Д.Ф. Харламова, М.А. Ливенцов, А.В. Дружинин и Е.Н. Вревская
В 1855 г. с Д.Ф. Харламовой, владелицей имения Сижно знакомится известный литературный критик А.В. Дружинин. Родовое имение его Марьинское отстояло от Сижно на расстоянии ок. 35 верст, и относилось к приходу с. Заянье. Безусловно, Дружинина как специалиста, интересовала «лермонтовская тема», и, видимо, он надеялся у Дарьи Федоровны узнать нечто новое о ее кузене, Лермонтове.
Дело в том, что А.В. Дружинин еще в 1851 г. предпринял специальный вояж на Кавказ, где пытался собрать хоть какие-то сведения о поэте, погибшем на дуэли в 1841 г. Ему несказанно повезло. – Он встретил в Пятигорске Р.И. Дорохова, в отряде которого служил Лермонтов. Этот Дорохов, который несколько раз был разжалован за дуэли и буйное поведение, прекрасно знал творчество поэта и имел на руках альбом, в котором были его автографы и рисунки.
К сожалению, знакомый Лермонтова собирался в военную экспедицию, из которой уже не вернулся. – Его бесценный альбом со стихами бесследно исчез.
Р.И. Дорохов однажды писал М.Ю. Юзефовичу (17.11.1840): «(Лермонтов – В.Б.) Славный малый – честная, прямая душа – не сносить ему головы. Мы с ним подружились, и расстались со слезами на глазах. Какое-то черное предчувствие мне говорило, что он будет убит».
Сам Дружинин, восхитившийся новым своим знакомством, с большим уважением писал о Дорохове. – Как он был не похож на родственников поэта!.. В связи с этим критик отметил: «Д<орохо>в был человеком умным, занимательным и вполне достойным заслужить привязанность такого лица, как Лермонтов. Во все время пребывания поэта на Кавказе приятели видались очень часто, делали вместе экспедиции и вместе веселились на водах. С годами, – когда подробные рассказы о последних годах поэта будут возможны в печати, – мы передадим на память несколько особенных приключений, а также подробности о последних днях Лермонтова, в настоящее же время, по весьма понятной причине, мы можем лишь держаться общих отзывов и общих рассуждений о его характере» .
А.В. Дружинин с молодых лет внимательно следил за творчеством М.Ю. Лермонтова и хорошо знал все выходившие в свет произведения поэта. В то время о нем с большим пиитетом писал В.Г. Белинский, который до самой своей смерти работал в журнале «Современник» под началом Н.А. Некрасова. Предчувствуя нарождение на русской почве нового гения, Виссарион Григорьевич посетил его во время последнего ареста.
«9 февраля 1840 г. В.Г. Белинский в письме к В.П. Боткину делится впечатлением от стихотворения «Дары Терека»: «Черт знает – страшно сказать, а мне кажется, что в этом юноше (Лермонтове – В.Б.) готовится третий русский поэт, и что Пушкин умер не без наследника». Он же сказал: «На Руси явилось новое могучее дарование» .
«12 – 16 апреля 1841 г. В.Г. Белинский посетил Лермонтова в Ордонансгаузе. 16 апреля он писал В.П. Боткину: «... вышли повести Лермонтова. Дьявольский талант!.. Недавно я был у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух. Как верно он смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура» .
С 1849 г. в «Современнике» начинает работать и А.В. Дружинин, который после смерти Белинского в 1848 г. фактически принял в журнале функционал штатного критика. Поездка Дружинина на Кавказ, таким образом, была одним из первых масштабных его проектов в качестве нового автора в известном журнале.
Впрочем, не только сбор данных о Лермонтове позвал А.В. Дружинина в дорогу. Он ездил в далекий край за путевыми впечатлениями, и, кроме того, на Кавказе у него был сводный брат по матери, которого, видимо, надо было навестить. Брат умер в Пятигорске много позже указанного вояжа, и посещал ли его А.В. Дружинин, сегодня не известно. Видимо, он имел и настоятельную просьбу матери о свидании с братом.
В целом «литературная миссия» А.В. Дружинина на Кавказ была удачной и неудачной. – По итогам ее он создал цикл кавказских новелл, в котором специалисты усматривают влияние Лермонотова. Это: «Mademoiselle Jannette» (1852), «Легенда о кислых водах» (1854) и «Русский черкес» (1855).
Впоследствии А.В. Дружинин послал по какому-то случаю свою биографию писателю И.С. Ремезову. Как тот собирался ее использовать, неясно, но в ней есть важная строка, которую он писал с долей известного юмора: «В 1851 г. (я – В.Б.) шатался по Кавказу» .
Иных свидетельств самого Александра Васильевича о поездке практически нет, если не считать краткую запись в Дневнике, в которой он ругает себя за лень: (3.09.1853) «…я турист прескверный – был на Кавказе и не видал Закавказья, никогда не встречал восхода солнечного на горах, имея к тому всю возможность, и, проживши много дней около Машука и Бештау, не лазил ни на Машук, ни на Бештау». Исследователи, правда, нашли в бумагах писателя еще одну строчку разрозненного конспекта, которая что-то важное напоминала писателю: «Пятигорск и воспоминание о Лермонтове. Горная дорога между Ессентуками и Кисловодском» .
Впрочем, это еще не все, если касаться «лермонтовской темы» в жизни Дружинина. Дело в том, что его ближайшей соседкой в С.-Петрбурге была баронесса Евфимия Никитична Вревская, одна из кузин Лермонтова, по мужу – родственница Пушкина. Ее дом на Васильевском острове находился на соседней линии, практически – рядом с домом Дружининых, и находился там таким образом, что Дружинины и Вревские часто навещали друг друга не только по дружбе, но и по делам.
Писатель, не имевший семьи, обожал воспитанницу баронессы – малышку Мэри, которую баловал, и которой в праздники непременно дарил подарки. У него в сельском кабинете в Марьинском был портрет этой девочки, который ему презентовала баронесса.
Личная дружба критика с баронессой самым чудным образом продолжалась в деревне. – Дело в том, что и здесь их усадьбы были расположены рядом, практически в пределах прямой видимости. Марьинское Дружининых находилось прямо напротив усадьбы Евдоксино Вревских через Марьинское озеро. Очевидно, что Александр Васильевич мог видеть все, что делалось у соседей на противоположном берегу. – Для этой цели он купил у одного из своих гдовских друзей подзорную трубу. – Это так же давало ему возможность подсматривать за соседскими девчонками, когда те купались в озере. – Такой это был жизнелюб и человек. – Об этом есть записи Дневника.
Писатель с большим удовольствием приезжал в свой загородный дом, который он с полным основанием считал своей творческой лабораторией. – Для литературных трудов у него в усадьбе был оборудован отдельный флигель, где он мог принимать друзей-литераторов и друзей из местных помещиков.
Марьинский затворник пишет в 1850-е гг. о Евфимии Никитичне в журнале характерные подробности, которые говорят о том, что они давным-давно жили по факту как брат и сестра. Их неразрывно связывала «тайна Лермонтова», о которой в то время нельзя было писать даже в Дневник. – Царь люто ненавидел поэта. Об этом говорит то, что он решительно вычеркнул его из наградного листа, а другой раз дал 48 часов, чтобы поэт срочно покинул С.-Петербург, где тот имел неосторожность попасться на глаза Великому князю. – Известные факты биографии опального поэта.
Императора раздражало, что Императрица зачитывалась стихами Лермонтова и имела положительное мнение о его романе «Герой нашего времени». – Из-за Лермонтова фактически зрел скандал в венценосной семье. Это было сверх всякой меры.
Не успела Россия избавиться от одного смутьяна, Пушкина, как на другой день явился новый, еще больший смутьян – Лермонтов, о котором и в свете, и при дворе практически ничего не знали. Появление в тысячах списков крамольного стиха «На смерть поэта» произвело эффект разорвавшейся бомбы. Император в итоге велел описать бумаги поэта и проверить у врача состояние его психики.
Свою скверную «лепту» в составление негативного образа Лермонтова вносило и вездесущее III отделение, которое окружило его массой соглядатаев, а недоброжелатели у него и без того были. Не исключено, что это отделение сыграло свою роль и в деле дуэли поэта с Мартыновым. – Эта была обычная практика секретных служб. – Опасного для государства трибуна, как человека можно было легко подставить под пулю неадекватного выродка. С ним, видимо, по строго специальным инструкциям тоже работала специальная «команда». – Она «разогревала» «объект разработки» в нужном направлении. – Об этом пишут некоторые лермонтоведы из сведующих.
Не случайно, Дружинин вел свой Дневник на раздельных листах. – Это было сделано для возможностей мощной авторской редактуры. Александр Васильевич слишком долго шел к финансовому своему успеху, чтобы взять все, и разом потерять. – Это было на него не похоже .
Е.Н. Вревская, кстати, родственница Д.Ф. Харламовой, в беседах с соседом, видимо, много рассказывала ему о трагической судьбе М.Ю. Лермонтова. На бытовом уровне о своей семье она знала все. Не исключено, что А.В. Дружинин вел какие-то записи разговоров с Евфимией Никитичной, но они исследователям сегодня не известны. – На Руси всегда так бывает: «Люди есть, а записей нет…», а, кроме того, сам Дружинин шифровался всегда, как опытный конспиратор. – Это общепринятый исторический факт.
Как близкий родственник Дружинин завтракает и обедает у соседки своей, играет с Мэри , болтает: «Зовут пить чай к Вревской…», «Накануне Ильина дня обедали у Вревской… День прошел приятно, в щелкании языком…», «…сельский бал у баронессы», «Обед с пением и танцами у б[аронессы] Вревской, а поутру гулянье, обжорство за завтраком …Гости уехали засветло, но я еще ужинал в Чертове Пустом». И еще: « …у баронессы дом – настоящая Дантова buca ghiacciata (ледяная яма), вчера я провел там вечер, читал газеты и ужинал, а ноги мои мерзли до того, что я вынужден был надеть калоши».
Дружинин «напал на тему». – Евфимия Никитична рассказывала ему, что Лермонтов в С.-Петербурге в 1835 г. жил в доме ее родителей, где собственно жила и она с мужем. – Там же жила сестра Елена и ее муж – К.К. Шмит. Сын сестры станет зятем Д.Ф. Харламовой, о которой Вревская, видимо, Дружинину особо не распространялась.
Кузен М.Ю. Лермонтова и друг молодости А.В. Дружинина цензор М.Н. Лонгинов писал в мемуарах своих о доме Е.Н. Вревской в С.-Петербурге, и о воскресных обедах у «дедушки Никиты»:
«У Никиты Васильевича, большого хлебосола и весельчака, всеми любимого, собирались еженедельно по воскресеньям на обед и на вечер многочисленные родные, и там часто видал я Лермонтова, сперва в полуфраке, а потом юнкером. В 1836 году, на святой неделе, я был отпущен в Петербург из Царскосельского лицея, и, разумеется, на второй или третий день праздника я обедал у дедушки Никиты Васильевича (так его все родные называли). Тут обедал и Лермонтов, уже гусарский офицер, с которым я часто видался и в Царском Селе, где стоял его полк. Когда Лермонтов приезжал в Петербург, то занимал в то время комнаты в нижнем этаже обширного дома, принадлежавшего Никите Васильевичу (в Коломне, за Никольским мостом). После обеда Лермонтов позвал меня к себе вниз, угостил запрещенным тогда плодом – трубкой, сел за фортепиано и пел презабавные русские и французские куплеты (он был живописец и немного музыкант). Как-то я подошел к окну и увидел на нем тетрадь in-folio и очень толстую; на заглавном листе крупными буквами было написано: «Маскарад, драма». Я взял ее и спросил у Лермонтова: его ли это сочинение? Он обернулся и сказал: «Оставь, оставь; это секрет». Но потом подошел, взял рукопись и сказал, улыбаясь: «Впрочем, я тебе прочту что-нибудь; это сочинение одного молодого человека», и, действительно, прочел мне несколько стихов, но каких, этого за давностью лет вспомнить не могу» .
По каким-то причинам Е.Н. Вревская не стала лично знакомить А.В. Дружинина с сиженской помещицей Д.Ф. Харламовой. За нее это сделал кавказский офицер М.А. Ливенцов, видимо, знавший ее, а так же знавший кого-то из родственников и друзей Харламовой в Тифлисе: «Общение Дружинина с Д.Ф. Харламовой не было столь интенсивным, как с баронессой Вревской, тем не менее, не следует его недооценивать. Из бесед с Дарьей Федоровной писатель мог узнать немало интересного о Грибоедове, Пушкине, Кюхельбекере, Лермонтове. В незавершенной рецензии на «Сочинения Лермонтова» (1860), говоря о восприятии поэта его современниками, Дружинин сошлется на мнения «лиц, связанных с ним родством и приязнью» . В их числе были Е.Н. Вревская и Д.Ф. Харламова» .
А.В. Дружинин в своем очерке о Лермонтове, кстати, особо отметит, что в семье гения существовал особый о нем негатив. Еще б;льший негатив о поэте, чем конкретно в семье Е.Н. Вревской, мог быть в семье Д.Ф. Харламовой, где прекрасно знали о допросах Грибоедова после декабрьского путча, когда по толпе стреляли картечью. – Но, главное, в семье этой за неблагонадежные стихи, дуэли и пьяное дебоширство был сослан еще в 1818 г. близкий родственник мужа, и тоже поэт. – То был небезызвестный в свое время Александр Ардалионович Шишков, друг Пушкина и Кюхельбекера, натура еще б;лее «неуравновешенная», чем Лермонтов, чему следует посвятить отдельную главу очередного повествования. Кстати, А.С. Пушкин, будучи лицеистом, посвятил ему стихотворение «Шалун, увенчанный Эратой и Венерой» (1816). А.А. Шишков неоднократно арестовывался и был судим, вследствие чего сидел на гауптвахте и в Петропавловской крепости, был ссылаем на Кавказ и Динабург.
Он тоже, как Лермонтов и Грибоедов, находился в особой сфере «разработки» III отделения, и лично – А.Х. Бенкендорфа. Об этом в советское время прямо на Кавказе была писана специальная книга Вано Шадури «Друг Пушкина А.А. Шишков и его роман о Грузии» . Ее стоит прочесть, невзирая на то, что в России она стала библиографической редкостью. У Шишкова был еще арестован и посажен в психиатрическую больницу брат Владимир, у которого тоже нашли неблагонадежные стихи.
Кстати, родной брат Александра и Владимира Шишковых – Дмитрий Ардалионович Шишков, до поры жил тоже в приходе Сижно, и был женат, вследствие чего стал неожиданно владельцем имения Б. Сижно (совр. д. Нагинщина). – Он был чиновником в С.-Петербурге и мужем, пока не уехал от семьи… на Кавказ, где умер в 1840 г.
В связи со смертью Дмитрия Ардалионовича Шишкова, жена его Дарья Шишкова (урожд. Сычевская) отправила по месту кончины его письмо, в котором просила прекратить бракоразводный процесс. Он, видимо, был возбужден ею заочно. – Об этом так же сообщается в книге «Друг Пушкина А.А. Шишков и его роман о Грузии». Что там произошло в семье Дмитрия Ардалионовича, где он служил на Кавказе, сегодня пока не ясно. Факт то, что и у него в личной жизни тоже произошли какие-то серьезные перемены.
Эта ветвь Шишковых, видимо, была неуживчива. Четверо братьев Шишковых – Александр, Дмитрий, Владимир и Семен, в раннем еще детстве остались сиротами и воспитывались в семье благонамеренного дяди – известного адмирала А.С. Шишкова, который до мозга костей был патриотом. Надо упомнить, что этот вельможа мог запросто обратиться к Императрице и подать прошение Императору, что он и делал до поры за опального племянника – Александра Шишкова, с детства уважая его поэтический дар. На этот счет в книге Вано Шадури приведена обширная переписка.
Адмирал Шишков был не кто-нибудь, а известный писатель, исследователь, переводчик, общественный и государственный деятель, который прошел большой жизненный путь, на котором было все. – Он был Государственным Секретарем, ведущим идеологом Отечественной войны 1812 г., Президентом Российской Академии, автором нового Цензурного устава, членом Верховного суда над декабристами и Министром просвещения. – Заслуги его перед отечественной культурой неисчислимы. Список опубликованных им работ – огромен. Некоторые из них не потеряли своей актуальности и сегодня.
В этой ситуации, видимо, семья Харламовых не очень жаждала вспоминать своих «арестантов», а, потому, Дружинин немного мог узнать в Сижно о предмете своего интереса. – Дарья Федоровна была не тот человек, который мог бы сказать ему что-то внятное о Лермонтове и о прочих родственниках-литераторах. Она не считала нужным делать что-то для нужд истории и просто не владела аналитикой вопроса. – Для исследователя она была всего лишь «интересной собеседницей», и ее больше занимали долги, хозяйство и внутрисемейные дела.
Еще она умела принимать гостей и устраивать в Сижно праздники, чем собственно и продолжила тифлисскую традицию матери своей – Прасковьи Николаевны Ахвердовой. – То была обычная женщина, которая «книги о литературе не писала», если не считать записки «Еще несколько слов о Грибоедове», которые фактически записала за ней дочь ее – Мария Николаевна Шмит. Скажем спасибо огромное дочери за предусмотрительность ее, и в целом – за глубокое понимание русской истории.