Песок повесть часть 1

                Песок
                (Журнальный вариант)
    Выгоревшее летнее небо плавало бесцветным  куполом над городом. Политые утром улицы вскоре высыхали, и машины поднимали лёгкую пыль  с прямых проспектов столицы. Медные провода троллейбусных токоотводов провисали от жары и часто сбрасывали железные штанги на крыши проезжающих мимо машин.
     Лихорадка  июня была в полном разгаре. С улицы доносился нестойкий человеческий галдёж и музыка беззаботных снов  – это отпущенные на каникулы студенты радовались лету и несли на своих плечах шарманки ХХ века – магнитофоны. Окна в огромном здании, стоящем на одной из улиц города были зашторены плотными занавесами, которые напоминали тяжёлые кулисы театра.
    Андрей Крутов  смотрел на луч солнечного света, который закрадывался сквозь узкую щель между портьерами. Внутри светлого пространства хаотично кружилась пыль. И как в детстве казалось, что вне луча её нет.  Он пытался вспомнить, когда последний раз посещал город в летний период и не мог. В экспедиции, лето было самым загруженным временем года. Несколько дней назад его отозвали из Центрального Тянь-Шаня. Там, где он находился, постоянно шёл снег. Тепло не любило тот край. Была своя каменно-ледовая красота, рождающая мощь и размах, которая подавляла и не давала успокоения. В той красоте Крутов  почти видел  спасение мира, но она не годились для рая.
       Лето в городе было скучным. Мыльный запах асфальтовых улиц с горклым привкусом выхлопных газов действовал  томительно. Только трава на газонах успокаивала по утрам, потому что пахла тихой, едва ощутимой горечью, которая напоминала вкус горных полян.
      Пыль танцевала в свете луча. Андрей встал и раздвинул шторы. Большой свет  мутными кругами  набросился на глаза, разодрал зрачки и выдавил влагу. Ткнулся острыми лучами в самое дно глазного яблока. Захотелось увидеть в небе сизые тучи, которые источали бы гром и воду. Но небо не желало раскисать. Было видно, что добраться до высоты и превратиться в тучи, земные испарения не могут, они сгорали, не долетая до макушек деревьев.
      Становилось совсем уныло, когда знакомые участвовали в  судьбе и говорили, улыбаясь невесёлыми лицами: «Наконец-то лето городское увидишь, а то и не знаешь, какое оно бывает!». Они удивлялись, что в разгар полевого сезона Крутов находился в городе. Андрей, молча, выслушивал глупые вопросы и бесцветным голосом отвечал: «Это моё дело!». И  ещё сильнее  хотелось, чтобы разразился ливень, который своей мокрой злостью разогнал бы любопытных приятелей.
       Он любил идти ранним утром на работу пешком, ощущать вкус ушедшей ночи. Особенно ему нравилось, когда ветер со стороны гор приносил  запах нетающего снега, к которому примешивалось благовоние можжевельника, смешанного с застенчивым и нежным щекотанием горьковатой полыни.    Приходил  в контору и  садился за рабочий стол. Для него эта деревянная конструкция была столь же непривычна, как для другого человека: скрюченная поза над планшетом в низкой палатке. В просторном кабинете большого стеклянно-бледного здания, ему было не очень уютно. Чуждые белые, и словно больничные стены были увешаны картами с проложенными на них маршрутами изыскательских партий. Их обвивал дикий вьюнок, выращенный из семян, которые Крутов привёз с цветущих полян Согдианских ущелий. Скептики утверждали, что горные цветы не выживут и даже не взойдут в плену глиняных горшков. Но Андрей высадил семена в землю, доставленную с  родины цветов. И теперь ярко-зелёные лианы с розовыми бутонами висели на блёклых стенах. Огромные ресторанные окна давали достаточно света, а горную воду для полива приносили по очереди молодые практиканты. Брали они её в недалёкой реке, которая набирала себя со снегов ближайших гор. Через окна был виден красивый излом хребта и манящий блеск белых вершин, которые помогали переносить лютость душного лета. В камеральной группе начали замечать, что когда Крутов уезжал, цветы начинали вянуть.  Андрей не любил сорить скудным, свободным временем и предпочитал во время ожидания  отъезда углубляться в книги. Это отвлекало  от рутинных обязанностей подготовительного периода.
        Ко всякому начинанию должно быть предисловие, которое будет одновременно и объяснением последующих поступков, оправданием за деянья и ответом на  правоту.  Во всяком случае, Крутов всегда готовился к очередной экспедиции, как к первой, не упуская серой мысли, что она может стать и последней. Его срочный отзыв из командировки всемогущий шеф – Табай - объяснил просто: «Поедешь в пустыню!»
         Сейчас он изучал историю открытия для европейцев самой безводной части среднеазиатского региона и прошедших через неё путешественников и завоевателей. А точнее, той местности, куда готовился отправиться с экспедицией: «…Эта территория Туркестанской земли, называется «Бетпак-Дала», которое переводится с тюркского, как «Топкая долина» из-за наличия солончаковых ям, в которые проваливались навсегда люди и лошади. Только верблюд мог учуять страшную бездну и предупредить людей. Но более ёмко и образно звучит название «Бетпахт» в переводе с персидского языка «Злосчастная долина». Казахи же, на чьей территории находится эта Голодная степь, перевели её имя на свой язык более прозаично - «Бессовестная, бесстыжая долина». Летом эту степь испепеляет солнце, а зимой жуткие морозы, сдобренные леденящим ветром, несут погибель всему живому. На открытом пространстве плоской пустыни нет места, где можно укрыться: летом от зноя, зимой от холода. »
      Характеристика неизвестного края только подзадорила авантюрный дух Андрея. Безрассудный азарт подстрекал его, и он готов был идти  даже в чистилище, лишь бы это оказались незнакомые места, скрывающие в себе «белые пятна» неизведанного.
        «…Великий Киаксар не знал, что войдёт в историю не только, как воин и завоеватель Ассирии, Ману, Урарту, но и как первооткрыватель Средней Азии, в которую он вступил со своим войском в начале VI века до нашей эры…».
          Многолетнюю привычку, которую он выработал за четверть века работы в изыскательских экспедициях – познавать территории, в которые выезжал, вначале по книгам – расширяла не только кругозор, но и позволяла узнавать  обычаи и культуру. А блеснуть знаниями перед местными жителями, об их крае, всегда давало положительный результат. Выбор книги обычно начинался, с какого ни будь спора или вопроса. Постепенно интересующая тема разбухала, и желание узнать истину приводила к поиску информации, которую могла дать только правильно подобранное издание.
        Толчком для подбора литературы на этот раз послужила беседа с начальником экспедиции Табаем.
        Вчера, секретарша шефа -  Алёна, заглянула в кабинет, где Андрей изучал карту будущего маршрута по пустыням Кумойын и Бетпак-Дала.
         - Андрей, зайди к Табаю! – сказала она громко, называя шефа общепринятым именем. По другому, его никто не называл. Да и имя «Табай» подходило к начальнику экспедиции более емко и понятно, чем длинное бюрократично-пафосное - Алексей Анатольевич Табаев. Метаморфоза его фамилии в имя «Табай» началось ещё в юности. За свои смелые и необузданные похождения, местные киргизы прозвали его  «Тайманбаган», что переводилось с местного наречия «Дерзкий». Но со временем, фамилия и прозвище подгонялись друг под друга, оставив простое и запоминающее – «Табай». Оно своей краткостью подчёркивало его прошлую суровую скитальческую жизнь, непомерные знания в области изысканий и человеческое понимание, которое в нём накопилось за пятидесятилетнюю работу в составе различных экспедиций.
      - Шеф вызывает! – Алёна прокричала в самое ухо Андрея. Голос у  неё был до такой степени мелодично-красивым, что от его певучести, даже у немолодого Крутова колотилось сердце, - очень хочет тебя видеть! Ты, что, плохо слышишь?
      - Спасибо, Алёнка! Для меня твой голос, как журчание воды среди пустыни! Записать бы его на магнитофон и слушать вместо песен!
      - Иди! Меломан! Он озабочен чем-то! Никого, почему-то, кроме тебя не желает видеть! – несмотря на то, что Крутов  был намного старше, в знак уважения, все его называли на «ты». Так было принято в горах, где он проводил большую часть своей жизни.

      В кабинет к Табаю не стучались.
      - Слушай меня! – Алексей Анатольевич, как всегда начинал разговаривать, будто со студентом-двоечником. - Я, тебя знаю! Горы ты излазил достаточно хорошо. Кумойын,  Аралкум и Кызылкум – это тебе не Тянь-Шань, не Памир!  Главный маршрут твой – это Бетпак-Дала, но перед ней лежит пустыня Кумойын. Этому невесёлому краю удели особое внимание. Заблудиться там и сгореть можно, не дойдя до колодца сто шагов, который, может находиться за ближним барханом. А, без воды, через сутки тебя не станет. Солнце выпьет твоё тело, как паук муху! Понял!?
      - Что  меня, как школьника перед экзаменом пугаете: «Не сдашь! Не сдашь!». Будто я уже лежу на песке, и мой труп высыхает на солнце!
      - Поэтому и «пугаю», чтобы до этого не дошло. Главное, людей своих по одному не отпускай! – инструктировал шеф, вертя незажжённую сигарету в руке - Перед переходом через Кумойын расспроси у местных жителей про эти места. Наймёшь проводника. Я распорядился, чтобы тебе разрешили произвести оплату на месте. Оформишь его, как положено, по паспорту. А если наткнётесь на колею или тропу – идите по ней. Если она, конечно, будет в направлении твоего маршрута.
      - А если эта колея до ближайшего бархана, куда по нужде местные шофера ездят.
      - Оставь шутки в стороне. Я, сказал, у местных выведаешь всё, что возможно! Своё продвижение через 20-30 километров - координируй по солнцу. Карты получишь сразу все. Главная твоя задача очень проста – пройти как можно короче и соединить прямой линией маршрут: Кадамбай – Бельулан, через пустыню Кумойын, а дальше на север, по Бетпак-Дале – сколько сможешь.  Сейчас просто пройдёте. Инструментальную съёмку не делайте, не теряйте время. План набросаешь глазомерно. Самое главное – координируй колодцы, описывай, и берите из них пробы воды. Составляй на них кроки . В  техническом задании всё расписано. Особое внимание обратите на солончаки. Есть там места, где может провалиться машина. Бытует мнение, что видели там «зыбуны» – бездонные песчаные ямы. Откуда никогда не выбраться, - шеф вертел полупустой окурок  в пальцах. Он бросал курить и вымучивал сигареты, высыпая из них табак, которым было покрыто половина стола и пол вокруг него.
     - Ну и страхи! Завещание всем оставлять, или только мне? – усмехнулся Андрей.
     - Подойди сюда, - Табай встал из-за стола и подошёл к карте: «Вот от этого места, - он ткнул сигаретой в маленький кружок с надписью Кадамбай, - двинешься на север. Через 20 километров пересечёшь  реку Ласта. Там воды  50 лет назад  было по щиколотку, а сейчас, наверное, вообще сухое русло! - из незажжённой сигареты высыпался табак и шеф вёл трубочкой из папиросной бумаги по пустыне, с названием «Кумойын». - Я бывал в этих местах. Вглубь пустыни местные жители заходят, максимум, километров на пять, в поисках топлива. Дальше неизвестность! Если кто и шёл туда – мало, кто выходил. У местного народа идёт дурная слава про эти места.
     - Не может быть, чтобы эту пустыню никто не пересекал? Нет таких уже мест на Земле.
     - Я, понимаю тебя. Послушай, что я расскажу. Это не инструктаж, а в назидание. Возьмёшь на заметку. Мне довелось бывать в тех краях, когда тебя ещё не было в проекте, - Алексей Анатольевич вынул из пачки сигарету, поискал глазами зажигалку, но не нашёл и продолжил: «Это было в конце сороковых годов. Работал я в гидрогеологической экспедиции – искали воду. Был молодой, как ты. Так же всем интересовался и лез во все «дыры», куда можно было  и куда нельзя! Пользовались мы картами, составленными синоптиками, ещё в 1922 году, на которых, кроме сомнительных  пересыхающих рек, ничего не было нанесено. Да и те, как потом выяснилось, нанесены были ориентировочно. Мы, координировали и наносили на них существующие колодцы и свои скважины. Отмечали, где грунтовая вода подходила близко к поверхности. У нас был проводником старый казах – Кудайберген. Знал местность, как внутренности своей кибитки.  Водил по тем краям отряды в двадцатые годы, только не говорил чьи: красноармейские или басмаческие. Отлично говорил по-русски. Был немногословен, но когда выпивал спирта, охотно рассказывал всякие легенды и случаи из жизни пустынника. Он многое знал про жажду. Ведь это паршивое, совершенно неинтересное чувство, которое не очень хочется испытывать. Она была нашим профессиональным спутником, и её приходилось побеждать опытом. Кудайберген научил нас, как в перерывах между приёмами очередной нормы, сосать камешек, ремешок или грызть веточку саксаула – это сбивало остроту жажды. Но главной находкой был «курут», который он делал сам - это высушенные шарики, сделанные из кислого творога. Лучшего продукта для пустыни, нет! Курут не портиться,  становится со временем только твёрже и хранится очень долго. Один шарик заменяет стакан молока. Гениальное изобретение.
          Многое из его рассказов позабылись, но один помню до сих пор, потому что успел записать. Это скорее легенда. Но она,  насыщена честностью, чтобы её считать обычной выдумкой. Тем более, любая легенда основывается на каком либо ключевом событии. Какое здесь «ключевое событие» - разгадывать придётся тебе!»
        Алексей Анатольевич открыл тумбочку стола и вытащил, явно заранее приготовленную старую тетрадь. Она была вложена в  конверт, на котором виднелись цифры - «1948». На клеёнчатой поверхности, поблекшие за половину столетия фиолетовые чернила выцвели, и были обновлены  недавно шариковой авторучкой.
         - На, прочти сейчас. По возвращении, если что надумается, дам поразмыслить.
         Андрей открыл дневник на закладке из трубочки от папиросной бумаги. Видно не один десяток сигарет выпотрошит шеф, пока бросит курить. Карандашные записи полувековой давности, читались легко.
         «25 июля 1948 год. Кишлак Теренкудук (Глубокий колодец).
         Координаты: 70*40*ВД.44*28*СШ.
          Пять глинобитных кибиток. Пятнадцать жителей. Они богаты. Имеют два колодца, небольшой оазис для пастьбы пару десятков овец и маленькую бахчу, где растут дикие арбузы. Встретили радостно. Зарезали одного  барана. Народ изумительный: добрый, честный, бескорыстный. Живут одной семьёй. Мы подарили им  ведро, моток верёвки, топор, лопату и два ножа. Безумно радовались подношению. Вечером устроили проводы. Выпили спирта. Мужчины кишлака не пили, сказали: «Это кровь шайтана!» Проводник Кудайберген рассказал легенду, которая передаётся поколениями:
            «Жил в этих краях народ по имени мугул. Это были предки всех людей,  обитающих в пустынях. Этот народ говорил: «Заплачут люди – озеро будет!». Поэтому и не было озёр в тех краях, где жили мугулы, потому, что они, никогда не плакали! Если мугул имел ветхую кибитку, медный котёл и кувшин – он считался богатым. А если возил свой скарб на  верблюде и гнал впереди себя несколько овец – значит, был большим богачом. Бедными были только те, у которых не было кувшина для воды. Молоко от верблюдиц всегда делилось с теми, у кого не было верблюда. Когда подходили к колодцу, мугул вначале поил верблюда, потом овец, потом детей, жену и слабых мужчин. Сам, мугул, пил последним. Для него, другой мир, в котором было много воды, прямые твёрдые дороги и тяжелые дома, которые не унесёт ветер – был чужд. Они не понимали людей, которые жили в лесах. Как умирали другие  в пустыне, мугул бы умер в лесу. Если мугулов хотели поработить – они начинали воевать. Мугулов не смог победить ни один завоеватель. Люди пустынь нападали на противника, убивали несколько человек, некоторых брали в плен, и исчезали в песках.
      Пленных приводили к своим кибиткам, и они становились гостями. Им лечили раны, поили и кормили. Потом выводили кружным путём, чтобы никто из них не запомнил дороги. Подводили к их лагерю и исчезали вновь. Никто из отпущенных пленников, впоследствии, не брал оружие, чтобы убивать мугулов.
     Но однажды пришло такое огромное войско, что с вершины самого большого бархана не было видно его конца. Первые воины стояли у  песков Кумойнымов, а последние у начала Согдийских гор. Предводителем у них был молодой и смелый воин. Он поставил на колени половину Мира и очень удивился, что такой маленький народ, как мугулы, которого по численности  меньше, чем поваров на его кухне, не хотят подчиниться ему – Властелину Вселенной!
    Мугулы   напали ночью,  ранили  непобедимого завоевателя в шею  и  моментально исчезали, словно растворились в песках. Тогда Всемогущий Властелин приказал своим воинам выстроиться в один ряд, на расстоянии локтя друг от друга вдоль всей границы песков. Они стояли от одного  начала пустыни к другому. Их было так много, что им возили воду тысяча верблюдов, на каждом было двадцать бурдюков. У каждого воина было по два копья. Они двинулись ранним утром вглубь Кумойнымов, при каждом шаге втыкая копья в песок, потому, что все  верили - мугулы зарываются в барханы, и там живут. Много было вытащено на острие копий: змей, черепах, батбатов (ящерица круглоголовка) и даже конызов (жуков). Но, ни разу никто не услыхал человеческого стона из-под песка.
    Настал полдень,  воины устали от солнца и жажды. Вдруг все увидели, что навстречу им идёт точно такая же шеренга. С криками они бросились друг на друга. Но это были… их двойники. Страх охватил воинов, когда они увидели свои отражения, которые неслись на них с копьями наперевес. Каждый начал убивать себя самого. Если один втыкал копьё в тело другого – это же делал двойник и падали оба мёртвые.  Никто не остался в живых. Умерли все. А Властелин Вселенной понял, что встретил «непобедимых», что за них вступились духи пустыни.  И с остатками войска ушёл на юг, покорять народы, которых было в тысячи и тысячи раз больше, чем мугулов.
         До сих пор в песках ветер иногда обнажает кости людей и острые наконечники копий».
     - Красивая легенда! Фантазия у народа работает! – сказал Крутов.
      - Не такая уж это «фантазия»! Кажется мне, что есть в этом рассказе правда. Если бы были духи пустыни – их можно было придумать в виде, какого ни будь монстра, типа дракона, сжегшего войско. А здесь – мираж и тот, в плоти. Я прекрасно знаю народ, который хранит эту легенду. Они не способны лгать, они просто не умеют этого делать. И поэтому утверждаюсь в том, что доля правды в этой легенде – максимальна. Битва  людей с собственным отражением – это настолько драматическая ситуация, что её не мог придумать народ, для которого вся жизнь – выживание. Эта тема могла родиться в голове европейца, помешанного на мистике, но только не в умах пустынников, не знавших письменности и грамоты ещё полвека назад. Подумай над этим вопросом там. В песках. И ещё одна просьба.  Личная! Пока только между нами. Если встретите кости человеческие или ещё что ни будь. Обязательно зафиксируй координаты этого места. Для меня.
      - Я думаю всё правильно. Самое страшное у пустынников – видение «великого обмана» -  миражей. Это похоже на то, что  эскимосы наделили свой ад, не жарой, как все, а страшным холодом.  Я, понял Вас! И, насчёт координирования костей – понял! Для чего это нужно – понял! И, понял ещё, что у простых пустынников вряд ли хватило бы фантазии на такую драматическую легенду. Я знаю, что все народы имеют богатое воображение, но такое, чтобы десятки веков передавать небылицу – вряд ли. Я согласен с тем, что это не вымысел!
      - Иди, собирайся. Завтра выезжай!
                *   *  *
    Крутов отослал своих людей за продуктами, предварительно напомнив, чтобы купили  курута. Благо,  на базарах среднеазиатских республик, его продавалось много. Сам влез в кузов и устроился на мешке с картошкой. Под брезентовым пологом  стоял полумрак. Прямой луч сочного света, заходящий в форточку ровным куском яркого пятна, ложился на книгу, будто яичный желток на чёрную сковородку. Андрей ловил моменты, которые каким либо словом или строкой, могли увязаться с легендой проводника.
« …В 550 году до н.э., через 35 лет после Киаксара, царь Персиды – Кир II, завоевал Бактрию, вышел на левобережье реки Окс (Амударья), захватил Бактрийскую равнину с оазисами, расположенными в низовьях горных рек, стекающих с северных склонов хребта Гундукуш. Пленил местных жителей саков-хаумаваргов и по долине реки Верхнего Окса (Пяндж) поднялся к подножию горной страны Па–и-михр (Памир). Часть войска ушла на северо-восток и достигла среднего течения реки Яксарт (Сырдарья), по пути опустошая поселения и порабощая жителей…»  -  Андрей вчитывался в историю края.  Его  интересовало абсолютно всё: описание природы и ландшафта,  деянья завоевателей, пленные рабы и отрубленные головы, - «…по пути Кира II, в 518 году до н.э. персидский царь Дараявуш (Дарий I), совершил поход в Среднюю Азию против саков-тиграхаудов. Его войско дошло до Узбоя и впервые вышло к  границе Бетпак-Далы у устья реки Окс (Амударьи). По преданию, оно было обманом заведено в пески, где погибло от голода и жажды. Именно этим временем и датируется первый задокументированный отчёт жертв пустыни…»

                *  *  *
       Состав бригады у Андрея не менялся многие годы. Подогнанные друг к другу, словно стальные шестерёнки в сложном механизме, проверенные самыми сложными испытаниями: холодом, жарой, ветром и водкой – жили одним организмом. Всё в бригаде делалось, будто натренированными движениями воздушных гимнастов: потому что каждый знал своё дело. В этот рекогносцировочный   маршрут Крутов отобрал самых проверенных людей: воина-водителя Сашку, отставного прапорщика, водившего машину, так ловко, словно старый чайханщик разливал, не глядя, чай по пиалам. Дорожника-завхоза Романа, который своим безобидным брюзжанием вносил, будто клоунскими мимолётными репризами, разнообразие в быт бригады  и гидролога-спортсмена Сергея - серьёзного, читающего парня, желающего много знать. Каждый из них имел свою интересную биографию, которую продолжал в изыскательской партии Крутова, надеясь, что она будет интересней прошлых лет.   
       Выехали в ночь, которая бывает в середине лета и своей безмятежностью заставляет не спать влюблённых, алкоголиков и изыскателей, которым завтра надоест солнце.  Днём его будет так много, что любовь к нему будет нестерпимой.
      В дремотное утро, подъезжали к   столице южных степей – Аули. Потянулись длинные пропылённые  улицы, на которых проснулись только пастухи. Обочины, по которым шли на пастбище коровы и овцы, были унавожены свежим помётом. В утреннем пробуждении,  плотно стоял запах среднеазиатских кишлаков. В них стойко держался вкус парного молока и кизячного дыма. Дома вдоль дороги казались низкими из-за нависших над ними кронами карагачей и орешин, а высокие тополя вообще всё вокруг прижимали к земле, делая окружающее их пространство миниатюрным и кукольным. Во дворах было чисто и тихо, потому что листва глотала звуки и пыль.
      От старого города осталось впечатление, как от огромного лабиринта, населённого людьми, путь через который давно выучен. После одиночных поселений, прилепленных к древним окраинам, навстречу двинулась полынная степь. Казалось, что она хочет втиснуться своей бесконечной громадой в узкое окно машины, но перед самым стеклом вдруг бросалась в разные стороны, распахиваясь расстёгнутой полотняной рубахой. Косматая седина волосяных венчиков полыни играла серебряными переливами вдоль дороги.
      Утренний, вялый ветерок был ещё прохладен, но восходящее косматое солнце, упрямо ползло к зениту, быстро накаляя обнажённое пространство.
    Горячий, сухой воздух будто был лишён своего главного компонента – кислорода. Дышалось трудно. По закостенелой гортани шуршал занозистый воздух, словно сухие древесные опилки.  Воды было вдоволь,  её тёплый вкус мало утолял жажду. Но  всё равно пили много. Пили до тошноты. До рвоты. Потому что больше ничего не хотелось, а только пить и пить.
      Невесомая пыль, поднятая колёсами, оставалась за машиной, будто дымовая завеса. В безветренном воздухе, она долго не садилась, прикрывая путь назад, словно пожарищем от сожжённых за собой мостов. Было ощущение дороги в один конец.
      - Машина сильно греется. Давай перекурим! – сказал водитель, сворачивая с колеи в степь.
      Андрей соскочил на землю и крикнул в кузов: «Перекур. Разминка на полчаса!»
      В это время облако пыли, сохраняя инерцию, догнало остановившуюся машину и спрятало её в себя.
      - А что, другого места не было остановиться? Даже деревца нет, в тенёчке посидеть, - из кузова выпрыгнул Сергей.
        Несмотря на закрытый кузов, вся одежда и лицо у него было покрыто серым налётом. Он попрыгал, и с его вытянутого тренированного тела посыпалась тонкая пыль.   Роман, который вывалился из-под брезента, словно уставший ото сна тучный сурок, имел такой же  цвет. Его будто таскали кони по мягкому покрову степных дорог. С потревоженного брезента  стекали струи, будто песок в часах. Вокруг, до самого горизонта, грелась на солнце горячая степь. В раскалённом воздухе виднелась испарина, поднимающаяся с поверхности Земли. Змеевидные потоки уходили в небо, где не было облаков.
         - Проклятая пыль. От неё не спасёшься. Скоро, через пятьдесят километров, будет озеро. Там искупаемся и устроим ночлег?  - сказал Андрей, влез в кабину и открыл книгу:
        «… немалый вклад внёс в географические открытия Александр Македонский. В 329 году до н.э. он вторгся в Среднюю Азию. Великий завоеватель не только разорял города и порабощал народы. Его приближённый – ученый Берда прошёл вдоль восточного побережья Аральского моря, описал берег и измерил расстояние между устьями Окса (Амударьи) и Яксарта (Сырдарьи)…»

       - Не такая уж  безлюдная, греховная и брошенная эта степь, - думал Андрей, - если по ней топтались самые знаменитые завоеватели, и не единожды. Сотни тысяч воинов прошли через сухую пустыню, которых от жажды гибло больше, чем в кровавых сражениях с гордыми воинами этих  мест. Чтобы напоить такое количество народа, нужны были неимоверные запасы воды. По продолжительности перехода пустыни длинной в двести километров, требовалось шесть суток. Потребление воды на одного человека в день при температуре сорок градусов составляет пять литров. Войско, составом в десять тысяч человек, должна была нести пятьдесят тонн воды. Если   производительность одного колодца составляет примерно  30-70 литров в час, значит, чтобы напоить войско у одного колодца, требовалось бы одна тысяча часов, или сорок суток. А человек без воды в этих местах умирал через два дня! - Крутов посчитал простую статистику. Математические выводы не решили  исторического вопроса, который мало затрагивали писатели и исследователи, прикасающиеся к историческим фактам войн в безводных краях.
       «… В 300 году до н.э. один из приемников Александра Македонского Селев I направил своего полководца Демодама в Среднюю Азию. Он собирал сведения о скифских племенах, описывал природу и географию. Привёз он в Персию доклад о том, что реки Окс и Яксарт впадают в Каспий. Эту же версию подтвердил в  285 году до н.э. Патрокл, правитель южных прикаспийских областей. И ещё он утверждал, что Каспий – есть залив Северного океана. Ошибка Патрокла заключалась в том, что плавал он только в южной части моря и видел скорее всего реку Узбой – левый рукав Окса(Амударьи), который со стороны человека, плавающего в долблёнке из тополя, вполне могло показаться океанским проливом. Китайский путешественник Чжан Цянь, в 126 году до н.э. так же утверждал, что Яксарт и Окс впадают в Западное море (Каспийское). Эта географическая ошибка является одной из продолжительных по времени и просуществовала почти до XVIII века…»
    Андрей оторвался от книги только тогда, когда водитель  хлопнул дверью и сказал, заводя машину:
    - Вперёд! На прорыв! – по-армейски командовал Сашка.
   Совсем недавно он демобилизовался из армии. Повоевал в Афганистане. После ранения и лечения в госпитале Ташкента, попросился на сверхсрочную службу и остался на танковом полигоне под Чирчиком. Объезжал новые и отремонтированные танки. И гордо называл себя «испытателем танков!» Танк, конечно не самолёт. Испытать его – совершенно нет риска! Но Сашке никто не возражал, потому что «испытатель танков», всё-таки редкая профессия. И по «лесенке уважения» он должен стоять, где то рядом с «испытателем самолётов»!
    ГАЗ-66, неутомимая, удачно созданная машина для экспедиций, ласково звалась Шишигой.  Она показала себя в различных нештатных ситуациях. Сейчас она  нехотя закрутила своими шестерёнками и трудно задышала, будто жалуясь на повышенную температуру своего тела.  Механизм был слаб и дышал трудно, астматически всасывая со свистом палёный воздух, в котором почти не было пользы. Прокашлявшись чёрными выхлопами, медленно закрутились колёса.
   - Как ей достаётся, бедолаге! – Сашка любовно говорил о машине, как о части своего тела. - Зимой, от сорокоградусных морозов кашляем, а летом – от сорокоградусной жары. В нормальных условиях и не живём!
   Степь была ровной, колея не очень наезженной. Машину не трясло. Желание дочитать книгу до приезда на место, было велико. Андрей знал, что вернётся к чтению потом не раньше, чем закончится командировка. «… на первой, дошедшей до нас карте мира, составленную греческим учёным Клавдием Птоломеем в 150 году н.э., на территории  Азии изображено лишь Каспийское море в виде овала .  На Португальской «Карте мира 1490 года» – Аральского моря нет! На русской карте Азии, созданной в 1737 году, на месте пустыни Бетпак-Дала стоит надпись «Татарна Волная» и  просматривается небольшое озеро, названное «Синим». Им может быть И Арал, и Балхаш, и даже Акколь или Биликоль .На наличие огромного Аральского моря нет даже намёка. Реки Окс и Яксат показаны, впадающими в Каспий…»
      - А, может быть, географы правы, и Арала действительно не было в те времена. – думал Андрей, - Ведь могли произойти какие-то катаклизмы, не зафиксированные учёными того времени, и воды Амударьи и Сырдарьи повернули на север и заполнили пустую котловину. Для этого нужно было каких-то 50 лет. А дикие кипчаки были только рады появлению огромного водоёма. Возможно, среди кочевого народа существуют легенды о происхождении Арала, основанные на правде, как и в настоящее время,  создано реалистическое сказание, о его исчезновении: «Есть у казахов древний род Жахаим. Они в древности не кочевали с места на место – их кормил Арал. Этот род жил на его берегах с XIV века. Но аральская трагедия заставила их оплакать море и уйти в другие места, искать пристанища для выживания. Теперь люди могучего рода Жахаим сохранились лишь в легенде, как напоминание о великой человеческой беде…»
         Крутов, считая себя картографом, не мог допустить, чтобы нанести на карту непроверенные данные. Строгость, с которой у него принимала придирчивая комиссия из Ташкента, им составленные планы местности, граничила с немецкой педантичностью. Даже грязное пятно от немытого пальца, попавшее на цифру в полевом журнале, рассматривалось, как «саботаж против точности!»  Но он делал скидку на трудности переездов в, то время, на неопытность путешественников в составлении карт или в простом разгильдяйстве слуг, которые отвечали за прохождение маршрута.
          Андрей решил не быть судьёй  в истории, и удовлетвориться правдивостью нижесказанного: «…в современных геологических отчётах существует устойчивая версия о возникновении Аральского моря, которая не оспаривается никем…» - далее шли научные доказательства существования моря, против которых была бессильна логика и всякие домыслы, догадки и фантазия Крутова: «Во времена позднего плейстоцена, это 10-12 тысяч лет назад, река Амударья действительно впадала в Каспийское море. Это доказывается наличием сухого русла Узбой, которое существует, по сей день. Но около 4 тысяч лет назад, по причине какого-то природного катаклизма, Амударья повернула на север и потекла в Аральскую впадину и стала заполнять её, ограничив себя границами: с запада – чинками (обрывами) Устюрта, на севере – Приаральской возвышенностью, на востоке – степью Бетпак-Дала, на юге – пустынями Каракум и Кызылкум…».
 
        Существуют также и другие  документы, подтверждающие наличие Арала и в то время, когда на картах его не было.
       «…первым, кто описал район Аральского моря, под названием Оксийских болот, был участник военных походов римлян в 355-357 годах н.э. – грек Аммиан Марцеллин: «Между горами, которые называются Согдийскими, текут две реки, вполне судоходные, Араксат и Дима. Через горные хребты и долины они стремительно низвергаются в равнину, покрытую лугами, где образуют болото, называемое Оксийским…»
       Андрей представил себя на месте грека. Вспомнил, где находятся Согдийские горы. Сейчас так называлась горная гряда, состоящая из хребтов Туркестанского и Алайского, и связывала три границы соседних государств: Кыргызстана, Узбекистана и Таджикистана. С их ледников стекали притоки рек Амударьи и Сырдарьи.  Мозг начал работать и выдавать информацию из памяти. Там, где эти реки текут между горами - судоходство невозможно. Притоки Пяндж и Нарын врываются в спокойствие долинных рек буйными монстрами, в которых даже лёгкие долблёнки из тополя, редкое явление.  По ним могут сплавляться только опытные водники с огромным опытом, так как эти реки имеют максимальную, V-VI квалификационную категорию сложности. Скорее всего, Аммиан Марцеллин писал свои отчеты со слов бродячих дервишей, которых можно встретить и сейчас. Их услугами, сам Андрей пользовался не единожды, для уточнения истоков рек, направления троп, дорог и тем более, определения  местных названий. Или же, описание идет о равнинной части этих рек, где ширина и глубина позволяют ходить судам.
       «… в 569 году н.э. Земарх, посланник императора Византии, посетивший государство тукюэзцев (тюрок), пересёк пустыню Бетпак-Дала. В XIII веке там прошли новые гости из далёких стран. Это был Смбат, начальник конницы Малой Армении и властитель этого государства царь ГетумI . Уже, в более ближнее к нам время, во времена Монгольской империи, управляемой Чингизидами, фламандский географ Гильома Рубрук в 1253 году проследовал близ Аральского моря и Сырдарьи…»
     Глаза всё равно уставали от мелкой вибрации машины. В окно задувал горячий ветер. Андрей отложил книгу. Однообразие было скучным. Тёплая вода плохо утоляла жажду. Желание утонуть в прохладной воде, было сильнее существования в горячем воздухе. Постоянно казалось, что за очередным пригорком, покажется, что-то новое, не похожее на пустоту.
       «…история умалчивает – был ли знаменитый купец-путешественник венецианец Марко Поло у вод Арала? В его издании «Книга о разнообразии мира», которая была надиктована им в 1298 году в Генуэзской тюрьме, о море нет упоминания. А вот его братья Николо и Маффео трижды пересекли Азию. В 1261 году они прошли через земли Золотой орды, а затем через плато Устюрт – западное побережье Аральского моря…».
      - Какая чушь! – подумал Андрей. - Путешественник находит целое море, про которое неизвестно в Европе, и будет молчать об этом? Это не реально. Если Марко Поло не сказал про море ни слова, значит, его там не было! Чего или кого «не было»? Моря или путешественника? На этот вопрос история не ответит
        Исторические справки в книге начали утомлять. Всё равно плохо запоминались имена и даты: «…Кастильский король Энрике III, желая заполучить в союзники, самого могущественного владыку мира – Тамерлана, отправил в начале XV века, два посольства к Тимуру в Самарканд. Одним из них руководил Руй Гонсалес Клавихо, который во время трёхлетнего путешествия (1403 – 1406 г.г.) вёл дневники, изданные в 1582 году. В них была повторена ошибка Демодама, Петрокла, Геродота и Чжан Цяна. В частности Клавихо сообщил, что Амударья «впадает в море Баку», т.е. в Каспий…»


       - Нет! Не могли они ошибаться так примитивно! - думал Андрей.
       Впереди, на светло-оранжевом горизонте, в мутной пляске горячего воздуха, глаз зацепил тёмное круглое пятнышко, которое висело над краем Земли.
      - Что это? – спросил водитель.
      - Подъедем, увидим. Самому интересно!
      - Так оно в небе! НЛО, наверное! - Сашке захотелось тайны.
      - Оно стоит на земле. Похоже на дерево.
      - Откуда здесь дерево? – шофёр всматривался вдаль, но плавающее пространство не давало рассмотреть далёкий предмет.
       Дорога была ровной, без единого поворота. К горизонту она заострялась и серой иглой втыкалась в жёлтое небо.
  - Дерево! Это дерево! Оно цветёт! На нём разные цветы! – восторженно закричал водитель.
     Андрей оторвался от книги и посмотрел в окно. С левой стороны дороги действительно приближалось дерево. Её крона пестрела всевозможной расцветкой, где преобладал – белый цвет, выгоревший.
    - Подъедем, останови! – сказал Андрей, - это священное место. Нужно соблюсти обычай.
    Машина остановилась. Пыль догнала, зацепилась за тент кузова, задержалась на мгновение и поплыла дальше, постепенно, оседая.
    - Выходите оба!  - Андрей крикнул в кузов, - Отрежьте от простыни, в которую завёрнут хлеб, кусок материи, примерно «полметра на полметра»!   
    - На портянки, что ли? – послышалось из кузова.
    - Не думайте глупо! На доброе дело!
    Откинулся задний полог и масса пыли, прилипшая к тенту, заклубилась, обдавая всех мягким облаком.
     Андрей разорвал кусок белой материи на четыре части, и раздал каждому.
     - Повяжите на дерево!
     Для пустыни, высота ствола была большой, метра три. Даже трудно определить породу из-за повязанных на неё лоскутков материи и отсутствия коры. До двухметровой высоты все веточки были обвязаны так плотно, что весь объём приношений выглядел шарообразно, напоминая крону сказочного растения. Время и ветра отполировали комлевую часть ствола, когда-то живого дерева, неизвестно какими усилиями выросшего посреди жестокого края, где даже мелкие колючки, за свою жизнь успевают испить всего несколько раз утренней росы.
      Высушенные до гулкого звона  ветки были испещрены продольными трещинами, будто ножевыми бескровными порезами.  Дерево походило на человека, стоящего на новом, блестящем протезе, лицо и тело которого  покрывали морщины времени, закрытые вуалью из цветных сеток.
        На корявых ветках в основном были нацеплены пёстрые тряпочки, большинство из которых, выгорели до такого состояния, что не имели цвета. Виднелись, завязанные на бантик шнурки от ботинок и пуговицы, висящие на нитке. Под  тряпичными узлами, торчали денежные купюры и бумажки с записями молитв и всевозможных просьб: от имения глотка воды, до мечты «стать другом у Бога!»
       Казалось, что этому дереву много тысяч веков, и стоит оно с того времени, когда о его ствол потирали бока динозавры, отдыхали питекантропы, а воины Чингисхана окропляли сухую землю кровью жертвоприношений. Время и солнце спалило всё вокруг, оставив в одиночестве, этот единственный ствол, как напоминание о том, что «можно умереть, но быть полезнее живого!»
        Мы знали и чтили древние обычаи народа, в земли которого ехали. Четыре аккуратных бантика украсили священное место.
        Когда Андрей  отходил от дерева, он оглянулся. Его поразило именно то, что заставило оглянуться! У дерева не было чёткой тени.
        - Скоро озеро? – спросил Сергей.
        - По прикидке, километров двадцать осталось.
        - Ты видел, что у дерева нет тени?
        - Видел!
        - От нас есть, а от дерева нет! Почему? – Сергей был любопытным парнем.
        Андрей указал пальцем в небо и сказал: «Солнце в зените. У дерева тонкие ветки, а на них маленькие узелки бантиков, на расстоянии они не дают тень –  рассеивается. А ствол отбрасывает тень в свой комель. Иди, присмотрись, тень есть – только она не чёткая, а размазанная, мутная!»
        Сергей вернулся к дереву. Обошёл его. Сел. Выставил руку, поводил ей вокруг себя, выискивая затенённость.
         - Есть небольшое потемнение. Но всё равно интересно. Дома, даже от электрической лампочки швейная игла даёт тень.
        - Здесь сильнейшая рефракция. Воздух как бы плывёт и размазывает тени в пространстве, которые не доходят до земли.
        Отсутствие тени, объяснённое Андреем, не убедила Сергея. Он сел на корточки и вытянув руку, поводил ею.
         - Здесь тень чёткая, а под деревом нет! – он посмотрел на Крутова, - Чем объяснишь?
         Научные объяснения этого феномена у Андрея были исчерпаны. Но знание физики и природы миражей, позволили ему произнести витиеватую фразу: «Тень – это пространственное оптическое явление, которое возникает на любой поверхности, благодаря присутствию источника света. А в нашей ситуации: материя тени изменяется под действием рефракции и поэтому малозаметна для глаз. Это, получается, из-за различной температуры отдельных слоёв воздуха. У земли он более холодный и эта прослойка отражает тени. Она будто глотает их!»
           Сергей, сказал: «Понял, что ничего не понял! Ты не объяснил, а больше запутал меня!», - и полез в машину.
           Андрей уселся на горячее сиденье. Сквозь штормовые брюки он почувствовал почти нестерпимое жжение. Вспомнилась связь между священным деревом и огнём: «…В 1865 году в Париже вышел альбом друга Тараса Григорьевича Шевченко и его однополчанина по Оренбургскому корпусу - Бронислава Залесского. В ней был напечатан рисунок, на котором  изображался развесистый тополь, стоящий в совершенно голой степи. Историю этого осокоря, впоследствии рассказал исследователь Средней Азии - А.Мукашев. В книге «Путешествие по Киргизским степям и Туркестанском у краю», он пишет: «По транспортной дороге от Орска до Раима стояло одно дерево, считавшееся святым. И какой-то казачий офицер в пьяном угаре срубил его и сжёг. Начальство посчитало этот проступок не уголовным преступлением и никак не наказало за совершённое  подлое деянье. Местные пустынники начали охотиться на этого офицера, чтобы убить. Дабы избежать смертельного случая - его перевели в другой корпус. Долгие годы после осквернения народной памяти, местное население относилось к пришлым солдатам с неверием. Отголоски этого гнусного происшествия аукаются по сей день!».
            Перегретый двигатель  захлёбывался в собственном натруженном вое.  К охристой колоритности степи, начала примешиваться нежная салатная расцветка. Пустующее пространство заполнили степные птицы: жаворонки и чеканчики. Они метались перед стеклом кабины, будто приветствуя редких гостей. Высоко в небе кружил сарыч – безжалостная гроза всех животных этого края, начиная от полёвых мышей и кончая степной лисицей - корсаком.  Такое оживление могло означать только одно - наличие близкого водоёма.
             Впереди, словно стягивалось одеяло, обнажая синюю плоскость воды. Даже машина, перестала выть,  почувствовав своей железной душой, приближение прохлады и покоя.

              - Озеро! – закричал Сашка, - Озеро, озеро! Мечта!
              Даже с расстояния почти в два километра был виден пологий и манящий спуск к водоёму. Тёмно-зелёный покров плотных водорослей покрывал подходы к воде. Заболоченный берег надёжно прикрывал чистую воду от посягательств на озёрную девственность. Но человеческая настырность и желание омовения победили. Были видны множество проторенных тропок и черных провалов, посреди зелёной тины заболоченного прибрежья.
               Но, Андрей, как не хотелось ему самому водной прохлады, ответил:
               -  Давай проедем ещё с пару десятков  километров. Там два озера.  На них и заночуем. Завтра у нас будет выигрыш в двадцать километров!
                - Без проблем! Время всего лишь обеденное. Успеем и покупаться и ужин приготовить!
               Они с  тоской проводили манящий водоём. Хорошо, что из кузова не было видно водной глади. Крутов на себе бы прочувствовал тяжесть «ненормированной лексики» и душевной боли людей, у которых как будто отобрали радость первой брачной ночи. Другого сравнения, почему-то не шло в голову.
                Через некоторое время вновь завыла машина, исчезли птицы, и воздух сильнее начал искривлять пространство, выкручивая волнообразные зигзаги из жёлтого горизонта. Вернулась унылость. Андрей открыл книгу: «… до нас дошло имя Яицкого атамана Нечая, который в начале XVII столетия со своими казаками перешёл две пустыни Бетпак-Дала и Кызылкумы. Они напали на город Ургенч и ограбили его. Но, уходя с богатой добычей, были настигнуты в песках и перебиты. Оставшиеся в живых, которые не были пленены, погибли от жажды на возвращении к Родине, до которой оставалось  пятьсот вёрст.
           После Нечая, не наученные горьким опытом предшественников, пятьсот казаков, во главе с атаманом Шамаем, пройдя нелёгкий путь, напали на город Хиву. На обратном пути, уходя из ограбленного города, казаки заблудились в пустыне. Голод и жажда довела их до безумия, и они начали убивать друг друга, чтобы кровью товарища утолить жажду и голод. Но, и из этого отряда никто не вернулся домой…»
            
               - Если никто не вернулся, тогда откуда эти подробности? –  Крутов начинал «придираться» к автору книги.
               Истории трёхсотлетней давности не очень пугали Андрея. Они просто напоминали, что всё пространство, которое окружало их, прячет в себе, чьи либо могилы.
              - Смотри, что это? –  закричал водитель, - Ужас какой-то!
             Андрей, увлёкшись чтением, не заметил  столь разительного изменения ландшафта. С левой стороны, в  бугристый горизонт уходила широкая полоса белого пространства, словно покрытого свежевыпавшим снегом. Оно сверкало миллионами зажжённых бенгальских огней, превратив безжизненность пустого края в ослепительный блеск печальной сказки.
             - Это, кажется одно из  озер, в котором мы должны были испытать негу прохлады, и на его берегу устроить ночлег! Останови! Сверюсь с картой и «обрадую» остальных.
             Машина зашуршала,  вздохнула и остановилась.
             - Так, так! Наша карта датирована 1948 годом. На более свежие экземпляры мы не доросли. За полстолетия, что прошли после последней корректуры , мы уже не досчитались   озёра. Я думаю, дальше хуже будет! – сказал Андрей, выпрыгивая из кабины.
              Взгляд уперся вдаль. Такого белого пространства, Андрею не приходилось видеть.  Блестящая поверхность, наполненная солью и пустотой, прожигала глазницы. Веки  начали жмуриться, слезились и задёргались нервным тиком.
             - Выходите! Неприятный сюрприз.
             Первым сошедший, Сергей, приложил ладонь к глазам, посмотрел в сияющую солнцем даль,   и произнёс:
             - Страшно! Апокалипсис! Ужаснее этой опустелости нет ничего на Земле. Здесь же  никто не живёт! С этим безлюдьем можно сравнить только вакуум.
            - Похоже! Агония этого умершего водоёма не касается  нас!  У нас на каждого по двести пятьдесят литров воды – это главное. Двадцать километров назад мы проехали озеро, на котором не остановились, потому что, ночуя на этом – мы выиграли бы завтра это расстояние. Придётся возвращаться, теряя при этом сорок километров пути, но не вернуться нельзя. Мы психологически настроились на отдых. Ринемся сейчас в пекло – это будет самым неверным шагом. У нас  тонна воды. Но она только для утоления жажды и приготовления пищи. Ни грамма для тела.
             - Это здесь, ты собирался ночевать? – завхоз Роман, с опозданием, влез со своей ехидной иронией, - и намекаешь насчет воды, что мы своими запасами будем проводить омовение своих запечённых и пропылённых тел?
              - Ни в коем случае!  Назад, к озеру! – скомандовал Андрей.

             Самые неприятные моменты бывают во времена ошибочно выбранного пути. В сложившийся ситуации Андрей не винил никого. Время, уместившееся в полвека, и высушившее   озеро - не подлежит суду. А время ли? Хорошо человеку! Можно вину взвалить на суховеи, вспышки на солнце, на бездождие, тем самым «обелив» себя и предстать перед тем же временем «безобидным пасынком». Любой промах Крутов старался повернуть во благо. Он всегда следовал правилам:  «Во время исправленная ошибка – не считается ошибкой». В данной ситуации доля его оплошности была ничтожной.
             Однажды пройденный маршрут терял в себе новизну открытий. Выискивать новое в степном однообразии Крутов мог, но желание дочитать книгу, было сильнее обозревания окружающей тоски.
             Андрей пролистал несколько листов книги, где напротив имени очередного завоевателя стояли лишь огромные цифры погубленных жизней и сожжённых городов. Мелькнули знакомые имена: «… в 1741 году геодезист Иван Муравин с отрядом прошёл по пескам Кумойным. Были сняты рельеф, места с растительностью, солёные озёра, колодцы, кочевья киргизов. Был показан восточный берег Аральского моря, который являлся границей пустыни. Карта интересна полнотой и детальностью отражения физических, этнографических и военных элементов. Ценность её в том, что она впервые очень точно и подробно отразила чужеземную приграничную территории России…»
              Здесь Андрей вспомнил разговор с Табаем.  И свою правоту вспомнил, сказав, что не осталось таких мест на земле, где никто не ходил.
               « … в 1800 году казахские степи, по приглашению правителя Ташкента Ходжи Юнуса, прошли два русских геолога Бурнашев и Поспелов. В отчете они писали: « В общем положении сей степи, относительно удобности к обитанию, надлежит исключить ту часть, которая следует к полудню, за пространством гор. Она называется Бетпаком и помыта более терновником и отчасти полынной травою. По причине же неимения воды не населяется…»
              Возвращение по пройденному маршруту утомляло, потому что знал - ничего неожиданного не встретиться.
              - Приехали! – сообщил Сашка.
              Машина легко свернула с главной трассы. Андрей оторвался от книги и взглянул в дверное окно. Внизу, не очень далеко, виднелось спящее озеро. Его сонливость подчёркивалось тем, что на его поверхности не плавали птицы. К нему шла горбатая холмистая дорога, вдоль которой тянулись покосившиеся столбы линии электропередач. Они уходили  к далёкому  горизонту и втыкались в синеватые отроги Тянь-Шаньских гор. Наезженная колея уткнулась в пологий берег. Зелёный цвет прибрежной полосы был вызывающим до неприличия. Казалось, что наглые изумрудные ростки всевозможной растительности лезут прямо из мокрых камней. От близости  воды вся поверхность земли уповала от счастья. Зелёный ил нитевидных водорослей покрывал всю береговую линию. Наличие этого «мокрого счастья», посредине всеобщего зноя было великой радостью. Знойные солнечные лучи не доходили до поверхности озера. Они теряли свою силу где-то над водою, обессиливали и растворялись в прохладе. Но всё равно воздух был тёплым, и в нём ощущалась примесь запаха рыбьей чешуи, которая бывает везде, где есть рыба.
              - А, где пляж? – скучно произнёс Роман, вылезая из кузова, - камни, и те скользкие.
             Но дальше этого критического замечания, вечно брюзжащего  завхоза, дело не пошло. Его недовольство было похоже на каприз барышни, которой вместо ста пирожных, преподнесли всего девяносто девять порций.
           Если автор будет описывать негу и блаженство водных процедур посреди знойной степи – тогда весь смысл трудного перехода через пустыню, будет выглядеть анекдотичной пародией на  последующие совершённые деяния.


           Сон у озера подобен «уходу в  нирвану». Все желания пропадают, и остаётся одно: лежать у кромки воды и слушать неслышное дыхание тишины. Ждать. Быть может, дунет лёгкий ветер и послышится  плеск волны. В этом ожидании, кажется, скрыта вся жизнь. А если за целую вечность, не будет дуновений, значит и, ты убаюкаешься в ожидании бессмертия.
            К рассвету всегда бывает ветер. Значит, кончилась постоянство. Чей-то крик: «Утро! Утро!», поднял всех. Вода, хранившая вчерашнее тепло, словно нагая женщина льнула к телу. Не хотелось думать, что через несколько часов, эта утренняя радость будет заменена на прикосновение к горячему горлышку фляжки.
            В прохладном воздухе даже пыль не поднималась выше оси машины. Она вылетала из-под колёс, и словно натыкаясь на плотность воздуха, отскакивала от неё и падала обратно в дорогу. Проезжая мимо мёртвого озера, Крутов подумал так, как и должен был думать: « Вчерашний выбор был самым правильным. Благодаря озеру, они смогут любить солнце сильнее, чем ненавидеть!»
             Впереди показался кишлак. Выжженные глиняные стены, были похожи на  выставленные для просушки  белые рубахи. Они как будто  были сняты с костистых пропотевших плеч пустынников и не распрямлённые повешены вдоль пыльной  дороги под  пламень  солнца.  Двери во многих домах были приоткрыты. На плоских крышах, словно небрежно нахлобученные береты, были навалены тяжёлые связки саксаульника, стянутого волосяными верёвками.
             - Останови! -  сказал Андрей, разворачивая карту.
               
           - Сашка, смотри! Если ехать от Кадамбая до Бельулана, через Курганчулак и Заксу – это будет более пятисот километров. Вот здесь, напрямую, - Крутов провёл остриём карандаша на северо-восток, - возможно, есть тропа. Не может не быть!  Прямо, здесь всего сто тридцать километров. Это в четыре раза ближе по расстоянию,  значит и  по времени. А время в пустыне ценят!
      - Нам то, что? Попрём на прямую! Машина – зверь! – Сашка, привыкший ездить на танках, часто забывал, что уже не танкист.
      - Нужно у местных спросить! Ведь если не построили прямой дороги, значит, этому что-то помешало. И это «что-то» нам нужно разгадать!– сказал Андрей и открыл книгу.
      «… C середины 18 века пустыни и степи нынешней территории Казахстана исследовали экспедиции Российской Академии наук во главе с П.С.Палласом…» - далее шли перечисления заслуг русских учёных перед территорией, на которой жили орды киргиз-кайсаков.
       «…в 1841 году Я.В.Ханыков, талантливый географ, составил подробную карту Аральского моря и прилегающих окрестностей. В 1848 году экспедиция Бутакова, в состав которой входил будущий кобзарь Тарас Шевченко в качестве художника, провела исследования пустынных районов».
      Вскоре впереди показался старик казах на осле. Седок был, будто продолжением ослиной спины и издалека казалось, что по пыльной дороге движется местный кентавр. На его  пропылённом теле,  светились  четыре глаза, два из них принадлежали старому степняку.
      Животное было увешано вязанками хвороста. Было трудно определить, как же старик умудрился влезть на груду корявых саксаульных веток, которые были стянуты волосяным арканом.   Более тонкая верёвка тянула,   ворох связанных между собой шаров перекати поле. Шлейф пыли, поднимаемый местным транспортом, висел в безветренном зное.
      - Салам алейкум! Аксакал! – Крутов поздоровался со стариком и протянул руку для приветствия.
      Старик был одет в суконный старый и пропылённый халат, который плотно сидел на загорелом теле. Возраст степняка выдавали только морщины, разрезающие высокий лоб продольными волнистыми буграми. Выцветшие под  солнцем глаза, смотрели молодо и лукаво на чёрном лице. Сухие ладони были не очень большими, но ответили на приветствие сильным рукопожатием.
      Из кузова выпрыгнули остальные. Пожимали руки.
      - Здравствуйте, здравствуйте гости! – старик остановил транспорт и пожал протянутые ладони, - пошли ко мне! Чай пить! Рядом живу!
      - Спасибо, аксакал! Скажи, можно через пустыню, вот так прямо, - Андрей махнул в сторону жёлтого горизонта, - проехать на машине до Бельулана.
      Старик оглядел машину, прищурил  узкие глаза, оглядел Крутова, задержал поочерёдно взгляд на водителе, Сергее и Романе. Перевёл взгляд в сторону пустыни и сказал:
         - Не каждая короткая дорога может стать ближней! Верблюд пройдет! Если машина поедет там, где шёл верблюд – пройдёт. В другом месте утонуть может. Верблюд нюхает опасные места: на сор  не идет. В соре утонуть можно. Машина хорошая – пройдёт! Солончак до реки Ласта пройдёт! Реку пройдет! Там немного «чурот » есть. Грязь есть! Потом кум   будет. Человеку плохо там! Я верблюдом по молодости ездил. Колодец по пути нет. Плохо. Есть такыр.  Страшное место есть. «Келмес» называется. На Вашем языке сказать - это «не придёшь обратно!», значит!  Один день верблюд идёт через такыр. Два дня идёт через весь кум. Когда жарко, на такыр нельзя ходить – там «елес »  есть. «Шелдин елес ». А там всегда жарко. Человек может остаться там, а верблюд придёт без него.
         - Ничего не понял! Ты ведь вернулся.
         - Вернулся, потому что был молодой и смелый. И бог меня вернул для того, чтобы я другим говорил – «не ходи Кумойын!» Я больше туда не пойду никогда. Но Вам не скажу: «Не ходи!» Если  Вам надо. Значит идите.
         Старик не собирался отговаривать этих людей, решивших пройти пустыню. Здесь не принято противоречить желанию. Если человек что-то решил – значит, он должен - это сделать! И если люди решили пройти Кумойын – значит это им нужно! А он просто даст хороший совет. Он хотел сказать, что сто коротких километров могут растянуться длиннее, чем  тысяча.  Но  не решил говорить более того, что уже сказал. Он только произнёс:
        - Возьмите много воды! Даже её журчание помогает там жить! Вам не нужно будут, ничего, кроме звука капели и запаха воды. Она в пустыне пахнет как плов для голодного.
        - Спасибо, аксакал! Вернёмся, зайдём на чай!
        - Буду всегда ждать! Езжайте на тот шишка, - старик указал направление в сторону еле приметной возвышенности, - за ней есть «чурот». За рекой всё. Только кум!  Бархан и кум! Потом такыр. Потом опять бархан и кум!
        Андрей вспомнил наставление шефа, насчёт проводника и предложил старику:
        - Аксакал, может быть, поедешь с нами. Покажешь дорогу. Тебя оформим, как проводника – заработаешь денег!
         - Нет! Нет! Я молодой был глупый. Поэтому ходил через Кумойын. Сейчас умный стал – значит, не пойду. Никто из нашего кишлака не пойдёт! В нём остались только умные старики, молодёжи совсем нет, да они и не знает этой дороги.
        Половина всей грузоподъёмности машины было загружено водой - пять металлических бочек – это по 250 литров на человека. С таким запасом можно было пускаться даже в Сахару. А ширина Кумойына была всего каких-то сто тридцать километров. По дороге – это всего-то и езды – два часа. Но, это по дороге!
        Существует правило, что в открытой машине нельзя перевозить людей и поэтому ехали до этого места в, наглухо задраенном кузове.
         - Дальше уже точно не будет постов автоинспекции. Так что поднимайте крышу, - сказал водитель.
        Пыль, въевшаяся в плотный брезент и даже в краску, выкрасила машину в цвет  шкурки старого тушкана. Переднюю и заднюю часть тента завернули и прикрутили ремнями. Теперь свободный проход был открыт для ветра, который создавался движением. Пусть горячего, но  ветра. Он мало давал прохлады, но благодаря ему - не было астматического удушья  закрытого пространства. Теперь можно сидеть на мешках, и смотреть вперёд, наслаждаясь обзором скучного пейзажа. Это было намного лучше, чем в задраенном коробе, в полумраке и неведении.
        В книге кончилась историческая часть и пошло описание более современного времени: «… профессор Кашкарёв, побывавший в 1929 году на окраине Бетпак-Дала, сообщил В.А.Селевину, что казахи-проводники отказывались вести его в солончаки «Ас-сор» потому, что по народным казахским легендам в этих местах, между рекой Ласта и Сары-Су – находятся развеянное ветрами пустыни «кладбище батыров». Место считается священным. В окрестностях «Ас-сор» якобы найдены при рытье колодцев кости, и даже целые скелеты. Кто считает их костями «змей» и «слонов», кто останками кокандских богатырей, некогда сражавшихся за свою независимость…» - вот оно прикосновение к пересечению двух легенд. А не косточки ли воинов Властелина Вселенной, которые погибли от своих отражений,  лежат в этих местах.
          Старик, скорее всего, знает легенды, и поэтому отказывается сопровождать нас. За двадцать лет работы в экспедициях у Крутова, ещё не было случая, чтобы люди отказывались от заработка, только лишь за то, что покажут дорогу. На обратном пути нужно к нему заехать. Поговорить. Он ещё говорил, что за последним  «чуротом» начнётся мёртвая пустыня, в которой не будет ничего, кроме песка и зноя. Но ничего. Не впервой идти без проводника. Тем более имеется карта, пусть даже немного фальшивая из-за возраста. Но вряд ли за полвека здесь что-то изменилось!
        На  твердом грунте просматривалась прямая, малонаезженная и  унылая колея. Посредине двух, будто слегка прополотых грядок из белой глины, шла строчка грубых ростков серой песчаной полыни и седого терескена. На нём просматривались  ярко-жёлтые цветочки, будто солнечные лучи, пойманные в бутоны.
       - Если такая дорога будет постоянно, мы через три часа будем в Бельулане, - весело сказал Сашка.
       - Не забывай, что сказал старик!
      Вскоре дорога запетляла между белых плешин солончаковых поверхностей. Иногда колея углублялась до такой степени, что водитель отпускал руль и высовывал руки в окно, к влажнеющему воздуху, который исходил от приближающейся русла реки. В степях и пустынях наличие небольшого водоема или пересыхающей временной реки, всегда вносит жизненное разнообразие в окружающее пространство. Даже оса, севшая на лобовое стекло, даёт понять, что где-то близко есть вода.
       Перед ярко-зелёным покровом, колея делала небольшую петлю, необходимую для разворота. Недалеко,  виднелась небольшая яма, наполненная отстоявшейся водой. Пойма реки, покрытая зелёным густым илом, была широкой. На гладкой поверхности виднелись  кучки  осоки, словно застывшие зелёные дикобразы. Машина,  почуяв перед собой непонятное препятствие, дёрнулась и замерла в метре от мокрого дна.
       - Конец дороге! Сюда приезжают за водой! Посмотрю, что за грунты, - сказал водитель и выпрыгнул из кабины. С кузова, для разминки слезли остальные. Сергей ушел к яме и наполнил две бутылки водой для определения лаборантами химического состава.
      Сашка осторожно ступил на липкую поверхность речного дна. Жидкая грязь выдавливалась с лёгким чавканьем, обволокла ступню и начала засасывать сапог. Но Сашкины ноги были сильнее – он прошёл весь брод, прощупывая каждый метр дна.
      Андрей открыл книгу: «…первые серьёзное изучение пустыни Бетпак-Дала было предпринято лишь в 30-х годах ХХ века. Это и не удивительно. Мало кто отважится пересекать изрезанную сорами и заметённую песком огромную территорию, где каждая капля воды – событие… Найти желающих добровольно посетить пустыню не так уж много. Ещё меньше их становится, когда эти самые желающие узнают, что для того, чтобы попасть с южного края пустыни на северный, саму пустыню пересекать не надо. Можно проехать по объездной дороге. Это проще и безопаснее…»
       - Ну, что там? – Андрей оторвался от книги.
       - Нормальный грунт. Глинистый и плотный. Очень влажный. Сейчас приспущу колёса, и пойдём, как на танке.
       Послышался  свист и Андрей почувствовал, как машина начала медленно приседать. Покрышки  расширились, приобретая вид  болотоходных траков.
       - Поплыли! – сказал водитель, включая обе передачи. Машина, попав передними колёсами на плавающую поверхность, слегка пошла юзом, но Сашка быстро её выровнял. Пастообразная грязь,  словно перемолотое мясо из мясорубки, поползла из-под колёс. - Только бы не остановиться! Неизвестно, что там внизу, под глиной. Если засосёт, тогда навсегда! – Сашка выкручивал руль в сторону заноса.
      Пологие берега были окаймлены зарослями низкорослого тростника. Несмотря на влажность, верхние соцветия и листья, были опалены солнцем и торчали жёлтыми отмершими перьями.
      Впереди чётко вырисовывался первый бархан. Здесь приречная жизнь и погибель песков соседствовали рядом.    Машина выползла на сухой берег, оставляя ошмётки глины на желтом пляже.
      - Колёса не накачивай! Видишь, впереди «красота» какая. – Андрей указал на высокие ряды песчаных барханов.
      - Сам вижу! – Сашка не любил, когда лезли в его шоферские дела.               
       Две не глубоких, размазанных  канавы от колёс, остались в пойме реки. Они были похожи на след от волочащихся ног в широких галошах.  Вода, спрятанная где-то в недрах земли, поднималась по капиллярам и заполняла  параллельные борозды. Впереди медленно уходя в небо, высилась первая дюна. Узкие ручейки песка перечёркивали её волнистыми бороздками, будто записывали свою музыку пустыни, созданную ветром и печалью  мертвой тишины.
      Солнце во всю прыть летело к зениту. Нескончаемый поток беспощадного жара лился, будто из горна мартеновской печи. Могучие протуберанцы, выстрелянные ядерными взрывами внутри главной звезды, достигали нашей планеты и старались поджечь её именно в этом  месте, которое называлось - Кумойын.
        Это имя переводилось с местного наречия, как «Пески верблюжьих шей». Действительно: вытянутые в сторону господствующих ветров длинные и пологие подъёмы на вершину бархана, напоминали шеи, приставленные к могучим, двухсотметровым  горбам. А если бархан имел изогнутость и выписывался лебяжьей дугой – это придавало своеобразную красоту и изящество этой территории, которую как «барса-кел-мес» - не называл никто. А, что такое «барса-кел-мес», многие знали, благодаря острову в Аральском море, который в настоящее время стал частью материка и переводился довольно поучительно: «Пойдёшь – не вернёшься!».
       Машина устало и зло выла, но двигалась, упрямо цепляясь за горячий песок.
       Андрей переворачивал листы книги. Пробегал глазами по диагонали страницу, и не найдя интересных фактов, листал дальше. Задержал глаза на запоздалом описании поведения человека в пустыне:  «…при жаре в 50 градусов выше нуля, организм фактически сам испаряется. Происходит тотальное обезвоживание. Мозговое вещество, печень, лёгкие, желудок, почки, мышцы, суставы, связки – всё испаряется и уменьшается в объёме. Наступает критический момент – несовместимость с жизнью. Опасность кроется в том, что человек не замечает всей серьёзности происходящего. Думает, что ему всё под силу, он всё преодолеет. А организм слабеет, теряя жидкость. Если произошла катастрофа ждать помощи нужно в одном месте. Шаг в сторону от места аварии – это уже смерть!..»
      
  Машина лезла на бархан, наискосок прорезая  склон. Из-под колёс отлетали,  горсти  песка и плыли вниз тонкой струйкой. Сбиться с пути было легко, и поэтому  Андрей иногда  просил водителя остановиться. Отходил подальше от машины и сверялся по компасу. Они должны был идти по магнитному азимуту в 45 градусов. Влезать на бархан «в лоб» водитель не хотел. Приходилось обходить крутизну, уменьшая уклоны.
   От реки было пройдено километров пять. Сашка вытирал мокрым  рукавом  лоб, с которого сочились капли пота, будто густой кисель из дуршлага с маленькими дырками. Колёса  шли по песку зигзагами,  руль  вибрировал.  Дублёная кожа ладоней, покрытая толстой коркой не сходящих мозолей, скользила по баранке. Машина была на середине бархана, когда  по  крыше кабины раздался стук и крик:
      - Стой! Стой! Там труп! – это кричал Роман, неистово колотя в железо.
       Сашка высунул голову в окно и крикнул:
      - Заеду наверх! Здесь нельзя! Сползём!
       - Там!  Там! Внизу! – кричал Ромка. Он будто боялся, что увиденный им «труп» исчезнет.
      - Посмотрим, что там они увидели! – сказал Андрей, выпрыгивая в песок.
      Роман с Сергеем уже сбегали вниз бархана. Сашка никогда не оставлял машину одну, тем более в непонятных местах. Андрей широкими шагами, легко скользя вниз по сыпучему склону, догнал друзей. Он даже не спросил Романа, что он увидел? Была какая-то апатичность. Нет, не ожидание сюрприза в виде человеческого обездвиженного тела, а простое безразличие. Оно всегда появляется в местах, где смерть преобладает над жизнью.
    
      Череп и часть шеи были обглоданы. Остальной скелет верблюда стягивала сухая  кожа, похожая на пожелтевшую сухую бумагу. На ней местами торчали клочья белой шерсти. Шкура  обтягивала кости так плотно, что казалось, была притянута к ним вакуумным присосом и повторяла всю конфигурацию скелета. Возможно, этот верблюд уже при жизни был таким худым, а может быть, жаркие суховеи иссушили когда-то упитанное тело. Шел ли он с караваном или был болен, отстал и заблудился. Вообще-то слово «заблудился» и «верблюд в пустыне» не совместимы между собой. Такого в природе не может случиться. Скорее всего, он был больным и пришёл умереть в свою стихию.
      А может быть и другое: известно, что лошадь чувствует  усталость и, поняв её можно остановиться на отдых. А верблюд не знает усталости. Он идет до последнего шага. А когда иссякают силы - он просто падает. Или отдохнёт и пойдёт дальше или умрёт, как этот, который лежит вдали от дорог и оазисов.
      Не очень приятный осадок остался от встречи. Но все отнеслись к этому спокойно. Соседство жизни и гибели в этом мире постоянно. Созерцание смерти людьми, будь то мёртвая муха, верблюд или человек – показывает, что есть грань между «живым» и «неживым». Но эта грань так тонка, что живой не может представить её микроскопической незащищённости. Достаточно тонкой иглы, чтобы рухнула эта преграда, и жизнь легко обернётся в смерть.
      Машина шла зигзагами. Руль дёргало. Всё чаще Сашка останавливался и давал отдых рукам. Крутов в это время считывал показания спидометра, отходил, проверял азимут по компасу, и наносил маршрут на карту. Затем забирался на кабину, осматривал местность в бинокль и описывал в полевом журнале ландшафт. Сергей также делал пометки в своём журнале, согласовывая местоположение с Андреем.
      Такыры начались неожиданно. Соскользнув с последнего бархана, машина, коснувшись твёрдой глиняной поверхности, звучно зарычала голосом победителя.
     - Сколько километров будут тянуться эти такыры? – спросил Сашка.
     - На карте они не обозначены.
     - Включу подкачку, а то камеры изжуём! – сказал Сашка.
       Среди песков, высыхающих тысячелетиями, имелись блюдца, в которые редкие дожди смывали оседающую глинистую пыль с песчаных холмов. Она стекала в одно место, наслаивалась и образовывала  пространства, высохшие до гранитной твёрдости. Стянутая пеклом, словно кожа окаменевших динозавров, рвалась и образовывала огромные площади глиняных полигонов. Если на песках можно было увидеть ящерицу или низкорослый кустик колючки, а каждый бархан давал радость ожидания тайны, то здесь на такырах: ровное неоглядное пространство, размеченное многоугольниками, было безжизненно, будто приблудившись из космоса.
        Такыры -  это самая безопасная часть пути. В них нет ловушек и ям. Ровная поверхность с твёрдым, словно каменным покрытием давала хороший проезд. Загнутые, тонкие края глиняных многогранников подминались с лёгким хрустом, словно машина ехала по яичной скорлупе. На потревоженном верхнем слое, чётко проступал рисунок протектора из измельчённой пыли. Ветер выдует её и оставит тонкое углубление, которое уничтожит первый, редкий дождь.
      
               
           Солнце отражалось от открытой страницы. «…автор Гульсум Кунелеков гарантирует правдивость приведённой заметки, т.к. был лично знаком с майором Алексеем Валентиновичем Быстровым, который поведал ему эту историю. Он  характеризует его, как честного человека, не способного к авантюрному обману: «Осенью 1976 года на полигоне Сары-Шагал, что находится в пустыне Бетпак-Дала, военные сбили НЛО. От уничтоженного объекта удалось найти только небольшую коробочку, в которой оказалась главная «начинка». С неё  впоследствии скопировали микросхемы, послужившие началом внедрения новейших технологий в ракетостроении…»
        - Что за ерунда, - подумал Крутов, - в такой серьёзной книге писать о сомнительном происшествии. Во-первых, если даже: сбили и нашли эту самую коробочку! Так там вряд ли была начинка, похожая  на компоненты, из которых сделаны наши микросхемы. Это равносильно: в XII веке, ратнику из войска Юрия Долгорукова, найти автомат Калашникова и что, через некоторое время начнётся их массовый выпуск на просторах Древней Руси! Ведь нужно было вначале догадаться – для чего эта «штука» вообще нужна?
      Такыры тянулись долго. Далеко впереди, из шевелящёгося от зноя горизонта, навстречу приближалась мутная расплывчатая точка. Постепенно она начала приобретать очертания, словно наводилась резкость на экране вселенной.
      - Опять священное дерево, наверное? - сказал Сашка.
      - Не похоже. Откуда на такырах дерево?
       - Вроде движется!
      - Что здесь может двигаться? Мираж, наверное.
      - Какой-то он интересный, мираж! Похоже на встречную машину.
      - В этих местах, наверное, впервые за всё существование пустыни, появился первым наш механизм. Встретиться двум машинам в этом пространстве – немыслимо! Здесь, даже «теория вероятности Эйнштейна», даст сбой! – сказал Андрей и засомневался в ответе. Его доводы терпели крах. Приближающийся предмет был явно осязаем.
      Тем временем непонятный объект приближался. Вскоре все увидели чёткое очертание машины, точно такой же, как их – ГАЗ-66.
     - Интересно, кого это занесло сюда? – удивился водитель.
     - Точно, как наша! – Андрей лихорадочно соображал. Мозг отказывался воспринимать происходящее, - Нужно поприветствовать!
     Машина приближалась. Хорошо был виден приподнятый передний полог тента. Начали просматриваться две фигуры, торчащие из кузова. Сашка высунул левую руку в окно для приветствия. Из встречной машины также показалась кисть руки. Стали видны мелкие детали на кабине.
     - М-м-мы! Т-т-там! – начал заикаться водитель. Но Крутов сам уже узнал  своих ребят в кузове, а через  стекла разглядел…  водителя и … себя в кабине.
    - Стой! Ст-т-т-то-о-о-й! – растягивая одинаково согласные и гласные буквы, что есть силы, закричал Андрей.
    На сухой глине, будто на гладкой бетонной дороге, покрытой подтаявшим льдом, машина крутанулась, и застыла, повернувшись вокруг своей оси. От резкого торможения и виража, Крутов ударился о стекло кабины. Из кузова послышались  маты и вой.
    Андрей выпрыгнул на землю и посмотрел назад. Как он и предполагал, встреченной машины, как будто и не было. Из кузова медленно спускались остальные.
    - Что за дьявольщина такая? У нас, у всех «поехала крыша»! Такое бывает? Что это?
    - Это обычный мираж! – уверенно сказал Андрей. Хотя о таком чётком мираже, чтобы различимы были даже заклёпки на кабине, он не слышал. - Кто запомнил номер машины?
    - Первые цифры были 25 – это я точно помню, а остальные, кажется – 30!  Страх пришёл, когда увидел себя и Ромку, рядом!  – ответил Сергей.
    - Успокойтесь! Это обычный боковой мираж. Мы ехали параллельно вертикальной плоскости горячего воздуха, и отразились в нём, как в зеркале. Здесь, возможно недалеко такыры граничат с песком, а испарение от них разные, значит и плотность воздуха не одинакова. На таких стыках обычно и случаются миражи. Сейчас давайте успокоимся! – Андрея самого трясло от увиденного. Он не должен показывать своей нерешительности, и пытался вспоминать все знания о миражах и неопознанных объектах.
    - А, почему тогда цифры на номере были «не наоборот»? – вмешался Сергей, - да, точно! Они были обычными.
   - Это тебе показалось! Видишь, номера нашей машины начинаются на 52, а в зеркале, значит, будет – 25! Всё правильно.
       - Если было бы отражение, тогда я видел бы буквы «МИФ» в первую очередь. У нас ведь номер 52-03 ФИМ. Буквы сзади, а значит, в отражении они должны быть спереди, доказывал свою правоту Сергей. И он был прав.
  - Ты был в шоковом состоянии, и поэтому тебе так увиделось, - Андрей пытался повернуть разговор в обыденность, словно такие миражи встречаются ежедневно, как восход и закат.
   - Нет! Здесь всё равно, что-то не так! Не по настоящему, - вмешался водитель, - мне было не до смеха, а тот, в отражении нагло улыбался.
   - Да, точно! И мой, кажется, хихикал. Противная, нагловатая улыбка была на лице. У меня такой не бывает. Она словно спрашивала: «Что, не ждали?»,- сказал Роман.
   - Перекурите пока! Мне нужно собраться с мыслями! – сказал Крутов и отошел к тому месту, где промчалась призрачная машина.
   Он посмотрел на такырную  поверхность, и ему показалось, что края некоторых  многогранников имеют свежие сколы. Он присел на корточки,  взглянул  в ту сторону, откуда ехал призрак, и четко увидел… две тонкие параллельные полоски, которые вырисовывались из мелких обломанных краёв, в сплошной пунктир. Повернулся назад. Строчка следа обрывалась в том месте, где пересеклись две машины, словно вошли друг в друга. Андрей отошёл подальше, чтобы его никто не видел и, достав рулетку из полевой сумки, замерил расстояние между сбитыми кусочками. Оно равнялось 180 см. Ровно такой промежуток был между центрами колёс у автомобиля ГАЗ-66!
   - Миражи следов не оставляют! – это  знали все. И если он покажет эту параллельную колею своим людям – будет хуже, чем есть сейчас!  Как бы ни были ребята крепкие на нервы – такое тяжело воспримется! Тем более, посредине пустыни, где во все стороны одинаковый жёлто-глиняный горизонт. Марсианские долины, по сравнению с этим пейзажем, выглядят цветущими оазисами! И ему, конечно, зададут вопрос: «Кто оставил след?», а он не ответит на него! Его репутация пошатнётся! Ведь все верили, что  - он знает всё! Ну «не всё», так многое!
    - Легенда, записанная шефом в 1948 году, начала обрастать доказательствами. Сомнений нет – в легенде существовала правда.
    Сергей держал фляжку с водой и часто прикладывался к ней. У него сохло горло от хриплых доказательств того, что цифры были не зеркального отражения.
    Андрей в это уже верил стопроцентно. Но тогда: «Что это было и почему исчезло, только поравнявшись с ними? Загадка была безответной. И ответ на неё искать опасно – кто поверит? И  у кого  искать?  У психиатра?»
    - Наш клиент! – будет ответ!
     Сашка – этот мужественный парень, прошедший через страх и боль страшной войны, стоял с открытым ртом, который обрамляли высохшие губы, и смотрел в пустоту выпученными глазами. Он будто не чувствовал  горячего колеса машины, на котором сидел. Палёный запах резины исходил от скатов. К нему примешивался вкус жареного машинного масла, которое  испарялось внутри капота.
     - Это же ужас какой-то! Приведение! Что это? Что?
     - Я же сказал, что это мираж! И успокойтесь. Что, мы после каждого видения будем сходить с ума? – спокойно сказал Андрей, хотя у него уже были стопроцентные сомнения в своих же словах. Он знал, что не могут так отчётливо быть видны заклёпки, болты и вмятины у миража.
     Водитель отказывался садиться за руль. Роман и Сергей беспрерывно курили горький дым.
    Чтобы показать безразличие и скрыть беспокойство, Андрей открыл книгу. На последних  страницах было описание легенд и сказаний: «… когда Джунгары вторглись в казахские степи, на их пути стала пустыня. Завоеватели умирали от жажды, а когда набрели на небольшую реку, они посовещались и решили, что десять тысяч джунгар должны были идти завоёвывать казахские аилы, а остальные десять тысяч воинов – их ждать…»
      - Это как раз о наших местах, где мы находимся. А река, на которой остановились завоеватели – это конечно Ласта.  Мы пересекли её двадцать километров  назад, - подумал Андрей, - самое время поучиться у истории.
     «… Через месяц вернулись всего два воина и рассказали страшную правду: «Ни с кем мы не воевали. Впереди была только пустыня без конца и края. Когда выпили всю воду, начали пить кровь и мочу лошадей. Но вскоре умерли лошади. А потом умерли люди!»
     Предводитель джунгар отправил 500 своих воинов, чтобы похоронить умерших. Но не нашли ни одного мёртвого. Десять тысяч покойников пропали в песках…»
     - Дай ключи от сейфа, спирт достану! – к Андрею подошёл Роман.
     - Вы совсем одурели, в сорокоградусную жару пить алкоголь? Хоронить здесь трудно, землю не пробьёшь, она твёрже камня, - на полном серьёзе сказал Крутов, - а трупы везти к оазисам, сам видишь, через полчаса смердеть начнут!
     - Ребята просят! Не могут, успокоится!
     - Да, у самого глазки горят, требуют! Только по 50 грамм! И по машинам! – Андрей подал  ключи Роману. Ему и самому хотелось дать слабину уставшим мыслям.
      Самое трудное дело в пустыне: не поиск воды, и не способность выжить в безмолвном и все сжигающем пекле. Самое трудное и неприятное – это пить раскалённый спирт. Здесь кажется, что шкала крепости и температуры смешиваются. Будто к  девяноста градусам  спирта, прибавляется сорок градусов окружающего пространства. И этот ста тридцатиградусный сгусток застревает в горле и распирает его. Воздух, который нужен для дыхания, не проходит в бронхи. Начинаешь задыхаться, одновременно делая глотательные движения, надеясь, что почти предсмертные спазмы протолкнут в желудок жгучую жидкость. Наконец-то это удаётся, но желудок не желает принимать горькую и горячую непонятность и выталкивает её, обратно. Всё начинается вновь. Будто поршень в двигателе, комок жидкости несколько раз проходит по горлу, смазывая его. И, в конце концов, рассасывается по капиллярам, и уходит в кровь, давая голове недолгий хмель, который снимает напряжение. Приходит безразличие,  наползает безмятежность, которая убаюкивают утомлённые нервы.
      - Никогда бы в другой ситуации не позволил себе алкоголь за рулём,  но пусть простит меня, моя Шишига, - сказал водитель и первым принял налитый стакан спирта.
      Глаза его на красном от натуги лице, казалось, вылезут за пределы глазниц, зрачки лопнут и слёзы брызнут в гранёный стакан и на высушенную до стеклянного звона  землю. Из открытого Сашкиного рта выползал приглушённый стон, будто из сдавленного петлёй смертника. Только глядя на мучение водителя, можно было отказаться от этого испытания. Но этого не сделал никто, и муки приняли все.
           Мираж сразу забылся. Разговор пошёл о скором возвращении домой, хотя командировка только началась.
      - Сколько километров от реки мы проехали? – уточнил Андрей у водителя.
      Сашка встал на подножку колеса, взглянул на спидометр и ответил: « Чуть больше двадцати!»
      - Отлично. Мы можем здесь устроить привал. Мне необходимо засечь координаты,– выпитый спирт начал диктовать Крутову незапланированные решения. - И поэтому можно ещё по 50 грамм! Пока не окосели, вытащите раскладушки, постель и теодолит  с треногой.  Да, и зонт не забудьте.
     Тень, которую отбрасывала машина, вполне хватало на четверых. Но она спасала только от прямых солнечных людей. Горячий воздух, пустой как дистиллированная вода, не давал полного насыщенного вдоха. Раскалённая струя царапала гортань, обожжённую спиртом, словно шершавая лапка птички с острыми ноготками. Коготь вонзался именно в то место, где протекала неподдающаяся струя алкоголя.
     - На, выпей ещё! – Роман протянул Андрею стакан.
     Пить не было смысла. Андрей после непонятного явления оставался спокоен. Дурманить мозги и впоследствии страдать, ради нескольких минут сомнительной эйфории не очень хотелось. Но общий настрой всей партии, сплочённой и дружной, давал совет: «Делай, как все!» И Андрей сделал. Вторая порция спирта пошла без мучений.
    
      Крутов отошёл подальше от машины, в трещину между такыров воткнул острую ножку зонта. Поставил штатив и сходил за теодолитом, который находился в коробке и был замотан ещё  куском белой материи, чтобы предотвратить нагрев прибора. Андрей прикинул, что успеет понаблюдать за солнечным диском до того, как он скроется за овалом планеты.
      Тонкими струйками со лба стекал пот. Разъедал глаза и пощипывал кожу. С ресниц  упала капля  на окуляр прибора. Она расплылась и мешала ловить сквозь затемнённые линзы яркий кружок солнца, который даже сквозь черноту стекла пробивал глазное яблоко до самого мозга.
     Когда наблюдения закончились, Андрей нанёс место своего положения на карту.  Их  стоянка находилась на одинаковом расстоянии от границы песков и на  параллельной линии с  посёлком Теренкудук,  который был нанесён по координатам Табая. Для определения конца такыров, установил трубу теодолита перпендикулярно их движению и поискал объективом край глиняной желтизны. Отчётливая грань серых песков смотрелась недалеко, километрах в трёх.
   - Это по твёрдому покрытию полчаса ходьбы.
    Крутов быстро собрал инструменты. Всё отнёс в машину и сказал ребятам:
    - Можете разбивать лагерь. Приготовьте ужин. Я схожу к границе такыра. Уж место это очень интересное.
    - Что это тебя прорвало. Не нужно было тебе спирту давать. На подвиги потянуло? – Ромка, как всегда, не мог, не съехидничать.
    - Мне для абриса нужно. Границы такыров нанести на карту, - солгал Андрей. Для глазомерной съёмки, которую он производил, такая скрупулёзная точность была не нужна.
    - Не заблудись!
    - Дальше видимости машины не уйду. Её  видно за 10 километров, а я отлучусь, максимум на три-четыре, - объяснил он и добавил, обращаясь к водителю: «Саша, если не приду до темноты – включишь габаритные огни. В любом случае, меня до утра не искать!»
    - Ладно! Иди!
    Крутов наполнил двухлитровую флягу водой, сунул в карман несколько шариков курута. Взял полевую сумку, бинокль, фонарик. Обмотал голову белым платком и двинулся перпендикулярно их маршруту. Уходя на несколько часов, он «по опыту» знал, что нужно собираться, как на несколько дней. Ему казалось, что именно в этом месте нужно искать разгадку легенды:  «Если воины  вышли рано утром от реки - пусть это будет шесть часов. К обеду, часам к двенадцати, повстречались с призраками. За шесть часов они, в условиях продвижения по песку, и задержек, обусловленных   всаживанием копий в песок, должны были  пройти километров двадцать. Значит, в это время были именно на этом месте!»
   Андрей отошёл уже метров двести. Вдруг резко повернул обратно. Почти подбежал к машине. Влез в кузов. Все, молча,  слушали, как что-то гремело и передвигалось, шуршало и стукалось под тентом. Наконец Крутов спрыгнул. В руках у него была штыковая лопата. Повернулся к друзьям и сказал:
      - Мои три морганья фонариком – значит «Всё в порядке!». Ответите подфарниками. Один круговой – «Идите ко мне!».
    И больше не говоря ни слова, быстрым шагом пошёл  в пройденном направлении. Усталое солнце подходило к горизонту. Андрей был уже далеко, а длинная уродливая тень всё ещё тянулась мимо удивлённых людей, не понявших порыва своего начальника.
    Тело под штормовым костюмом потело. Неприятные струи пота ползли по спине, по груди, животу, рукам и ногам. Ещё горячий день высасывал влагу из  тела. Одежда изнутри была мокрой, а наружная сторона сухой. Микроскопическая прослойка между этих двух состояний  создавала парниковый эффект, который не давал выхода тепла изнутри, но не впускала и наружный жар. Белые соляные разводы покрывали брезентовую ткань штормовки. Закат создавал надежду на остывание дня.
    Крутов часто оглядывался. Машина отчётливо вырисовывалась посреди голой плоскости. Испарина постепенно пропала, и чистота воздуха не искажала пространство. Под подошвами сапога мягко и приятно хрустели загнутые края такыров. Полоса песка была видна отчётливо, но приближалась очень медленно. Страх того, что не успеет до захода солнца, что-либо сделать, появилась у Андрея.  Пьяная одурь постепенно уходила.   Она мешала отчетливо соображать и думать. В голове копилась тяжесть похмелья. Но Крутов не жалел о выпитом спирте. Лёгкое опьянение, всегда давало толчок какой-то идее. И теперешний порыв  пришёл благодаря хмельной эйфории.
    Солнце ещё держалось на уровне земной параллели и излучало красный свет, когда Андрей подошёл к границе такыров. Чёткого разделения здесь не было. Вначале появился тонкий песчаный налёт, заполнивший межтакырные дыры, потом  небольшие бугры, которые переходили в невысокие барханы, укреплённые редкими кустами селитрянки. Сейчас была середина её годовой жизни, и растения сбросив цветы, торопились вырастить плоды и успеть развеять семена. Благодаря этим низкорослым скрюченным кустам, на  границе песка и глины уровень почвы оставался неизменным. На смену сметённого песка, следующий ветер приносил новые наслоения.  Так продолжалось столетия.
     Какое-то предчувствие было у Крутова. В посиневшем небе появились серые цвета. От  западного горизонта к зениту неба  цвет густел, а на востоке – небо было уже чёрным и сливалось с земной далью. Силуэт машины был ещё виден. Желтый песок, словно пересытившись за день солнцем, немного флуоресцировал. Андрей двигался параллельно границе. Что он хотел увидеть – он сам не знал.
    Впереди, словно резкий мазок белилами на темно-охристом холсте, мелькнул светлый штрих. Он будто специально дожидался крутовского взгляда. Вспыхнул, и моментально посерел в угасшем дне. Андрей склонился над торчащей из песка  белой костью. Осторожно потянул и вытащил ребро. Он  изучал анатомию, когда  учился рисованию, и ошибиться в определении  детали человеческого скелета  не мог.
    Заколотилось ждущее сердце. Ещё раз поверил Крутов в себя. Он воткнул лопату около  места находки. Отошёл к чистому месту на такыре. Снял с себя амуницию, разделся по пояс. Ребро завернул в головной платок. Вернулся к лопате и, не намечая никакого дальнейшего плана - начал копать канаву, параллельно границе такыров. Сверху песок был сухой, плохо задерживался на лопате, и половина его высыпалось обратно в канаву. Но на  полуметровой глубине грунт стал тяжелее. Он был не влажным, но по весу и сцеплению песка чувствовалось наличие какой-то связующей силы, которая не давала расползаться комкам. Попадались длинные и прочные шнуры корней селитрянки. Они прочно сплелись между собой. Победили барханы и остановили продвижение песчаных гряд в сторону такыров. Андрей осторожно распутывал корневища, укладывал на дно канавы и копал дальше.
       Темнота пришла быстро. Небо вспыхнуло. Оно показалось совсем незнакомым. Горели даже самые слабые звёзды, которые в другом месте не смели показывать себя.
       Крутов копал и копал. Не отдыхая. Только иногда делал несколько тёплых глотков, сохраняя водный баланс в организме. Вдали загорелись огни – это Сашка включил подфарники. Они моргнули три раза. Андрей ответил тремя точками о своём благополучии. Огни придали уверенности, что он не одинок в  ночной тишине и поиске тайны. Если его теперешний труд будет напрасным – всё равно результат уже есть.
      Андрей   копал на ощупь. Каждый выброс лопаты, освещал фонарём, боясь упустить что-нибудь. Гора голого песка высилась со стороны уклона. Только на два штыка лопаты песок был рыхлым, а дальше лежал нетронутым много веков. Стук лопаты о препятствие раздался неожиданно и так громко, что Крутов замер. Хотелось как можно дольше насладиться трепетной дрожью кладоискателя. Зажав во рту фонарик, он начал разгребать песок. Что-то больно царапнуло палец. Песок был плотным, но всё равно поддавался под силой ладоней. Показалась тонкая пластина, выпирающая ребром.  Можно было сходить за ножом и облегчить откапывание находки, но он боялся, что предмет пропадёт, исчезнет это видение кусочка ржавого металла, затухнет вибрация счастливого  прикосновения к многовековой тайне. Уже пальцами он начал подгребать под предмет. Когда продолговатая полоска оголилась до размера ухвата пальцами – он с нетерпением потянул её. Она легко поддалась.
        Дальше не верить легенде было бессмысленно.
        На  ладони лежал… наконечник копья.

                (Конец первой части. Продолжение следует.)    


   Во второй части Крутов ещё не единожды встречается с непонятностью в пустыне. Ищет разгадку. Знакомится с местными чабанами, которые помогают ему искать ответы на тайны Кумойына.