ковёр из листьев, травы под тобою,
склонились осины и ели, а хвоя
вершинами тычется в плоскость над миром,
с сопением, скрипом и хрустом играя;
взади, возле пропасти течёт жёлтый в красный.
то диск шепчет сладко: ко мне, на покой
Впереди, сквозь лес, поднимается снизу мрак, такой густой и дремучий, что не ведаешь, чего от него ожидать. Шорох? Это лист. Один из тех, что кончает свою жизнь, слившись с остальными.
Если бы я была здесь одна, было бы жутко. Но я не одна. Со всех сторон доносятся голоса других. Ты знаешь, что ты с ними, но не наоборот. Двойственность. Хочется побыть одному, но и не хочется, да и невозможно.
Может, так рождались повести?
Удалялись поэты (читай: все, кто пишет) в вечное, в которое мы и так погружены, но которое не всегда осознаём, погружались - и в (у)единении и тиши, наслаждаясь звуками иными, начинали творить.
Они слушали, видели, осязали. Созерцали.
И вдруг всё, что являлось перед ними - на мгновение ли, а может, и нет - весь этот набор звуков превращался из некоего несвязанного, хаотичного, в красоту, которая затем, повинуясь воле мыли и сердца, покрывала собою бумагу.
Покой. Нужен лишь покой.