Молодым определили жить в доме купца Молотилова, чему его супруга Настасья Николаевна была очень рада. Им выделили две комнаты в левом солнечном крыле второго этажа. Одна комната служила спальней, а другая – кабинетом. Так и оставили без всяких перемещений. Молодые, Мария Павловна и Фёдор Мартинианыч Садовниковы, остались таким размещением весьма довольны. И что более всего понравилось Молотилову, так это то, что Фёдор Мартинианыч, как будто всегда у них в доме жил. Он был столь же незаметен, как и супруга его, Настасья Николаевна, так же ловок и приятен внешностью.
«Так вот отчего выбрала его Настасьюшка, что он на матушку похож нравом. Ох, хорошо это, вельми хорошо. Как старчик-то правильно сказал, как сказал точно, - думал Пал Петрович, удобно расположившись в мягком кресле у печки-голландки, выложенной ласкающими око изразцами».
За окном сыпался и убелял округу густой снег, Покров давно миновал, и у ворот стоял ноябрь с голыми ветками яблонь и совершенно уже облетевшей берёзой за раскисшей дорогой. Дома было тепло, умеренно натоплено, к удовольствию Павла Петровича, не выносившего ни изнуряющего летнего зноя, ни чрезмерной жары в доме.
На двор заехала гружёная телега. Это привезли припасы из деревни, часть из которых уже была приготовлена на длительное хранение, а часть ещё предстояло переработать и разместить по кадушкам, банкам, коробам и всё это расположить в просторном каменном погребе – гордости Настасьи Ивановны. Погреб этот устраивался по её прожекту и был основателен, чист и удобен.
Ещё вчера Пал Петрович половину дня обсуждал со своей супругой меню семьи и дворни до Успенского поста. Почти ничего и не нужно было в этом списке менять, потому что Настасья Ивановна целый месяц всё обдумывала, рассчитывала и выясняла. В меню они обычно включали до шести столов. Первый завтрак, поздний завтрак, обед, полдник, ранний ужин и поздний ужин. То же самое касалось и дворни.
- Ну, матушка ты всё для постов припасла? Филиппов да Великий, сама знаешь.
- Батюшко, ангел мой, как не припасти. Хоть нынче и пошли новомодные веяния, но мы-то с тобой отступать не будем от традиции. Не нами установлено, не нам и отменять.
- Да, голубушка моя, правильно ты говоришь.
- А на пост у нас рыжиков да груздей хороший урожай был. Капусты насолено, репа, яблоки мочёные. Антоновка в этом году уж больно хороша. Пару кадок с капустой переложили. Матрёна сама управлялась.
Пал Петрович удовлетворённо кивнул. Матрёна в их загородном имении была великая мастерица на всякие соленья и заготовки.
Настасья Николаевна позвонила в колокольчик. На зов пришла Маняша, крупная, румяная девка с синими любопытными глазами.
- Ты, Маняша, вот что. Сходи к обозу да принеси на пробу понемножку всего. Груздей и рыжиков, капусточки квашеной в тарелочке, бочковых помидоров солёных да огурчиков. На кухне горячей картошечки возьми отварной, да скажи Матвеевне, чтобы маслица сверху положила и лучком посыпала. Давай, давай и живенько, голуба моя, - добавила Настасья Петровна с некоторым раздражением, зная Маняшину неповоротность.
- Будет исполнено, хозяюшка, - неторопливо поклонилась Маняша и, так же неторопливо развернувшись, выплыла из кабинета.
- Ну, вот что с ней сделать?
- А что делать? Пусть и такая, да зато аккуратная и честная девка, - со вздохом ответил Пал Петрович, прекрасно понимая, что медлительность и забывчивость Маняши доставляет его драгоценной супруге много неприятных минут.
Однако неожиданно Маняша проявила непривычную расторопность, через малое количество времени объявив, что в столовой уже всё накрыто. И, действительно, на белоснежной скатерти в изящных фарфоровых тарелочках уже красовались помидоры с огурцами с укропом и смородиновым листом, источавших изысканный аромат соленья. Горка квашеной капусты с мелко нарезанным репчатым лучком, щедро сдобренная постным маслом, соседствовала с тарелочками, полными рыжиков и груздей, выглядывающих из айсбергов белой сметаны. И, наконец, в центре на всё это взирала дымящаяся картошечка, посыпанная зелёным лучком, из-под которого растекалось нежнейшее сливочное масло.
- Это невыносимо! - восхитился Пал Петрович.- Если сейчас не принесут сюда холодной водочки, то, почитай, вся красота пропала! Да Марию Павловну зовите к столу.
Мария Павловна немедленно спустилась к пробе деревенских припасов. Да и водочка немедля появилась в хрустальном графинчике с такой же хрустальной рюмочкой.
- Вот! Теперь – совершенство, душа моя. Чистое совершенство! Ну, помолимся, благословясь. Пал Петрович, благословившись перед трапезой чтением положенной молитвы "Отче наш", пригласил всех приниматься за пробы.
За столом все не уставали нахваливать непревзойдённое мастерство Матрёны, совершенно забыв, что в кабинете так и остался не до конца обсуждённым журнал блюд на каждый день.
Импровизированный обед уже было подходил к окончанию, как в столовую вплыла Маняша и объявила, что пришёл Семён Моковнин и просит беседы у Пал Петровича.
- Такой обед испортить! - недовольно поморщился Пал Петрович, но всё же приказал пригласить.
В столовую вошёл стройный высокий юноша в чёрном подряснике, с забранными назад и перевязанными атласной ленточкой золотыми кудрями, с широко расставленными глазами цвета густой синевы и изящными чертами лица.
- Ангела за трапезой, - прозвучал нежный, приятный голос, сопровождённый поясным поклоном.
Было однако во всей этой красоте и изяществе что-то неприятное, показное, слащавое, ненатуральное, что всё семейство Молотиловых не могло должным образом скрыть выражение неприятности на лицах, хотя и постарались быстро его изгладить. К несчастью, вся эта минутная реакция не ускользнула от взгляда выпускника-семинариста: "Ну, попомните вы у меня, как морщиться". Но вслух произнёс:
- Прошу покорно извинить мой несогласованный визит. Поверьте, только крайние обстоятельства заставили меня прибегнуть к такой неделикатности.
- Да ладно, что уж там. Всякое бывает в нашей жизни. Прошу покорно отведать нашей еды простой.
- Очень и очень благодарен, - охотно согласился Семён, вечно голодный, про которого говорили однокурсники за глаза, а то и в глаза, что не в коня корм, и куда вся эта еда у него девается.
Нарушив приличия и поглотив по второй порции картошки, рыжиков и прочего всего, что присутствовало на столе, Семён, наконец, обратился к молчавшим во всё это время хозяевам:
- Необыкновенная вкуснота! Необыкновенная! Небось, ваша Матрёна-кудесница?
- Она, голубчик, она. Так чем обязаны визиту? - сдержанно, но вежливо произнёс Пал Петрович.
- Дело деликатное. Вы уже знаете, что я окончил семинарию и меня определили на здешний приход. Но место диакона не могу занять, потому что по правилам, как Вам тоже известно, я должен или жениться или принять постриг. Расположен я сам к первому, да вот никакой невесты у меня на пригляде нету. И родители мои, Царствие им Небесное, теперь уже в этом помочь не могут. Вот и обращаюсь к Вам как к отцу родному, не подскажете ли что по этому деликатному делу? Ведь всем известны Ваши ум и порядочность.
- Благодарю, конечно, на добром слове, - произнёс Молотилов после небольшой паузы, - но, однако, Ваш визит, а особенно и просьба застали меня в совершенный расплох. Поэтому Вы не должны обижаться, если сейчас я Вам ничего не скажу, и даже не пообещаю. Но готов подумать над этим вопросом и после сообщить, какой результат дадут мои раздумья.
- И на том спаси Господь, - поклонился Семён.- Благодарю за наслаждение трапезой. Возблагодарим Господа…
И, не дождавшись ничьего ответа, Семён повернулся к иконам и, перекрестившись, затянул: "Благодарим Тя, Христе, Боже наш..."
Потом попрощался, поклонился и покинул гостеприимный дом купца Молотилова.
- Уф, будто даже и воздух чище стал. Ну ты посмотри, уже и за священника себя возомнил. Поперёд хозяина молится! - возмущался Пал Петрович. - Всю трапезу осквернил... Небось, сейчас поедет к Куприяновой выставляться, да и там поест от души.
- Будет, будет, душа моя, не принимайте к сердцу, - утешала его Настасья Николаевна, делая Маняше знак убирать со стола.
(Продолжение следует)