Биография творца не вписывается в обычные рамки. Судить о нем, как о простом смертном нельзя, ибо он изначально носит на себе печать дара Божьего, которого нет у простых смертных.
…Творческое объединение Санкт-Петербургских художников Литографский клуб в начале 1990-х гг. находилось на Литейном проспекте, близ Мариинской больницы, немного наискосок от знаменитой Академкниги. В назначенные печатником Михаилом Муськиным дни мы заходили в арочную подворотню и открывали затрапезную дверцу. Сегодня в подворотне расположился SEX-магазин, – истинное веление времени то, чего нам не хватало в заснеженной России.
Помещений в клубе было несколько. В одном из них на столах, что стояли вдоль стен, располагались бело-кремовые литографские камни, на которых все рисовали. У каждого художника определялось конкретное место, где он держал камни и принадлежности.
Была там рабочая комната с двумя литографскими станками, где царствовал печатник. Рядом была подсобная комнатушка, в которой Муськин на сырую передирал литографские плиты толщиной 10 – 15 см. Он задавал им с помощью песка нужную художнику шероховатость. Она была от заметной бугристости до лощено-зеркальной. Поверхность подготовленного камня приятна на ощупь, но ее нежелательно трогать руками. – Известняк гигроскопичен, как мрамор. Последний на кладбищах Северной Пальмиры подвержен воздействию кислотной атмосферы, приобретат характерный серо-черный вид и каверны размером до нескольких сантиметров. Известняковые камни реставрировать, фактически очищать от патины времени сложно.
В комнате с чайным столом мы переодевались, перекусывали и отмечали праздники, – дни рождения, Новый год, презентации выставок.
Восхищения исполнявшимися литографиями я не испытывал. Уровень фантазии и мастерства местных художников оставлял желать лучшего. Моя особенность как ценителя графики состоит в том, что я не восхищаюсь содеянным другими. В графике мне редко что-либо нравится. К своим рисункам я отношусь спокойно, расценивая их больше, как интеллектуальный эксперимент, игру.
В Литоклубе царила бодрая атмосфера, перемежавшаяся праздниками по поводу презентаций того или иного мастера. Если выставка была рядом, мы бегали на открытие хлебнуть горячительного, пообщаться с околотворческим народцем. То было общественное объединение, находившееся на содержании художника-коммерсанта. Однажды он заскочил к нам и сообщил, что менты отняли у него пистолет. – Таков был наш бизнес в эпоху перестройки.
Ведущими рисовальщиками в клубе были Валерий Мишин, Олег Яхнин, Борис Забирохин, Латиф Казбеков, – местные мэтры. В свое время они по очереди перебывали в бюро Графической секции питерского СХ. Трое из них – Мишин, Латифов и Яхнин рекомендовали меня в эту замечательную организацию в качестве кандидата. Я, заплатив взносы в 1994 г., больше в Союз не показывался. Успокаивало то, что очередную вершину мы взяли.
В Литоклуб пришел я ведомый членом бюро и преподавателем художеств Олегом Яхниным. Он представил меня хорошим художником. Мы порисовали чуток и сразу сели праздновать Новый (не помню какой) год. Было молодо и весело.
Питерский изограф – народ компанейский. Кто-то пел из вологодского и архангельского фольклора, кто-то витиевато говорил стихами и прозой. Отрадно то, что на таких сходках всегда под рукой оказываются искусствоведы. С ними можно сотворить заказуху. Некоторые писаки наглеют и пишут о посредственностях, что те великие люди. На самом деле это не так. Любую дрянь сбрендивший пиарщик раскрутит так, чертям тошно будет. – При этом стоящий мастер может остаться в ниглеже.
После первой моей самостийной выставки-персоналки в ленинградском кинотеатре «Молодежный» (1984) ЮК познакомил меня с какой-то искусствоведкой, с которой я общаться не стал. – Не всякая женщина была мне интересна.
Впоследствии я наездами посещал Литоклуб, рисуя по месту, забирая малые камни домой. Дома была возможность работать не спеша. Я понял, что печатник в литографии – ключевое звено, с которым надо работать. Хороший печатник, сказывают, был в то время в Минске, но я туда не добрался.
На печать и рисование литографий надо иметь немалое время, приличные деньги. Все ударяло по бюджету семьи, которая терпела и терпит мои увлечения. Это тоже талант. – Талант семьи. Не случайно, первую свою замечательную книгу по краеведению я посвятил страстотерпице, – жене моей пред Богом – Севостьяновой Тамаре Юрьевне.
Рукопись книги, по которой плачет городской архив, составила ок. 700 машинописных страниц, но перед набором все было написано авторучкой. – Это очень большой объем. О сложностях в издательстве «Псковское возрождение» (2003 – 2005) сегодня вспоминать не хочется. Дилетанты и троечники промурыжили меня там полтора-года. Само исследование темы и адаптация в региональной истории заняли более десяти лет. Сегодня у меня собран исторический материал, который позволяет писать сразу несколько книг по родному краю. Я как раз занимаюсь этим.
Помнится, в то время Мишин был занят «нетленкой». Напару с Муськиным они ваяли иллюстрации к малотиражной книге. Малоформатные литографии нескольких цветов бесконечно вылизывались по скрупулезной манере Валерия, а в конце еще и корректировались красками. Станок был практически занят художником.
Муськин судил о графиках налево-направо, всегда по-своему. Сведения о достижениях мэтра перемежались у него с местечковыми оценками личного порядка, с явными предпочтениями и антипатиями. Мне пришлось слышать нелицеприятные оценки работ Яхнина, Волосенкова, что, может быть, было и верно. Не все мастера на протяжении жизни работают ровно. Творчество, как синусоида, имеет взлеты и падения. Вершины и провалы иногда длятся годами. В СХ то называют «творческая бездеятельность» или «творческая активность».
Суждения художников о коллегах чаще субъективны. При этом суд художников – высшая инстанция. Понимание творчества приходит через некоторое время после ознакомления с произведениями. Новые Стасовы сегодня нужны. Коллекционеры, менялы, ростовщики и полу-родственники от искусства, оценивают работы неверно, с коммерческой точки зрения. Рисовать они не умеют, но судить берутся. – Где логика? Так помер от духовной бескормицы Ван Гог. Гогену денег всегда не хватало, Модильяни. У Рембрандта старость была незавидной. Саврасов без конца тиражировал одну и ту же работу. Все м;рли без денег, а будь возле них понимающий люд, этого не случилось бы.
Порядочность в ИЗО – редкость, Что говорить, если взаимовыручки у художников нет, процветает необъективность оценок. Творцам элементарно не хватает жизненного пространства.
Некто в те годы негативно оценивал творчество Гавричкова, перегруженные деталями его листы. Многословие автора дало возможность наработать технологические приемы, которые впоследствии позволили занять приличное место под экслибрисным солнцем. О сюжетной стороне Гавричкова сегодня судить не буду, т.к. новых работ его не видел. Подтверждается старая истина, что ничто не ново под луной. Явление экслибрисиста – вещь тривиальная, явление творца – событие. – Творца и новатора всегда надо поддержать, ибо он всем путь укажет. – Это предтеча.
Пришлось как-то ночевать в мастерской Мишина. Она находилась у Круглого рынка, являвшего фактически треугольник строения у воды. Мастерская была чисто аскеза, без всяких на то бутылок, посиделок, картин. В ней наличествовал истовый дух кондового Питера, не хватало только проигравшегося Федор Михалыча.
Кстати, в музее писателя, в обшарпанном углу Питера, устраивались художественные выставки, что придавало им колорит Пальмиры. Делались выставки у Пушкина, на прославленной Мойке 12. Там выставились девчата под верховенством Кати Савченко. Симпатичная девица завидной энергетики она выставила онажды поделки свои в Мраморном дворце.
Мастерская Валерия была аскетична, а для меня сердечна. О сухости Мишина ярче всего говорили его обнаженки, жесткие, как работы Рокуэла Кэнта. За двадцать лет груди его наяд не изменились. Надо упомнить, что он в то время тиражировал отпечатки плоских реалий, – вымазанных краской монет, скрепок, тканей, листьев и всего, что можно было засунуть между валом и талером. Оттиснутое на прекрасной бумаге, все представляло взрослую забаву под факсимиле. Под тот стиль была подведена идеологическая база и придумано название, но я за ненадобностью забыл его. Педантично-бесстрастная аккуратная графика Валерия хорошо смотрелась в изданиях. Каждый лист его был законченным произведением. В оттисках чувствовалось строгое построение и нарочитость кроссворда, который зрители должны были разгадывать раз за разом.
Листы Мишина приятно хранить ввиду прямолинейной морали, которая бьет в лоб. У него нет эскизности Серова, Матисса и Феликса Волосенкова. Произведения часто похожи на компьютерные оттиски и близки книжному дизайну.
По рассказам Мишин баловался и литературкой. Его опусы довелось рассмотреть в настоящее время. Оказалось, что стихи и проза мастера являются отражением его графических экзерсисов. Человек един во всех проявлениях. На этом построена психология.
Перед нами приличная литература, раскрывающая Мишина как мистерию, где часть вещей сделана с инженерным вывертом и расчетом, в духе словотворчества времен излома веков и великой октябрьской ВОСРы:
Кара-
Богаз-
Гол.
Газ-
Кара.
Бог
Краги
раб
забор
барак
голь
глаз
соль
мрак
Кара-
Кара-
Лаз
-газ
дыра
Кара-
Богаз-
и в фас
и в глаз
Кара-
Богаз-
Кара-
Богаз
Фас
Караул…
(в честь Галича).
Другое ассоциативное словотворчество, – цепляние за фразу русского языка, который, якобы, в чем-то виноват:
дошел до точки,
дошел до стенки,
снял ботинки,
вынул стельки,
пошел вдоль стенки…
дошел до ручки,
дошел до дверки,
надел ботинки
и постучал…
Имеется и сделанный пальцем конструктивизм прозы, с элементами никчемной дегенерации, которая неприличествует мастеру, а в конце ссылки на великий и могучий, которым, де, говорит толпа:
Конструктор
Шёл по улице, вдруг – бамз – ё. т. м!*, жопа отвалилась. Заметил сразу, двух шагов не прошёл – спохватился, не как в прошлый раз, когда промешкал, вернулся и едва нашёл свою жопу, ни х. с.**, – сиротливо лежит в пыли, какой-то х. в ш.*** наступил, плюнул и бросил рядом пустую банку от пива. Сейчас, славненько, успел, поднял, приладил и пошёл, как ни х. о.****. Иду себе, иду, вдруг – блямз – ё. т. м!*, опять отвалилась. Вернулся, пытаюсь поднять — не получается, видать, шарнир в заду заклинило, с трудом изловчился, поставил на место, закрепил.
Что поделать, с жопой в последнее время – одно беспокойство, постоянно отваливается, того и гляди, к е. Ф.*****, совсем потеряется. Прежде было спокойнее: жопа крепилась на металлических болтах и приворачивалась гайками с левой резьбой и контршайбами. В случае потери гайки — легко находилась замена, можно даже было временно закрепить проволокой. Потом металлический крепёж заменили, м. т. ё!******, пластмассовым. Технология изменилась, наверное, кстати – интенсивные газообразования, о, ё. т. за н.******* – возраст – стали разъедать болты, гайки то и дело прокручивались. Пластмасса, бесспорно, – знак прогресса, но пластмассовую деталь не починишь, не подточишь – глухо. Поломалась и – п.******** рулю…
(Из цикла «Словарный запас»).
(Аналоги у Хармса и Кнышева).
И еще. – Радует единение мастера со своим народом, хотя бы в одной знаковой эпостаси. Дата написания вещи свидетельствует, – есть еще порох в пороховницах:
Алкоголь в моей жизни / 22.01.2007
Невинная пробка
Люблю природу, потому что родная. Как речь.
В первый же погожий день рванули к заливу. Взглянуть на горизонт, вдохнуть свежий воздух Балтики и глотнуть свежего Балтика #7. Прямо на бережку – всё good quality.
Без вопросов Lapin Kulta из-за горизонта с противоположной стороны залива, как ни смотри, разлива совсем другого, но, должен сказать, с годами обретаешь казановью покладистость: та женщина, которую сей(момент)час любишь, – самая красивая, то пиво, которое сейчас пьёшь, — самое лучшее. Главное, чтоб вдосталь.
Пиво прихватили, открывашку забыли...
Справиться с пивной крышкой – проще простого. Поддеть любым твёрдым предметом, зацепить за какой-нибудь угол или выступ и — готово, ан почему-то бутылка сразу тянется в рот... и зубы (где ж мои зубы?) – тю-тю...
Питие – есть веселие, а веселие всегда нетерпеливо и поспешно. Ох, как хочется быстрей вскрыть бутылку, выбить пробку, выпустить Джина, Джина-тоника, Белую лошадь, почти пегаса, вкусить аромат Букета Абхазии или Букета Молдавии, взглянув в Чёрные глаза Южной ночью.
В Советском Союзе все водочные бутылки, кроме экспортного варианта Московской и Столичной, закрывались металлической крышкой с хлястиком, потянув за который можно было распечатать бутылку. В открытом виде крышка напоминала лебедя, поэтому так и называлась – лебедем. Шейка у лебедя часто отрывалась, в ход шли зубы, в годы перестройки шейку вообще убрали, зубы стали лететь катастрофически. Полиэтиленовые пробки винных фугасов с Агдамом, портвейном 777 и 33, Солнцедаром, Плодовоягодным (в просторечии Плодововыгодным) были также не подарком. Хотя такую двойную пробку, одной частью входившей в горлышко, другой облегавшей его снаружи, можно было без особого труда сковырнуть при помощи ножа или ложки, зубы почему-то оказывались на передней линии атаки. Скажем прямо: к 1991 году страна подошла с зубовным скрежетом переломанных зубов...
Особый предмет – шампанское, Советское шампанское, или попросту – шипучка. Берёшь в руки бутылку, вожделенно снимаешь фольгу, находишь хвостик проволоки, крепящий пробку, начинаешь откручивать (в это время из телевизора: бом-бом-бом – до наступления нового года осталось девять секунд), делаешь пару поворотов – кончик проволоки обламывается (бом-бом-бом – ещё три удара)…»
В следующих строках мастер, скрупулезно с любовью описывая детали действа, демонстрирует полное знание предмета и безболезненное восприятие спиртного.
Литература художника – документ эпохи. Совокупность произведений Мишина являет миру часть его личного «я» («эго»), что отрадно, ибо творец не должен чураться писать биографию. – Он избрал такую форму. А что написали другие?
По объему творений В.А. Мишин, родившийся в Крыму, сегодня практически близок своему земляку Айвазовскому, что не может не радовать. Он, в отличие от некоторых, разнообразен по жанрам и работает в разных стилях.
Мастера отличает природное упорство, работоспособность и фанатизм в достижении поставленной цели. Работа» – это кредо художника, который колдует над листом, не оглядываясь по сторонам. В работе художник трезв и не косноязычен.
Яхнин в то время рисовал и печатал порнографические листы с примитивными мужскими гениталиями. Он, очевидно, полагал это оригинальным, но это было чистой воды фрейдизм. Какое-то воздействие на него оказало творчество порнографа Баркова, которого он умудрился проиллюстрировать. У меня имеется пара эскизов его к опусам подобных Баркову, которые вышли в позорной питерской серии под рубрикой из трех букв. Тут бывшая столица оказалась в новациях.
Яхнин был небольшого росточка, с какими-то завитушками на иудейской голове, как у некоторых персонажей на многострадальной картине Иванова «Явление Христа народу». Кто-то подсмеивался над ним, но я относился к нему с уважением, ибо у Олега было много профессиональной графики, живописи, он с успехом выставлялся за границей. Карманных денег у него в достатке не было, как не было у других «свободных» художников. Впоследствии, я видел, что он вышел на экслибрисные заказы, а значит, стал получать пиастры. В нач. 1990-х гг. экслибрисом жили многие приличные графики СПБ. Впоследствии я прочитал, что он активно занимался общественной работой. – Это исключительная редкость в художественном стане. Им, например, была организована в Санкт-Петербурге I Биеннале графики (03.2005).
Интернет убедительно вещует о нем:
«Олег Яхнин – петербургский аристократ духа, посвятивший всю свою жизнь кропотливой и неустанной работе во имя людей. Он – заслуженный художник России, участник и лауреат более 400 художественных выставок в России и за рубежом, заведующий кафедрой графики Санкт-Петербургского института декоративно-прикладного искусства, директор программ изобразительного искусства международного фестиваля «От авангарда до наших дней», автор и организатор проекта Международной биеннале графики в Санкт-Петербурге, учредитель Центра искусств «Академия графики». Олег Яхнин – многогранный художник, сочетающий в своем творчестве нормы живописи и графики».
С этой оценкой сложно не соглашаться, но в его творчестве часто присутствует демонизм, который надо изживать. Большое всегда гуманно.
При однократном посещении мастерской Яхнина (где-то в пригороде, высоко на мансарде) я видел его масштабные вещи на холсте и бумаге, которые хотел бы увидеть еще. На мой взгляд, это большой мастер-трудоголик. Ученики его льнули к нему и дружно явились на персоналку учителя, которую я, к сожалению, не видел. – Всемогущий Муськин назначил мне день печати.
После выставки Олег с группой учеников пришел в Литоклуб, где презентация плавно перешла в дегустацию. Было ворчание по поводу и в том плане, что некие ухари умудрились запаковать в трехлитровые банки воздух выставки. В эти банки зачем-то попали окурки и прочая дребедень.
Заказных инсталляторов тогда развелось – жуть! Они выставляли всякую чушь. Сегодня некоторые из них называют себя актуальными художниками, хотя к художеству никакого отношения не имеют. Мишин рассказывал, что кто-то в Манеже устроил растекание краски и снега по большому холсту, а кто-то вывесил под потолком выставочного заведения т.н. «китовый презерватив». Дети и несерьезные люди находят все это «прикольным».
Яхнин, очевидно, самый разносторонний и масштабный мастер из известных мне в Питере. Богомолов с его сусалкой на громадных иконных досках в сравнении с ним не актуален. Олег – это мастер непознанный нами. Он – деятель высокого порядка, во многом, недоступный рядовому зрителю. Для понимания Яхнина нужна большая художественная подготовка. Осознание значения этого мастера в общенациональном масштабе еще впереди.
Яхнин в серьезных книгах мне не встречался, хотя и рисовал к произведениям Пушкина, Чехова, Бродского, Шекспира, Гёте, Салтыкова-Щедрина и Чуковского. Я видел в натуре какие-то его иллюстрации. Дай Бог память, они были большие. Анализ образов Яхнина надо делать, зная масштаб работы. Я думаю, у меня еще будет такая возможность.
Сам Литоклуб существовал при галерее «Борей», которую мы посещали лишь изредка. На борейскую галиматью мэтры Литоклуба обычно не ходили, хотя их звали регулярно. Так проигнорировали выставку московского художника Макаревича, который в столичных рейтингах стоит высоко. Макаревич представил в Борее дешевые монотипии рыб. Сегодня они болтаются в ЦДХ в галерее Аллы Булянской рядом с работами Шемякина и стоят приличные деньги. Помню, в Борее выставили канцелярский стол с разбросанными обрывками бумаг. Все это было не ново, пахло маразмом западного искусства семидесятых гг. и носило в тогдашней России провокационный характер. До сих пор жанр инсталляции процветает в многогрешной земле. Кому нужны деморализующие человека вещи все знают. Мутная волна художественной пошлости залила Россию. Галерейщики, выполняя социальный заказ, расстарались на ниве разрушения сознания. Россия достойна б;льшего, а галерейщиков этих потомки добром не вспомнят. Не случайно коллекционный бомонд в большей части собирает добротное искусство, на чем собственно и живут питерские графики.
Завзятый технарь Нина Казимова является, напр., фанаткой технологии. Ее с легкой руки учителя называют «королевой акватинты». Насчет королевы я не знаю, но дама она была простая.
В свое время она делала офорты, а супруг был при ней менеджером и курьером. Сегодня Нина выпустила книгу, которую приобрели музеи. Титаническая работа, говорят, заняла 3 года. Любопытно бы было взглянуть на творение подруги по графике Я рад за нее и готов выразить свою признательность при неминуемой встрече.
Хорошо ли, плохо ли, но она не скатилась в «сюр» и «изм», не стала работать по методе Кукрыниксов журнала «Крокодил». У нас любят вчерашний день передранный в графике выдавать за новацию, мало того, за гениальность. Все потому, что экслибрис сегодня в России – это «государство в государстве». Расхожие оценки его даются непрофессионалам и, подпевалами от саморекламы. Кастовость экслибриса ведет в тупик. Само искусство – вещь тупиковая. Новаторские порывы в нем редки. Посредственность вынуждена повторять прошлое, творить она не умеет. В галерее на Солянке (Москва) я видел чистые компиляции живописи Марке. – Галерейщики раскручивают их на полном серьезе. Им невдомек, что подобные работы висят в Эрмитаже. Делать нечего, – галерею содержит комсомольский функционер, заведовавший оформительским делом. У него есть деньги, жене надо работать. Вкладывая во вчерашнее, не ищут сегодняшнего. Мотив таков: «Мы вложились в тройку авторов. Брать на прицеп кого-то еще – не по карману. У нас много ртов, которые мы кормим».
В 1994 году мы с Казимовой удачно прокатились на выставку в Киев, где получили причитавшиеся премии. Графические гранды города на Неве выставки под названием «Религий много – Бог один» не приняли. В этом сермяжная правда этнической графики города. – Никто практически не рисует на религиозные темы, кроме Люкшина. Мишин сказал, что ФИО моя на «о», что меня примут за свово, а потому меня, якобы, ожидает удача. Так оно и вышло.
Казбеков на момент посещения моего Литоклуба, чаще работал в своей мастерской, побаливал и находился в литографской стагнации. Болтать с ним мне не приходилось. То было тогда несущественно. Недавно (в 2007 г.) он выставлялся в ЦДХ, в Москве. Я видел его опусы с т.н. «авторской бумагой». Встречалась однажды иллюстрированная им детская книга «Братец лис и братец кролик», но мне приобрести ее не удалось.
Неспешно рисовал в клубе Коля Сажин. Я видел его полуабстрактные композиции (Икар), которые хорошо сочетались по цвету, но литографиями в буквальном смысле не являлись. Они представляли больше живописные экзерсисы на бумаге. Сегодня о Сажине немного вещует Интернет, но в целом серьезной «инфо» о мастере мало. Те графические листы, которые мне удалось разглядеть, заставляли раздумывать на колористические темы. Одна из его литографий представляла нечто наподобие яичницы в красно-фиолетовых тонах. Посреди роскошества графического цвета всплывало нечто, на манер синего желтка. Такое надо представить и рисовать, что есть непросто.
На меня он смотрел со стороны, но, слава Богу, без неприязни. Борода у Коли была добродушная. Не чужда ему была и улыбка.
Его работы сегодня должны быть доступны зрителю. В электронном виде они могут быть выигрышны, поскольку в литографии Сажин оперировал пятном. Этого практически не было у других мастеров, у которых цвет нес вспомогательную функцию.
Перед художником стоит дилемма – цвет, или образ. Редкие всерьез занимаются цветом. Я в своей жизни был знаком с двумя цветописцами, – Владимиром Рябовым в Новгороде и Феликсом Волосенковым в СПБ. Рябов – шикарный мастер, выдававший в 1980-годы уникальную феерию цвета, редкую среди собратьев по кисти. Тематика его представляла классический набор образов в диапазоне от Моне до Матисса.
Колером сложнее оперировать. Большинство художников берут за основу образ и бьют им наотмашь ничего не подозревающего зрителя. Иной раз навязчивой идеей мастера на долгие года могут стать летающие человечки, – персонажи без всякого на то смысла. Они становятся навязчивой фишкой. Объект изображения надо менять, но делать то трудно. Многие не хотят и не могут этого делать. Жаль отказаться от накатанного.
Психологическое воздействие цвета на глаз человека велико. Не случайно, выдающиеся колористы прославились. Их можно пересчитать по пальцам. Мне нравятся Матисс, Ренуар, Моне и Сезанн, образ в творчестве которых окутан в философические цвета и остается за кадром. Крымов – безусловный колорист. Дамы Ренуара всегда по-мещански асоциальны. Гора Сент Виктуар у Сезанна тоже не несет никакой нагрузки. Гора себе и гора, как три сосны «на границе владений дедовых» у Пушкина. Драма Сезанна заключается в названии – «Дом повешенного». Картежники безмятежны, впрочем, как существование человека с этюдником.
Мастера колорита во все времена использовали цвет гармонично, ненавязчиво. Симбиоз цвета и образа иконы есть у Петрова-Водкина. У великого мастера с 1919-го по 1924 г. учился племянник прадеда, пскович Ваня Барсуков. Могилы Мордвиновых и Барсуковых находятся рядом, – на Иоанно-Богословском кладбище Пскова. Я часто бываю там.
В 1924 г. Иван уехал, очевидно, со своим учителем в славный Париж, где проживал до своей кончины в 1970-е гг. То очень темная история в духе III Интернационала. К сожалению, его работы в семье не сохранилось.
До 1919 года он учился в известной тогда в Пскове художественно-промышленной школе им. Фан дер Флита. Она была организована по типу училища Штиглица. Скульптор Вера Мухина никакого отношения к училищу Штиглица не имеет.
Надо отстроить родовой храм-усыпальницу Штиглица в Ивангороде, над восстановлением которого бьется провинциальный батюшка. Историческая память художников коротка, и приснопамятный Собчак до переименования «Мухинского» не добрался.
В Ивангороде хранится много работ Ивана Билибина, был даже музей мастера и жены его – художницы Щекочихиной-Потоцкой. Местные князьки музей упразднили. – Теперь наследие графика хранится в запасниках. – Очередной чиновничий бред.
Я видел личное дело Вани 1919 г. в архиве Академии художеств и даже заходил в класс, где преподавал Петров-Водкин. Но это уже другая увлекательная история, которая ждет своего исследователя. Мне только известно, что где-то во французской столице у меня есть генетические родственники, потомки псковского художника Ивана Барсукова. Если кто-то из парижской диаспоры подскажет мне что-либо о них, я буду рад. И в псковском музее тоже интересуются темой выпускников школы Фан дер Флита.
В годы войны Иван попал в немецкий концлагерь, где встретился со своими земляками. После освобождения он угощал их в ресторане и написал письма псковской родне. Попали они в КГБ.
По левую руку от меня в Литоклубе, через камень работал Борис Забирохин. Он делал все в черно-сказочной манере на мотив детских страшилок, которым у него всегда не хватало цвета. Как человек он был проще, и западал на русский фольклор. Однажды мы пили чай в каком-то издательстве в центре города. – Он был на короткой ноге с дамами. В издательствах надо представляться на манер Ляпис-Трубецкого, и знать все о турбулентных потоках гонораров.
Книги Забирохина попадаются в магазинах города. В одной из них его не устраивало то, как дизайнер распорядился иллюстрациями. Технарь обрезал рисунки по живому, и, делал диссонанс – желтые подложки.
Забирохин – истово русский художник, чуждый абстракции и авангарда, умеющий в карандаше чувствовать туманы. Явным фэнтези Руси являются его опусы с Бабой-Ягой, Домовыми и проч. Есть у него экслибрисы на политические темы, живописующие времена тоталитаризма с помощью окровавленных топоров, масонских звезд и страшных чекистов. – Это сегодня уже не цимусно. Мировая закулиса держит Россию не с помощью страха, а в мягких лапах голодного гламура. Не случайно, американец писал: глобальное управление планетой существует 150 лет. Интернационал и Глобализм – близнецы-братья, черные в;роны одного гнездовья.
Страшная штука жизнь. Москва пошлый город. Питер в этом отношении нравственнее. Но и он холоден.
О Забирохине много говорила его борода, придававшая его внешности облик веселого дьякона из провинции. Сюжеты его касались Руси, не Питера. Возможно, где-то у него нарисована столица, но я тех работ не упомню. Мне кажется, Борис может работать Гоголя, Чехова, проч. классику, но для того классиков и Питер надо чувствовать, любить его каналы, грязную архитектуру, – дома, не красившиеся со времен Ф;дМиха.
Стоящего Петербурга в графике сегодня обидно мало. То, что нарисовано, городом не является. Гениальное прочтение СПБ у мастеров «Мир искусства» и у художников первоначальной советской школы. – По их стопам сегодня почти никто не идет. Питер и Петр у Люкшина комичны, как Петр Шемякина.
Мне кажется, не надо смеяться над Питером и Петром, шаржировать великое прошлое. Императора и Город надо воспринимать серьезно. – Это наш Император. Это наш Город. «Местечковый стеб» столице ни к чему. До города надо дорасти. Питер – не Городок скоморохов, которых раньше в ограду погоста росто не хоронили.
Забирохин жил в своей мастерской, на Мойке, по соседству с мастерской Мишина.
Многие авторы составляют личные замечания о бомонде «на закуску», и правильно делают. В Интернете поведали: Яхнин крапает при свете луны книгу. Не думаю, чтобы он писал роман. – Романы у художников получаются плохо. Люкшин свою выставку назвал «Дневник паломника». Наверно, и он что-то пишет. От его воспоминаний толку было бы много, но шубу на них не купишь.
Художница Алла Джигирей, работавшая в Литоклубе, затеяла однажды рисовать местных нищих. Путем агентурной работы ей стала известна их фюрерша, которая сидела на своем месте в центре Невского. Ее окружали собаки. То была беспроигрышная с точки психологии задумка. За возможность свободно работать на хлебном месте побирушки отстегивали фюрерше общаковую долю. На тему нищенской мафии делались передачи и писались статьи. Алла делала проекты иллюстрации книг, но я их в продаже не встречал.
Частенько на огонек хаживал нескучный Юра Боровицкий, художник из питерского пригорода, проживавший во Всеволожске. Он выбился в хорошие экслибрисисты с помощью рисованных монстров, выполненных в трудоемкой технике меццо-тинто на улице Совхозной. Линеарные работы Боровицкого не представляли художественного интереса и известностью не пользовались. Юру отличали пристрастия, которые в пошлых объявлениях указывают как «ВП». О нем походя рассказывали небылицы. Эти «ВП» прощались ввиду розовощекости и одаренности. Юра бывал с мастерами в бане, а, как известно, баня у нас – процесс. Лично я бань не признаю и моюсь вместе с книгой и папиросой в ванне, расписанной на манер Кандинского.
Контактным и частым гостем клуба был Вениамин Худолей, профессиональный медик, совмещавший занятия медициной с коллекционной и популяризаторской деятельностью. У него за многие годы образовались приличные подборки книжного знака, которым он умело распоряжался.
Худолей был гостем в доме Люкшина, которому помогал вести международные переговоры. То был серьезный тандем – коллекционер – художник. С другой стороны к Люкшину примыкал собиратель знаков печатник Александр Михайлов. Все было безоблачно до определенной поры, о которой все знают.
Помнится, мы встречались с Вениамином Викторовичем в известном сквере у Русского музея и разошлись обменным фондом мелкой графики «куча на кучу». Я тогда много работал в той части. Веня потом часто вспоминал тот уникальный случай. Мальчишкой в том сквере я скупал марки. Они были моей детской страстью.
Выговорить ИО Худолея по телефону мне было проблемно. В некий год он приглашал меня на петербургский конгресс, но 180 верст письмо шло 3 недели. «По проискам врагов» на сей сходняк я не поспел. Дела так не делаются. У провинциалов есть сельские проблемы, специфика, которую надо учитывать в работе. К регионалам необходимо особое внимание.
Недавно я узнал, что Вениамин скончался. Графический Питер потерял знаковую фигуру. Заменить его некому. Для меня он был просто товарищ. Дикого барства московского и театральной чопорности в нем не было. С нами, художниками, Викторович молодел душой.
Как-то я посвятил ему графический кроссворд-аллегорию, где была изображена медицинская эмблема – рюмка со змеей. Отчие медики расшифровывали ее с юморком: «Хитрый, как змей, и выпить не дурак!» – Я не раздумывая внес сие в графический лист.
Мне всегда импонировало панибратство. Серьезность в серьезных делах нужна, но и доля юмора в них не мешает. Дико читать о знакомых художниках несусветную чушь. За ней никогда не видно людей. Эталон мемуаристики – Бенгт Даниэльсон, который не был профессионалом от искусства, и случайно описал последние годы жизни Гогена на Таити. Он указал без обиняков, что у того при входе в шалаш стояла 200-литровая бочка с вином, из которой он потчевали аборигенов. Интересны его отношения с местными дамами. Мастер не дружил с колониальной администрацией. Искусствовед такие подробности опустил бы.
Несказанное объяснение психологии Есенина есть в записках подруги Айседоры Дункан. Она писала такой быт этой парочки, который исследователю был бы не по зубам.
Реальный быт творца есть основополагающая суть творческого процесса. Зачем писать казенным языком сермяжную правду? Мы не святые, как нас желают представить авторы. Разобраться, то Маяковский ходил с морковкой в кармане и спал на троих. Что из того вышло, вопрос второй, но явно, человека не стихи заели, а быт, система.
Как у Буратино у Худолея ко всем был золотой ключик, участливое внимание. Он был дипломатичен.
На Украине сходную функцию выполнял, и, очевидно, еще выполняет Петр Нестеренко, который сегодня заслужил ученую степень кандидата искусствоведения. Это очень интересный человек, с которым я нашел общий язык, с кем надо еще работать. Мне всегда были интересны люди, и я не могу спокойно пройти мимо художника. Заносчивость же – глупа.
Сказать, что нас с Казимовой хорошо приняли на Украине, – это ничего не сказать. Я останавливался у своего родственника – бизнесмена. Кушали и спали мы хорошо. Презентация показала, что в незалежной есть здоровые графические силы, которые безболезненно можно принять на российской почве. Украина – родная сестра России.
Религия является стержневой идеей гособразования. Давно пора делать совместную графическую выставку России, Украины и Белоруссии на тему Православия. Устроить ее можно в выставочных залах Храма Христа Спасителя. То будет феерия славянской графики. От келейности музея на Пушечной надо уходить. Его популярность мала, и он практически не посещается зрителями, тем более, музей чужд современных форм экспозиции. С отцами церкви следует оговорить нюансы и степень допустимого эксперимента. Цензура при этом должна быть профессиональной. Украина и Белоруссия живо откликнутся на инициативу Москвы. Сюда можно присовокупить Православные анклавы Балкан и Кавказа.
Вениамин принимал деятельное участие в графических акциях Питера, России и за границей, и чаще был инициатором их. Известную активность в организационных работах проявлял в то время Владимир Верещагин, который вытащил меня из провинциальной берлоги.
Худолеем была выпущена солидная работа на тему книжных знаков дома Романовых. К сожалению, я, полностью поменяв творческие устремления, прекратил контакты со всеми. Долгое время не принимал я участия ни в каких мероприятиях, но считаю, что у меня в питерском искусстве есть ниша вне сложившегося коллектива. Художнику важнее формировать свою философию, далекую от устремлений бомонда. Сегодня я второй год проживаю в стольном граде, и только сейчас намереваюсь выдать что-либо стоящее. Работать много – грех. Не обязательно как Айвазовский писать картины тысячами, как Хокусай или Доре гравировать листы побригадно, десятками тысяч. Все относительно. Одна работа скажет за тебя многое.
Художнику важно быть с народом. «Только в труде с рабочими и крестьянами можно стать настоящим человеком». Китайские художники раньше были обязаны путешествовать по стране, дабы познать жизнь, природу во всех проявлениях. Китай был знаменит философией, сонмом кодексов. Там до сих пор живы традиции, ультра-национальная идентификация. Китайцы известны работоспособностью. Мировое правительство же планирует их в услужение «золотому миллиарду». – Низкая роль предписана гениальному народу. Такова идеология аристократов и финансистов. Бред. Как пишут знающие, Бжезинский озвучил лозунг за «Мир без России».
Лозунг – важнейшая вещь в наше время. Рекламный слоган считается искусством, но это уже другая тема, которой надо интересоваться. В 1917 г. Ильич кинул в массы провокацию: «Мир народам», «Земля крестьянам», «Фабрики рабочим». Что из этого вышло, все знают.
Пару раз при мне заходил в Литоклуб коллекционер карт А. Перельман. Он пригласил меня домой, и я мог лицезреть сокровища царя Креза. Квартира была уставлена антикварными предметами. По центру стояли рамы и проч. древности. Сегодня Перельмана нет.
Мишин работал по теме карт, и, видимо, Перельман был направляющим в существенном разделе творчества Валерия, который в свою очередь указал снобу, что я делаю что-то под его коллекцию. Сегодня собрание Перельмана принял под опеку музей Петродворца, что является достойным памятником собирателю. Если бы не смерть человека, мы бы могли продолжить конструктивное сотрудничество. Не век мне штамповать экслибрисы.
Игральные карты – страсть, тайная мистика посвященных, своеобразный снобизм мастера, пристрастие, не очень понятное мне.
В текстовой части Валере помогала супруга, сотрудница Пушкинского музея на Мойке. В семье Мишиных хорошо поставлено дело с книгоизданием. Раньше то было сложнее. Сегодня в любой подворотне печатают буклет. Есть даже литературный альманах, в котором художника публикуют.
Человек пишет тогда, когда ему есть, что сказать людям. Умеющий держать перо, в среде художников встречается не часто. Стихи и проза художника обычно не достигают вершин классики, но для «внутреннего пользования» пригодны вполне.
Сложно совмещать рисование и писательство. Не многие читали Леонардо, не многие смотрели полувыцветшую графику Волошина. Значительно лучше обстоит с описанием творческого процесса у сторонних авторов. – Замечательные повести о Репине, Агине и Клодте оставила писательница М.В. Ямщикова (1872 – 1959), работавшая под псевдонимом Ал. Алтаев. Она в начальные годы ХХ столетия выдавала популяризаторские книги для юношества, числом более ста! Они до 1933 г. «составили основной корпус серии «Жизнь замечательных людей». Принадлежавшая к пишущей молоди революции, в тяжкие годы после смерти Ленина она уехала в свое Михайловское, – имение Лог. Парадоксальный факт, но усадебный дом в псковском Логе, выстроенный по типу дома в Тригорском, сохранился до сих пор. В прекрасном состоянии находится парк. Эти факты не известны широкой публике. Вот бы библиофилам Москвы обратить внимание на тот феномен книжно-музейного дела. Давно настала пора переиздать работы уникальной писательницы, а пока директор музея собирает пожертвования на ремонт крыши. Так у нас хранят историю.
Художника можно узнать из его литературы. Мемуаристику осиливает б;льшее число рисовальщиков. Это неплохо. Трудно пройти мимо книжных трудов Репина, Петрова-Водкина, Самохвалова, авторов двух эпостасей. Из околохудожественного писательства заметным явлением стал «Российский экслибрисный журнал» (Москва – С.-Петербург), который в первом же номере дал опус Верхоланцева, четко ориентирующий читателя на приоритеты ксилографа. Большинство из них не знакомы читателю и ценителю московской графики. У истоков перспективного издания стояли В.В. Лобурев, В.В. Худолей и Л.В. Шустрова. В СПБ функцию активного популяризаторства годы и годы несла газета «Миниатюра», которая была создана подвижником дела – С.П. Петрвым.
Литературный труд художников мне ближе их рисовальных потуг. «Художничать от природы» – просто, а в писательстве, – «дурь каждого видна». Не случайно иные жгут письма, дневники, записки. Отличилась на этой почве Наталья Николаевна Гончарова. Наоборот поступила Марина Влади. – Не каждая жена способна свершить подвиг.
И дети не всегда почитают родителя. Им невдомек творческие устремления главы семьи. Понимание творческой составляющей человека приходит к потомкам не сразу. Одна знакомая выказала намерение… выбросить картины деда!
В Литоклуб иногда «залетал» Саша Михайлов, подрабатывавший печатником у ЮК. Зарплата его, очевидно, состояла из экслибрисов Константиныча, который клепал их постоянно. Михайлов был близок семье Люкшина и обладал приличной коллекцией книжных раритетов. Он выпустил в книгу о монограммах, в которую я был включен лишь в виде приложения. Контактировать с Александром Николаевичем (его, оказывается, так в Москве прозывают), несложно. Он резок в своих высказываниях. Это немаловажно для составления объективной оценки творчества петербургской диаспоры кисти, резца, карандаша. Я набрал у него медных пластинок под офорт, и намеревался пустить их в большое дело. Саша полировал медяшки на производстве, где тогда работал. Если звонить в город, мне проще звонить ему, а не мэтрам. У тех вечно заморочки и церберы у телефонов.
Некоторые времени на контакт, якобы, жалеют, но это больше похоже на комплекс. – Общаться надо честно, открыто, особенно не мэтриться, ибо у сверхчеловека в кармане всегда лежит сопливый платок. Существует поверье, что дерьмо великих не такое, как дерьмо простых смертных, и уж его точно можно продать на Sotbis за сотни зеленых американских рублей.
Чудны дела твои, Господи, если учесть, что некогда пиарщик Пикассо выходил голышом к СМИ, а Дали прибывал на презентацию в машине марки Rolls-Roys, набитой капустой. Он, кстати, на годы и годы уходил в живопись, а параллельно в шизоидные болячки. За «время ухода в никуда» вовсе отсутствуют маразматические записки его, о которых не стоит жалеть.
Наскоро пролетом работала в литографии симпатичная девица Катя Савченко. Она делала художественную и личную карьеру в Германии. Катя рисовала, как смеялась, – какие-то «электроды», под лаконичным названием «Танцы I», «Танцы II», «Танцы III», «Танцы IV». Малопривлекательные трехцветные опусы с треугольными фигурами, – достойные реализации в Европе. Она работала, не обращая внимания на окружающих. Главным была новая родина, и «пиастры». В тюрьме уголовники от безделья и за пачку махорки начинают творить ДПИ. Очень похоже.
Искусство надо ваять по наитию, не по конъюнктуре. Художник – не тот, кто может рисовать. Художник – тот, кто не может не рисовать. При этом коммерческая оценка автора с помощью контрафактного рейтинга – вещь несущественная. Т.н. «ценители» искусства в душевно-деш;вой слепоте проходили и проходят мимо мастеров. В этом «ценизм» и цинизм ситуации. – Цена автора – сделанная политика группы лиц, галерей. В провинции много мощных художников, но они не востребованы в столицах. Меня тянет к провинциалам, таким как Скрипкин, Ярош, Шершнев, Рябов. Это не значит, что я часто бываю у них. – Тянет по родству духа. И у художника Пушкина в Михайловском я иногда с перерывом в десяток лет бываю. Но я с ним не был знаком.
Посещавший Литоклуб Феликс Волосенков, оказывается, был приличным мастером кисти, с которым я тогда не успел пообщаться серьезно. В 1994 году он делал нечто в сугубом цвете, что вызывало усмешку печатника, что не имело рисованного каркаса черного. На литографском камне он нюансировал сочетание розово-фиолетового с ярко-зеленым. Эти благородные колера трудно сделать согласованно, но когда мне в Горках пришлось красить ванну, я придал ей именно это сочетание.
С детства у меня существует тяга к месиву красок, дрязганью в песке и гипсе, – к натуральной абстракции. Разводы красок интересны по рисунку. У меня есть человек, который коллекционирует необычные изображения на камнях. Чтобы их видеть, надо быть наблюдательным, иметь фантазию .
Абстракция безобидна, когда она гобелен или пятно на стене, когда под нее не подводят искусствоведческую чушь. За то погиб Малевич, который в иудейском запале пытался создать институт в оправдание разрушительных исканий. Чекисты хорошо работали с ним, и парень опередил свое время. Народ те кубики и квадраты не понимал. Народу был нужен Бродский с картиной «Ленин в Смольном». Это было близко революционному миропониманию и хоть к чему-то звало. Кубики не рождали в голодных массах энтузиазма. Революционность их была мнимой и на поверку оказалась бурей в стакане воды. То были мертворожденные творения, которые сочли извращением революционного духа. Борьба с дегенерацией продолжалась десятилетия, пока на арену не пришел менеджер Уолл-Стрита Горбачев. – Он и спустил с цепи свору бесов.
Дело черного квадрата, к сожалению, выжило, и сейчас тысячи писарчуков квадрат обожествляют. Между тем, раздел современного «искусства» в Третьяковке (дальняя половина ЦДХ) пустует. – Это реальная оценка модных потуг, как бы о них ни кричали. Дух народный здоровее миропонимания художника. Это надо учитывать в творчестве. Надо искать компромисс между творцом и зрителем, и это не зазорно. Нельзя концентрироваться на нереальных принципах. Сегодня искусство советского периода находится на небывалом взлете. Называется все диким словом – «ретро».
Художнику важен процесс формирования пятна как производного формы. Пятно рождает impression – впечатление. Особая эпостась ИЗО – линия, которая рождает образ. На линию и образ влияет индивидуальное миропонимание. Каждому мастеру необходимо растить в себе человека, – значимую личность. Модная тусня в столице растит публичность, что не одно и то же.
Волосенков взял у меня графический силуэт для показа отпрыску. Хорошо, когда молодежь учится у взрослых. Это была эмблема художественного клуба «Изограф», который я организовал в Сланцах в 1983 году. Клуб, фактически общественная студия, просуществовал в ДК Горняков до первого ремонта, когда к нам в помещение, в котором уже стоял стол заместителя директора, подселили ВИА, где наши работы стали пропадать. Ушли мои гигантские пастели, и я общественную деятельность прекратил.
Сегодня Волосенков обыгрывает свою фамилию, цепляясь за созвучие с именем древнего бога Велеса (Волоса), упирая на то, что Феликс является, якобы, «воплощением души» вышеозначенного бога (картина «Явление Бога Волоса в виде Лунного цветка»). Это некислый PR, состряпанный по канонам Музея этнографии. До кучи в Интернете сообщается, что он уже «президент С.-Петербургской Академии современного искусства бессмертных». Здесь пиарщина в том, что и Феликс нынче «живее всех живых». – Неплохой ход.
Член СХ Италии, он «…в Едином художественном рейтинге относится к категории 2А – «наивысшей для наших современников – художников-профессионалов высокого класса с ярко выраженной индивидуальностью».
О некой своей выставке он со знанием дело толкует:
«Космос состоит из ...
Земля состоит из ...
Человек состоит из...
Душа состоит из ...»
Это уже нечто из абстракции слова, что этому мэтру простительно.
Я по своему обыкновению ухожу и надолго из ИЗО в дебри истории, и в эти моменты выставочные залы не посещаю. Такой вид причастности к ИЗО в СХ называют «длительная творческая бездеятельность», после которой обычно наступает рабочий период. Тогда приходится работать. Главное, чтобы было с кем конкурировать на дружеской ноге. В столице друзей найти сложно, ибо Москва слезам не верит.
Хуторок
Мне не нужно столичных огней,
Мне не нужно друзей и цепей, —
Я хотел бы прожить в хуторке,
Чтоб с душою своей налегке...
Мне бы землю родную пахать,
Чтобы рядом отец был и мать.
Мне бы песни привольные петь,
Да женой молодою владеть!..
Мне б коня вороного иметь, —
Я бы выбросил из дому плеть!..
Где ж ты мой, голубой хуторок? —
Мой последний и первый порог.
1987.
Сланцы – Выскатка.
Памятник
Экзэги монумэнтум
Пало пушистое белое,
Блекнут на солнце виски...
Что еще некогда сделаем,
Хоть бы с зеленой тоски?..
Тридцать давно распечатано,
Тянет обыденно — спать!..
«Горе» не напечатано,
«Гамлета» не написать!..
Жизнь остается эскизами...
Руки дрожат, поутру...
Монны навалены сизыми
Мордами в пыльном углу!..
1984
Горки. Канун нового 2007 года.