – подвел итоги Хейфитц. – А именно: чуть не сожгли штаны и сломали портативный стерилизатор. Я хотел сегодня устроить вам познавательный досуг и сводить в НИИ цитологии и генетики, где состоится показ документального фильма о жизни и деятельности Грегора Менделя. Однако ваше вопиющее поведение отменяет мой план. Я пойду на показ один, а вы работайте и завидуйте мне.
С этими словами Хейфитц покинул лабораторию, предварительно раздав обширные задания. Вслед ему раздалось пристыженное сопение.
– Не куратор, а эксплуататор, – вздохнул Уолт.
– Рассказал бы сразу про действие стерилизатора, чтобы не вводить нас в заблуждение, – обиженно произнесла Роза.
– Я бы стал добровольцем, – согласился с ней Савраскин. – Но вы как заорали, что он нацелился меня кастрировать, я чуть в резервуар с соляной кислотой не сиганул!
Укоры в адрес Дерека быстро прекратились, ибо куратор был прав. Однако посмотреть фильм про великого ученого очень хотелось, отчего отдел Z наполнился флюидами уныния. Документальное кино сняли буквально месяц назад, и показ считался эксклюзивным. В интернете официальная версия появится лишь через полгода. Так что коллеги тоскливо переглядывались, как ученые, которым пообещали добро на новые проекты, но неожиданно отказали. А для фаната науки это поистине тяжелый удар.
– Ребята, у меня таки руки опускаются, – пожаловалась Абрамович и отодвинула микроскоп подальше. Даже содержимое чашки Петри с колонией бактерий не заинтересовало нейробиолога. Ибо скоро избранные люди, а не они, будут восхищаться открытиями Менделя, взирая на экран.
– И я сосредоточиться не могу, – грустно произнес Натаниэль.
Физику от Дерека досталось поручение, казалось бы, несложное – провести опись всех прошедших за минувший год экспериментов с гелием. Однако Савраскин с момента ухода куратора не притронулся к планшету и папкам – сидел на столе и прислушивался к музыке, доносившейся из коридора. У кого-то играла песня Селин Дион, а творчество этой певицы Натаниэль обожал, хотя не признавался.
У Моррисона день не задался с утра: халат в пятнах (Уолт сильно сомневался, что стиральный порошок, пусть трижды инновационный, с ними справится), прибор куратора в мято-гнутом состоянии, задание Дерека он, не начав, провалил по простой причине – забыл напрочь, не успев записать. Просить раздраженного Хейфитца повторить химик побоялся, чтобы вновь его не разозлить.
– А давайте тайно проберемся на показ? – у Розы в глазах зажегся яркий огонек авантюризма, напоминая язычок пламени спиртовки. – Пропуски в НИИ у нас есть, а на месте сориентируемся.
Сначала энтузиазм еврейки не нашел сторонников. Савраскин опасался раскрытия их шпионской деятельности, Уолт всегда был натурой сомневающейся, причем разумно осознавая масштабы чего-либо. Переть напролом подобно австралопитеку с дубиной Моррисон в жизни бы не стал: превыше всего химик ставил логику и мозгование своих действий еще до их осуществления. А вот Абрамович руководствовалась обратным принципом: что-то совершить, скажем, провести практический опыт просто по наитию (конечно, не на живых организмах). Последствия разбирались позже под недовольные упреки Дерека: «Думать – первое дело, а творить – второе». Роза кивала, клялась Моисеем в следующий раз исправиться, но такого грандиозного события пока не происходило. Впрочем, порой гениальные открытия так и совершались – без подготовки и наобум.
– Ну, чего вы притихли, как кот моей тети Сони? Он нагадит мимо лотка и так же загадочно помалкивает под комодом! – не унималась будущая нарушительница кураторского распоряжения.
– В актовый зал пускают по приглашениям, которых у нас нет, – уныло произнес Натаниэль.
– В окно подсмотрим!
– Если только с пожарной лестницы: зал-то на восьмом этаже, – возразил Уолт, подсознательно подвергаясь влиянию нейробиолога, и тоже принялся продумывать план проникновения.
Абрамович собрала со стола приборы и рассовывала их по коробкам, тем самым подавая пример коллегам: нечего рассиживаться, так можно и на фильм опоздать!
– Окна есть в дверях! – осенило Савраскина. – Правда, на двухметровой высоте.
– Ерунда, – оптимистично отмахнулась Роза, одним движением сбрасывая белый халат, сугробом накрывший спинку стула. – Возьмем палку для селфи, камеру, планшет и наушники. Вперед, к Менделю!
***
В НИИ цитологии и генетики царила непривычная ушам сотрудников отдела Z звенящая тишина. У них в организации никогда не обходилось без криков, топота, хлопанья, всплесков и даже выстрелов, когда испытывали новое оружие в тире. Поэтому Моррисону хотелось дико завопить, чтобы хоть немного почувствовать себя, как на работе.
Мимо ресепшена команду любителей запретного документального кино пропустили беспрепятственно: заверение «Мы в библиотеку» кого угодно убедит не задерживать жаждущих знаний.
На восьмой этаж троица добралась без приключений, в лифт по пути в актовый зал заходили угрюмые типы, опять же резко контрастируя с родным Всемирным научно-исследовательским институтом. У «местных» ученых только скука и серьезность на лицах. У подчиненных отдела Z во главе с профессором Бабайкиным и у тружеников остальных подразделений отображались радость, грусть, восторг, хмурость, недовольство, озарение, голод и отчаянное желание напиться медицинского спирта. А чаще всего причудливое сочетание упомянутых эмоций одновременно. Что тут говорить – люди в ВНИИ работали уникальные во всех областях.
– Кажется, фильм начался, – шепотом доложил Уолт, прижавшись ухом к массивным дверям актового зала.
– Успели, ура, – тихонько произнесла Роза и велела, не медля ни наносекунды, свинчивать устройство для подсматривания за Менделем и его цветным горохом.
Палка-селфялка (как окрестили ученые выдвижную дрыну) вознесла к продолговатому окну камеру, улавливавшую трансляции в радиусе двадцати метров. Через палку к присоединенному планшету пролегало оптоволокно, преобразующее телесигнал в картинку с четким изображением и звуком.
– Чего там? Получается? – едва не снесла шаткую конструкцию Абрамович, слишком рьяно потянувшись к Савраскину, державшему планшет.
– Осторожно! – вполголоса рыкнул физик. – Вроде «поймал»… Ага, сериал идет.
– Должен быть фильм. Ну-ка дай глянуть, – Моррисон уставился на экран, пытаясь среди бразильских актеров узреть Менделя. – Тьфу, это не то! Лови другой сигнал.
– Больше не получается.
– Кто селфялку монтировал? – спросила крайне раздосадованная Роза.
– Точно не знаю, – пожал плечами Уолт. – Я ее у Зины из инновационного отдела выклянчил. За упаковку изолированных электродов, кстати! – весомо добавил химик, ибо сей товар был дефицитным.
– Стопудово она ее на сериалы настроила, – простонала Абрамович. – Эй, Наташа, очнись! Нет, вы посмотрите на него! «Мылом» увлекся!
– Ой, простите, – покраснел Савраскин, действительно погрузившийся в страсти и выяснения, кто чья дочь или сын.
От передатчика пришлось отказаться, и ученые прибегли к простому и соответственно гениальному способу подглядывания. Правда, картинку увидит лишь один человек, но с него было взято обещание рассказывать все без утайки желательно с описанием интерьера и прочих деталей.
– Не шевелитесь. Я ж могу свалиться и пострадать копчиком, – гневно прошипела Роза с вершины импровизированной пирамиды, шатавшейся, как от ураганного ветра.
– А ты не ерзай на плечах, – пробубнил Уолт, бывший средним элементом.
– Ради бензольного кольца, замрите оба! – взвыл снизу Натаниэль, сгибаясь под двойной тяжестью восседавших двумя «этажами» выше.
– Экран мне виден, – сообщила Абрамович. – И я таки начинаю вещать, что там творится. Менделя играет… не-ет, не Безруков, а кажется, тетка какая-то…
– Да брось, – опешил Моррисон.
– Не, не тетка, вроде бы Джаред Лето. Ах, он берет зеленые и желтые горошины… Сейчас произойдет великое открытие!
Парням вполне хватало умиленного комментирования Розы, чтобы воочию представить кадры. Вот оно счастье – быть свидетелями воссозданного опыта Менделя…
И все бы ничего, как вдруг нейробиолог, едва достававшая носом до нижнего переплета оконной рамы, ощутимо «снизилась», и экран исчез из поля зрения.
– Поднимите меня, – подражая повелительному тону Вия, приказала Абрамович.
– Сил моих больше нет, – отозвался физик, согнув колени от груза. – Хоть убивайте…
– Был тут Дерек, он же длиннющий…
– А вон он поднялся с места и идет сюда!
Возгласу Розы, возвестившей о мгновенном сбывании желания, коллеги абсолютно не обрадовались. Дверь распахнулась, и ученые пресловутым горохом посыпались на собственного куратора, образовывая верещащую кучу-малу.
– Гальванические идиоты! – рявкнул Хейфитц, выбираясь из-под разлегшегося на нем Уолта. – Какого плешивого муравьеда вы притащились и рухнули прямо на меня?! В туалет нельзя сходить нормально!
– Что стряслось? Кто эти молодые люди? – на грохот сбежались все зрители, поставив фильм на паузу.
– Это мои п… – у Дерека на языке вертелось «придурки», но куратор продолжил менее ругательно: – … подчиненные решили поприсутствовать на показе с другой стороны двери.
Кряхтя и отряхиваясь, «горохолюбы» и «менделефанаты» поднялись с пола и вместо того, чтобы стыдливо потупиться, метнули полные надежды взгляды в актовый зал. Хейфитц возвел глаза к потолку, но все-таки смилостивился и попросил организаторов демонстрации фильма пустить еще трех зрителей.
– Не надо меня прилюдно дискредитировать, – отстранился Дерек от возликовавшей Розы, полезшей к куратору обниматься.
– Ладно, я тебя в нашей лаборатории как следует отблагодарю, – горячо заверила нейробиолог.
Сердито фыркнув, Хейфитц пересел на последний ряд от своих чокнутых коллег.
Напрашивался очевидный диагноз – науки олухов питают.