Гдовский помещик – Александр Васильевич Дружинин, – новая песнь сланцевского краеведения. Старая гвардия историков в силу сложившихся обстоятельств заниматься разработкой дружининской темы не могла, поскольку при них Дневник писателя издан еще не был. – Сегодня он представлен в сети Интернет. Чтение Дневника – нелегкое занятие, которое требует эрудиции.
Архив писателя в основной части лежит в Москве, в Литературном институте (РГАЛИ). Просматривала его целиком единственно дружиновед из Самары – Надежда Борисовна Алдонина. Недавно она выпустила монографию «А.В. Дружинин (1824 – 1864). Малоизученные проблемы жизни и творчества». (Самара, 2005) . Книга является завершающим этапом архивных исследований Н.Б. и исправляет многочисленные неточности, существующие в дружиноведении со времен Д.В. Григоровича, трижды посещавшего Дружинина в гдовской глубинке, оставившего воспоминания о вояже в Марьинско . Надо сказать, что Н.Б. Алдонина работала с архивом писателя ок. 20 лет. – Это титанический труд.
Прежде всего, в упомянутой книге немалый интерес для местников представляют неоконченная очерк «Куперовский герой» и детские письма писателя непосредственно из имения, которые он адресовал своим братьям, офицерам Финляндского полка. Они передают атмосферу гдовской усадьбы накануне Крестьянской реформы. Движимый патриотическим зудом, смею привести здесь строки замечательной книги Н.Б., которые для краеведа являются откровением:
«Детские и отроческие годы Дружинина прошли в Петербурге, летние же месяцы, начиная с младенческих лет… он проводил в Мариинском, в тесном общении с русской природой и русским народом.
…Родители не стесняли свободы ребенка, благодаря чему он имел возможность общаться с дворовыми людьми, с крестьянами. Одному из этих людей, имевшему, по словам писателя, на него большое влияние, Дружинин посвятит очерк «Куперовский герой» (1849), оставшийся незавершенным. Приведем фрагмент произведения, тем более что он проливает свет на обстановку, в которой проходило детство писателя, и его интересы: «У отца моего был старый и очень невзрачный слуга по имени Никита. Он знал сапожное ремесло, но никогда ничего не работал, потому что из каждого года был пьян все восемь месяцев (мы жили в городе 8 месяцев в году). Напившись, он объявлял, что болен, и ложился спать, проснувшись, отправлялся в портерную и, возвратясь оттуда, снова заваливался в свою каморку. Никто его не тревожил, и даже отец, при всей своей строгости, глядел на все это сквозь пальцы. «Никите в деревню хочется», – говорил он хладнокровно. Когда мы приезжали в свое имение, мы уже заставали там всю прислугу… Обегавши сад и все любимые мои места, я отправлялся смотреть, в целости ли прибыли в деревню мои вещи и игрушки. Надзор за ними поручался Никите, который имел ко мне особенную привязанность и постоянно вручал мне сокровища мои в совершенной невредимости. Больше же он ни о чем не заботился… К выгрузке господского имущества оставался он совершенно равнодушным, но у него была бездна своих хлопот, из отдаленных углов брички доставал он собственное свое имущество, состоявшее в двух старых ружьях, огромном количестве пуль, дроби и пороха, свистков, сеточек, уздечек, щенков, выпрошенных на постоялых дворах, а иногда и легавой собаки, украденной дорогою. Я и братья мои окружали Никиту, рассматривали его ружья и гладили собак, он нам всякий раз давал по одной пуле, которые мы принимали с великою благодарностью, потом делал на траве маленькую дорожку из пороха и к общему восторгу поджигал эту дорожку. Затем он нас прогонял прочь и отправлялся с охотничьими припасами к чулану под заднею лестницею, в котором было его местопребывание, мы, однако, не уходили; для меня, по крайней мере, чулан Никиты казался гораздо лучше наших комнат, и я дорого бы дал в то время, чтоб иметь такой чулан в своем распоряжении. В этом сквозном помещении царствовал порядок, удивительный для русского человека: на досчатых его стенах повешены были ружья, сумки для дичи, рога и разные травы, везде были прибиты полочки, на полочках стояли пузырьки с дробью, маслом и разноцветными жидкостями, по углам лежали сети для рыбы и сделан был приют для собак… С выездом его (Никиты. – Н.А.) за заставу, пьянство совершенно прекращалось… Он был неоцененным человеком в деревне, особенно в июне месяце, когда зелень еще не поспела, домашняя птица мала и, следовательно, состав обеда бывает крайне затруднителен. С Никитою уничтожались эти затруднения: без всякого приказания он загружал наши кладовые своей и чужой дичью, рыбой, раками. Никто не находил еще ни одного гриба, Никита таскал их из леса десятками, в озере нашем ловилась мелкая рыба, он отправлялся по речкам и ручейкам, налавливал больших щук, карасей и форелей. Дичи у нас было немного, но Никита знал каждый кустик и каждое гнездо и распоряжался и дичью, как и собственным птичьим двором. Крестьяне говорили, что он колдун и что все звери и птицы им заговорены. Никита сам это думал и знал множество прибауток и суеверных монологов, необходимых для успешной охоты» .
Из общения с Лукерьей Ивановной (нянькой писателя – В.Б.), Никитой, другими крестьянами и дворовыми писатель вынес знание русского человека, понимание особенностей национального характера (образчики суждений приведем в седьмой главе), знакомство со складом народной речи, в том числе ненормативной лексикой .
В деревне Дружинин охотился на уток, ловил рыбу, ходил в рощу за грибами, ездил верхом на лошади, купался, стрелял, учился управлять парусом. О его времяпрепровождении в Мариинском дают представление письма к братьям от 2.07. и от 15, 16 и 20.07.(1841 г.). В первом из них Дружинин описывает свои занятия по приезде в имение: «Ну! думал я, поселяясь в этот же день в моем флигеле, теперь-то я буду вести деятельную жизнь, вставать в 6 часов, ходить на охоту, ездить верхом и прочая, а, главное, гулять!.. но … все вышло иначе. Дни стоят прекрасные, а я все сижу дома или гуляю только в саду. Дичи тьма, что теперь у нас редкость, а я всего два раза стрелял по дроздам и столько же по уткам, верхом не ездил ни разу, в поле или в лес хожу только по вечерам. Что ж за дивная перемена случилась со мною? ничего, а это все только лень и ужасный жар. Зато я купаюсь ужасно часто… Но прошу не думать, что это значит, что я скучаю… У меня тьма занятий. 1-е. Паруса. Лодка оснащена. Артиллерия поставлена, и теперь хоть на бейдевинде, хоть на фордевинде, хоть на гроте, хоть на кливере сумею съездить. 2-е. Отделка флигеля. Обои обиты. Картины повешены ... перед окнами сделаны цветники. Прелесть и только. 3-е. Гулять вечером в поле при закате солнца, с ружьем за плечами и с сигарой во рту. Это регулярно, и это высокое наслаждение. А лежать, нажравшись, как свинья, и курить пахитос? А бесчисленное лакомство, а чтение, ибо я и этим запасся, а в самый жар после купанья что делать, как не читать?» Не чуждался Дружинин и шуток. «Наши люди, – сообщает он в другом письме, – до обеда убежали ловить рыбу версты за три отсюда на маленькую речку, и потому я, велев оседлать лошадь, поехал туда и отпустил лошадь с галопом. Мы выходили верст с 10 вверх и вниз по реке, наловили щук и налимов, и я охотился на уток и удачно. Воротясь поздно, поехали на веслах по озеру. Вы знаете, что около озера стоят крестьянские бани и, если кто выбегает из бани купаться, мужик или баба, или девки, я стрелял по нем из пушек» .
Первыми и самыми близкими друзьями писателя были братья Андрей и особенно Григорий. Сблизился он и с сыном друга семьи Сашей Семевским, который был младше Дружинина на пять лет. Дружба, начавшись в Петербурге (141), продолжилась в деревне. «Одно время, – вспоминал писатель, – я его часто видел и любил его, как можно было при неравенстве наших лет… Мы часто ходили гулять в Вейне (имение Семевских, в 30 километрах от Мариинского. – Н.А.), которая теперь (в 1845 г. – Н.А.) продана, кидали каменьями в уток, смотрели на водяную мельницу и взбирались на песчаные берега речки… В характере его все наклонности были женские: он не играл в солдаты, не любил мундиров и лошадей … он был очень хорошенький мальчик, хотя несколько и подурнел впоследствии … характер его соответствовал красоте» (138-139). В начале сентября 1845 г. Саша умер. Дружинин переживал смерть друга, присутствовал на его похоронах. Черты Саши будут воспроизведены им в образе Кости Надежина («Рассказ Алексея Дмитрича»). Писателю понравится предложение брата Саши – «засыпать его гроб целым возом цветов, потому что покойник страстно любил цветы» (139). Этот эпизод будет использован в названной выше повести.
Еще более тесным было общение Дружинина с другим его приятелем – Петром Соймоновым, сыном помещика соседнего с Мариинским села Моклочно.
…Летом 1840 г. П. Соймонов был в Мариинском, но в следующем году уехал в Старую Руссу, о чем 2.07.(1841 г.) Дружинин с сожалением писал братьям: «Еще мне мешает, что я одинок. Здесь все мне напоминает мое прошлое лето, и я сильнее чувствую недостаток в товарище… От моего приятеля Соймонова получил письмо из Старой Руссы, а здесь получаю об нем сведения, что он в эту зиму выиграл ужасно много денег в разное время… Я это (ожидание писем в одиночестве. – Н.А.) понимаю и потому пишу третье письмо к Петиньке, ибо он в таком же положении, как и я» .
…Дружинин часто оставался в одиночестве, побуждавшем его к чтению, являвшемуся, как следует из приведенного выше письма, одним из главных его занятий в деревне. Страсть к чтению зародилась в Дружинине в детстве и не покидала его «до самых последних дней или, лучше, часов» его жизни, ибо «он еще читал в последнюю ночь перед своей смертью» .
В 1850-е – 1860-е гг., находясь в Марьинско, А.В. Дружинин регулярно помещает в Дневнике записи о событиях сельской жизни, соседях и литературных трудах. Сообщения имеют порой расширенный вид, иногда похожи на тезисы к грядущим статьям, повестям и рассказам. Неленивому историку следует знать Дневник досконально. – Надо ознакомиться и с многочисленными персонажами его. В сельский круг общения писателя входили Блоки, Бландовы, Максимовы, Мейеры, Обольяниновы, Рейцы, Семевские, Томсоны, Трефурты, Вревские, землевладельцы . Лев Александрович и Ариадна Александровна Блок приходились дедом и бабкой великому русскому поэту А.А. Блоку по отцовской линии. Владелица имений Сижно и Заудобо – Д.Ф. Харламова, оставила воспоминания о А.С. Грибоедове. А.В. Дружинин был знаком с ней накоротке. В близких отношениях находился писатель и с Вревскими, родственниками М.Ю. Лермонтова.
Огромный краеведческий материал содержится в письмах к А.В. Дружинину, опубликованных в послевоенные годы . Письма гдовских помещиков Александра Николаевича и Льва Николаевича Обольяниновых (Моклочно) свидетельствуют о хозяйственных делах в Марьинско. – Писатель в преддверии выхода Манифеста (1861) просил присмотреть за его имением. В собрание писем не вошла переписка писателя с матерью и братом Григорием. По свидетельству Н.Б. Алдониной в РГАЛИ сохранилась переписка родителей А.В. с Семевскими, владельцами имения Вейно. – Она содержат интересную для нас информацию.
Племянник А.В. Дружинина, В.Г. Дружинин, сохранивший для потомков Дневник и семейный архив Дружининых, в отдельном очерке дал развернутую биографию Александра Васильевича, которую Алдонина считает не во всем точной . Это объясняется тем, что В.Г. изложил в нем семейные легенды об Александре Васильевиче и его родителях, которые не подтверждены архивными изысканиями .
Уникальным источником о Гдовщине являются Очерки А.В. Дружинина «Из дальнего угла Петербургской губернии» . В них описывается обстановка в гдовской деревне после публикации Манифеста о выходе крестьян из крепостной зависимости . Обработку, поиск и исследование очерков провела та же Н.Б. Алдонина. Задача краеведа заключается в привязке повествования А.В. к реальному месту, что сделать сложно, т.к. писатель не указывает фигурантов, имений и деревень. Откровением для исследователя являются строки очерков о миграции жителей Прибалтики в Гдовский уезд. А.В. обстоятельно описывает этот аспект. Примечательно, что на месте дома писателя сегодня стоит дом егеря – эстонца. Деревня Дружининых – Лотохово в местных краях считается – эстонской. При этом один из статистиков прошлого особо отметил, что в другой деревне Дружининых – Васильевско, несколько крестьянских семей после 1861 г. бросили землю и ушли в столицу.
Горки Ленинские. 2013.