Дорогая Ирма!
Сколько лет прошло с нашей последней встречи? Должно быть, много. Но я по-прежнему считаю, что ты единственная из моих подруг, кому я могу доверять.
Казалось бы, мы живем в эпоху всепобеждающей науки, когда в мире нет места чему-либо сверхъестественному, и пытливый ум находит самым странным вещам до неприличия правдоподобное объяснение, превращая любого призрака в игру света… или в чью-то глупую шутку.
Признаюсь, я никогда не держала в руках ни одной из этих «умных» книг, а потому сейчас очевидно нахожусь во власти глупых суеверий и древнего ужаса, что таится на дне сознания всякого человека, не окружившего себя пламенем особенного знания.
Да, это знание мне недоступно. Ты видишь, сколько клякс на этом белом листе, как неразборчив теперь мой почерк и, должно быть, можешь представить себе, как сильно дрожит моя рука, пока я вывожу эти строки. Быть может, надо мной кто-то подшутил или же нервы мои совсем расстроены, так что я придаю слишком большое значение вещам, не заслуживающим внимания.
Прежде чем рассказать о минувшей ночи, я должна осветить кое-что из событий, предшествовавших тому, что произошло. Ты помнишь Фредерику? Несколько лет назад она навестила меня. Ее экипаж остановился напротив моего дома, сама Фредерика, диковато озираясь и сжимая что-то в руках, затянутых в черные перчатки, поднялась на порог моего дома. Я встретила ее очень тепло, но Фредерика почти не говорила со мной. Она сильно волновалась и сказала только, что торопится (она, как я поняла, возвращалась в Индию) и отдала мне маленькую шкатулку из вишневого дерева.
- Сохрани шкатулку, - произнесла она, садясь в экипаж. – Я тебе напишу – отправишь ее мне. Только, как получишь от меня весточку, ни дня не медли.
Глаза ее при этом лихорадочно поблескивали, а голос едва заметно дрожал.
Фредерика уехала. Пару лет от нее не было никаких известий, и я уже успела почувствовать себя полноправной владелицей заветной шкатулки. В ней оказалась небольшая серебряная брошь с крупным изумрудом. Этой драгоценной безделушкой я могла наслаждаться часами, прикалывая ее к самым разным нарядам и разглядывая себя в зеркале. Всякий раз мне казалось, что, стоило этой броши украсить очередной мой наряд, во всей моей внешности менялось гораздо больше, чем может измениться из-за присутствия такой мелкой детали.
Некоторое время спустя мне пришло письмо от Фредерики. Я огорчилась: мне никак не хотелось расставаться с брошью. Она, странным образом оставаясь никем незамеченной на всяком вороте или шарфе, в глазах других людей делала меня особенно красивой. Вот отчего раньше все взгляды бывали прикованы только к Фредерике! Теперь ее тайна принадлежала мне. Не желая с ней расставаться, я попросила одного знакомого ювелира сделать точно такую же брошь. Это стоило немалых денег, но ведь такое прекрасное украшение в действительности бесценно!..
Я отправила Фредерике подделку, положив ее, как прежде, в шкатулку вишневого дерева. Не знаю, дошла ли посылка… Хотя, наверное, дошла.
Вчера был дивный вечер, как мне казалось. Весь день лил дождь, но на закате облака рассеялись, и кипящее золотом солнце поползло за горизонт. Сырая прохлада с улицы тянулась тонкими сквозняками, и даже пламя камина не грело меня. Ночью поднялся ветер.
Я сидела за тем же столом, за которым сижу сейчас, и записывала прескучные впечатления минувшего дня. Меня отвлек какой-то стук, доносившийся из угла комнаты. Я долго рассматривала маленький темный столик, пока не заметила, что огромный белый мотылек бьется о прикрытую розоватым абажуром лампу. Прежде насекомое было им скрыто от моих глаз. Борясь с отвращением, я схватила это маленькое мохнатое существо и выкинула его в окно. На моей ладони осталось немного серебристой пыльцы. Облегченно вздохнув, я вернулась к своему дневнику и хотела продолжить писать, но не увидела чернильницы. Мгновенье назад она стояла на столе (я точно помнила). Я осмотрела столешницу и заметила несколько чернильных пятен возле пера, и на белых страницах дневника. На одной из них было нацарапано: «ВЕРНИ».
Почерк показался мне незнакомым. Сердце мое забилось быстрее, я вскочила, озираясь и прислушиваясь. В доме было тихо, и только ветер шумел за окном. Сильный сквозняк захлопнул передо мной дверь комнаты, стоило мне к ней приблизиться, а лампа, о которую недавно бился мотылек, замерцала и погасла.
С грохотом отъехал от письменного стола тяжелый стул, ковер под моими ногами зашевелился, так что я не смогла удержать равновесия и оказалась на полу. Комната ходила ходуном, погасла и лампа, стоявшая на письменном столе. Я слышала, как ветер распахнул все окна, как хлопали ставни, как бились стекла. Мебель вокруг меня со скрежетом ездила по паркету, и мне на мгновение показалось, что я нахожусь на корабле, который буря бросает по волнам. В кромешной темноте, окруженная звоном и скрежетом, я не могла пошевелиться и смотрела прямо перед собой.
Все утихло в один момент. Я забилась в угол между книжным шкафом и опрокинутым креслом, где, дрожа, сидела до самого рассвета. С первыми лучами солнца моему взору открылась прежняя комната, но мебель была в беспорядке, лампы – разбиты, пол – усыпан попадавшими из шкафа книгами, которые напоминали мертвых птиц, раскинувших крылья. Я поднялась и замерла, глядя на противоположную стену: на ней расплылось чернильное пятно, очертаниями похожее на брошь Фредерики.
Весь день ушел у меня на то, чтобы немного оправиться от потрясения и привести в порядок комнату. Ветер дует сквозь разбитые окна, на стене – все то же пятно. Я бы рада найти этому разумное объяснение, но мои страхи сильнее меня. Мне кажется, будто в доме, кроме меня, есть еще кто-то.
Я отправлю настоящую брошь Фредерике, но не знаю, что теперь будет со мной. Я прошу тебя, Ирма, сохрани это письмо. Мое сумасшествие было бы самым разумным объяснением тому, что произошло, но, быть может, здесь задействованы еще какие-то силы. Если со мною что-нибудь случится до того, как я отправлю брошь, прошу тебя, Ирма, отправь ее Фредерике.
С надеждой на лучшее,
Софи