Саша хотел написать книгу.
Хотел достаточно давно и упорно, да вот только, почему-то, никак ничего у него не писалось. Иногда было лень. Искренне. А иногда, даже при наличии сомнительной ауры вдохновения, слова получались корявыми, стояли не на своих местах. Словно в театре кто-то бессовестный поменял местами все бирки с номерами кресел. И люди ходят, слоняются туда-сюда. Переругиваются.
Вот и у Саши тексты были, словно стадо ругачих неповоротливых слонов. Грузно переминались они с ноги на ногу, тяжело вздыхали и печально шевелили ушами.
Сам Саша утверждал, что корень всех его бед лежит в отсутствии музы "должной степени богичности". Все, кто встречался ему до этого, были недостаточно совершенны. Но я подозреваю, что они сбегали от него на второй же день. Быть музой – тяжкий и неблагодарный труд. Сизифов, я бы даже сказала. Толкаешь ты этого писаку в спину вверх по карьерной графоманской лестнице, толкаешь. И вот, вроде как, уже дотолкала. Остановилась передохнуть – а он как полетит кубарем вниз, демонстративно размахивая руками и истерично вопя! А потом еще ты виновата!
И снова толкать, толкать, толкать…
Трудно с такими, безбожно трудно. Аргументы они не воспринимают. Не втолковать дуракам, что ключевая деталь механизма успеха – постоянная работа над собой. Зачем, если можно страдать?!
Я была исключением.
Первые двадцать минут Саша скакал вокруг меня, как заведенный. Затем схватил за руки, и заявил, осыпая искрами из глаз: «Ты идеально подходишь!». Разве что мне требовалось перекрасить волосы в естественный цвет, отрастить роскошные локоны, прекратить ругаться через слово, бросить курить дешевые сигареты и пить паленое винище. А еще, желательно, завязать с квартирниками. И возобновить навык игры на фортепиано. И периодически крестиком вышивать. В платье с цветочками, грустно глядя в окно на серый осенний пейзаж.
У меня даже не было шанса отказаться. Саша вцепился в меня, как Тузик в грелку. Постоянно был рядом. Ходил за мной по университету. Караулил под женским туалетом. Покупал кофе. Провожал от дверей факультета до подъезда и наоборот. Каждое утро. Каждый вечер. В течении пяти долгих лет, с 2009 по 2014.
Я перестала красить волосы тоником и отрастила косу. Бросила пить и курить, научилась фильтровать речь. Единственные квартирники, которые я посещала, всегда подразумевали собой всего двух людей и одну локацию (Саша жил в общежитии, так что сидели у меня). Мы пили чай, разговаривали. Я неловко нажимала пальцами на клавиши. Играть, все же, совсем разучилась. У Саши были удивительно тёплые, совсем родные, мягкие руки. И жесткая проволока в глазах. Я прятала от него свои стихи и никогда не позволяла наблюдать за моей работой. Равно как и он. Никогда не доверял мне тексты, относился к своим уродцам слишком ревниво. Меня начали издавать. Его отсылали прочь раз за разом.
Нам вручили дипломы. Я приняла решение работать в Питере, по знакомству на хорошем месте с адекватной зарплатой. Саша должен был ехать в Прибалтику к родным. Условились регулярно созваниваться по скайпу и слать друг другу бумажные письма. Я много и щедро улыбалась. Он целовал мои руки и выглядел немного уставшим.
Саша повесился через четыре часа двадцать три минуты в ванной моей съемной квартиры. Я как раз вышла в круглосуточный магазин купить хлеба и майонеза для бутербродов. Одной колбасой сыт не будешь.
Сукин сын!
Я обрезала волосы и покрасила их ядовито-зеленым тоником. Подпалила платье зажигалкой. Разлила на клавиатуру инструмента пиво, и теперь несколько клавиш западает, и вообще, от него нестерпимо несет. Надо бы выкинуть.
Меня зовут Ольга, и я поняла, почему у Саши не получалось писать книги.
Потому что Саша никогда не был писателем. Он не умеел создавать.
Истинный его талант – концовки, бессмысленные в своей жестокости. Разрушение.
Он всегда был музой. Но видимо, этого так и не понял.