ДРАКУЛА. МИНА И АЛЕКСАНДР.
Глава 13 Холодный рассвет.
"Я жду, ручей мой милый,
Дыханье затая.
Не мучь — скажи скорее,
Скажи, любим ли я ?" (Ф.Шуберт)
Уже больше двух месяцев миновало с того времени, как я оставила совсем особняк Александра Грейсона , Карфакс. Добрейший Августо нашёл мне приличное жильё недалеко от работы, временно я поселилась там. По моей просьбе Уилл Мильтон с одной из нянечек съездил ко мне домой и привёз небольшую кладь вещей, чтобы было в чём выйти из больницы. Я уже приступила к своим обычным делам. Иногда выезжаю прогуляться в город, когда выдаётся редкий выходной.
Без Алекса в моей жизни возникла не заполненная ничем пустота. Хотя я видела его другой облик, и знаю, что он так же и Влад Цепеш… Тот, кто был с Илоной, второй половиной моей души.И есть ещё третий облик, третья Сущность -- чудовища...
Если бы я кому-то рассказала об этом опыте, человек резонно решил бы, что я сошла с ума ! И тогда стены психиатрической лечебницы были бы обеспечены мне далеко не как врачу !
«Драго Владе ! Свет очей моих, радость сердца» – эти слова во мне от Илоны, но они и мои тоже. Откуда я их знаю ? Отчего они звучат в моей голове, словно молитва или заклинание ? Я не берусь объяснить. И я боюсь, что если расскажу об этом Уиллу Мильтону, меня снова запрут в удобной и уютной палате, изучать голые стены.
Вчера я выезжала в Лондон, чтобы немного развеяться, погулять в парке. Лондонская зима подходит к концу, тепло и сыро, и по терпким испарениям от земли уже очень чувствуется приближение весны. Я взяла с собой немного хлеба и возле большого пруда в парке кормила лебедей и уток. Они не улетают на зиму, им достаточно комфортно здесь, в парке. Лебеди были с белоснежным оперением, а так же чёрные. Солнечный день яркими бликами играл на воде, и в холодной , прозрачной воде, словно сквозь увеличительное стекло, я видела мелкие камешки и чистое песчаное дно пруда.
Редко погожий день для отдыха ! Я гуляла по парку и вполне наслаждалась своей прогулкой и ярким солнцем. Недалеко от парка был и мой прежний дом, доктора Мюррея. Чтобы не тревожить такие острые для меня воспоминания о папе, я не ездила туда во время жизни с Александром в Карфаксе. Но теперь прошло столько времени ! Я решила наведаться. Ключ был с собой. Я скоро пришла к знакомому мне дому, и открыла дверь. Всюду было темно и сыровато, совсем не пахло жильём. Я прошла дальше, зажгла лампы в коридоре, и в своей комнате, и сразу же наткнулась на сложенные возле моей кровати чемоданы.
Они прибыли из Карфакса ! Сердце моё так сжало, что я вынуждена была опуститься на постель и закрыть лицо ладонями. Слёзы сами собой полились из глаз, их невозможно было остановить. Но – следовало разобрать присланные вещи.
…Там были мои платья и разные безделушки, из нашей спальни в Карфаксе. Украшения - подарки Алекса мне в разное время. Мои книги и тетради, которые я вела так же, как теперь веду вот эти записи. Я развешала платья в шкафу, и разложила тетради и книги по полкам. Заперла самые драгоценные из вещей, которые дарил мне Алекс в нашем семейном секретере-хранилище. Там в шкатулке лежат скромные мамины украшения, теперь – будут и мои.
Я никогда не просила у Алекса дорогих подарков, и если он пытался подарить мне какую-нибудь сногсшибательную брошь, с большим изумрудом, осыпанную блескучими бриллиантами, всегда отказывалась. Я считала себя его женой, но ведь не была ею ! И носить такие броши бедному врачу не полагалось по статусу. Но я приняла в подарок несколько других украшений. Изящный серебряный браслет, старинный или под старину работы, с аметистами. Нитку крупного жемчуга, а так же кольцо и серьги к ней. И красивую подвеску с редким зелёным гранатом.
Прежде чем спрятать эти вещи, я разложила их у себя на постели. Обстоятельства появления каждой я отлично помнила, к какому празднику или просто маленькому семейному событию они были подарены мне.
Нитку жемчуга, кольцо и серьги Алекс купил для меня перед нашим первым совместным выездом в театр. И сказал, что жемчуг лишь оттеняет белизну моей кожи и яркость глаз. Это был очень приятный вечер. После представления мы ещё катались по Лондону, я изрядно замёрзла, будучи только в вечернем платье и достаточно лёгкой мантилье. Да, Александр никогда не мёрз, но я смутно понимаю, почему словно бы не замечала этого. И замечала, и тут же забывала, как нечто незначительное…
Серебряный браслет Алекс подарил к наряду из тафты цвета увядшей розы. Его беленькая Мина с серо-зелёными глазами смотрелась в этом платье великолепно. И, я помню, когда мы пришли вместе в гости, на небольшой, почти семейный ужин, дамы оглядывались, невольно, на меня. Большей частью недоброжелательно. А мужчины совсем-совсем по-другому. Алексу нравилось, что я так прекрасно выгляжу, и он был горд и доволен, подчёркивая, представляя меня : «Мина Мюррей, моя невеста… Мина очень занята работой, она врач…». «Мина много работает, на благо своих пациентов. Я тоже слишком часто занят. Нам редко удаётся, совместно, выбраться на отдых».
Ох, боже мой, мне не внове было ловить на себе подозрительные, осуждающие, но чаще завистливые взгляды женщин ! Ещё со времени учёбы, и даже раньше, со времени постоянной помощи отцу в больнице.
Подвеску с зелёным , редким гранатом Алекс подарил просто так, без всяких поводов. Потому что ему понравилось это украшение, и потому что, по его словам, оно оттеняло так же глубинную зелень моих глаз. И вообще, как ещё он добавил, что зелёный цвет идёт брюнеткам. Я надевала её пару раз, на небольшие праздничные вечера в коллективе больницы. На один из таких вечеров заехал за мной Александр. Вечер удался, было весело, я танцевала и даже играла на фортепиано и пела. Алекс в тот вечер с удивлением узнал, что я неплохо музицирую .
Он ведь не знал моей мамы, и, видимо, боялся причинить мне боль, не спрашивал о ней. А моя мама была очень артистичным человеком, и она воспитывала меня как настоящую леди. Меня с детства обучали музыке, танцам, этикету, поощряли хороший литературный вкус… Учили изящно одеваться… Папа был вечно на работе, и только и приходил, чтобы «любоваться своими девочками». С мамой я ездила в театры и на художественные выставки, выходила гулять в парк недалеко от дома , ездила на детские утренники и ёлки, и посещала гостей… И если бы она узнала, что, позже, я буду с таким же интересом посещать папин врачебный кабинет, рассматривать пособия по анатомии и физиологии… А что было делать ? Папа так горевал по её смерти, и, одновременно, был настолько в работе ! А мне просто невыносимо стало оставаться в доме после занятий, когда там уже не было мамы. Я забросила музыку и литературу, и занялась анатомическими атласами. А через несколько лет легко поступила на медицинское отделение.
Но большая любовь к музыке во мне сохранилась. Здесь, в этом доме и сейчас стоит мамино пианино, на котором позже время от времени я играла. Учитель когда-то давно говорил, что у меня неплохо получается. Я играла, конечно, простенькие вещицы, для души (и стеснялась играть их перед Алексом , который музицировал превосходно).
Я взяла подсвечник и прошла в потемневшую гостиную, тихую и пустую. Так незаметно наступил вечер ! Все предметы затянуло серыми сумерками. Без конца колеблющийся огонёк свечи вырывал из тьмы то одну, то другую знакомую мне с детства вещь. Скорее всего, мне придётся сдавать эту квартиру, чтобы жить более-менее достойно. И отсюда совсем исчезнет дух семьи Мюррей. Мамино пианино отвезут в комиссионную лавку… Или на нём станут, балуясь, брякать чьи-нибудь дети… Не мои…
Я глубоко вздохнула, поставила подсвечник на крышку пианино и села за инструмент, подняла мягко струящийся бархатный чехол, открыла. Клавиши поблёскивали в полутьме от свечного пламени: чёрные чередовались с белыми. Так чередуется и наша жизнь, чёрное соседствует с белым. Что, по идее, должно рождать гармонию. Но происходит это далеко не всегда.
Я взяла несколько плавных аккордов. Потом заиграла вальс, и польку, их слышал тогда Александр, на нашей весёлой вечеринке. Врач Мина Мюррей играла на фортепиано ! Ну, между прочим так же, как врач Уилл Мильтон тогда отлично исполнил под мой аккомпанемент Шуберта , и на немецком языке : «В движенье Мельник жизнь ведёт, в движенье ... Вода примером служит нам, примером. Ничем она не дорожит и дальше, дальше все бежит ,все дальше, все дальше!». У него оказался глубокий баритон, и это было неожиданно.
Я уже давно не занималась, да и время, проведённое в больничной койке, никак не могло поспособствовать беглости пальцев. Я запиналась, ошибалась поначалу. Потом стала играть уверенней.
Ну что же, Мина Мюррей, оставь здесь свои наряды и мечты об яркой, красивой жизни с блистательным Александром Грейсоном ! Попрощайся с дорогими тенями, чьё присутствие здесь ты ещё ощущаешь… Как будто бы рука мамы тихонько коснулась моего плеча, как будто бы она наклонилась ко мне и ласково поцеловала в кудрявый затылок свою добрую и послушную Мину.
Я оборвала игру и снова опустила голову на скрещенные руки, плакала и плакала. Так же как тихо стучал за окном дождь. Я была одна, совершенно одна в этом мире. Родителей уже нет со мной. И Алекс покинул меня, испугавшись того, что я увидела, став рядом с ним Миной-Илоной. «О, драго Владе !, свет глаз моих, долгая любовь души… Любимый Влад! »
Наплакавшись вдосталь и чувствуя, что голова моя уже болит от слёз, что дольше находиться здесь нельзя, я ушла в свою спальню, быстро разобрала и разложила немногие оставшиеся вещи, заперла шкатулку с украшениями. Почти ничего не взяла с собой, кроме нескольких повседневных вещей из гардероба, которые могли мне понадобиться. Ничего нового я себе в последнее время не покупала.
Когда я заперла квартиру и вышла из дома, короткий дождь над Лондоном уже прошёл и небо прояснилось. Сквозь лёгкие тучи видны были звёзды и яркая луна. Нужно было торопиться, чтобы успеть на последний кэб до Лондонского пригорода. Краем глаза я заметила промелькнувшую тень: человека, в двойном свете, от фонаря и луны. Впрочем, мало ли кто мог просто проходить по улице в этот час ! , случайно приостановиться возле нашего дома.
Мне повезло, кэбмэн ещё не уехал со стоянки, хоть я опоздала на пятнадцать минут (и он должен был уехать…).
Уже поздней ночью я благополучно добралась до дома, вошла в свою маленькую квартирку, всего из двух комнат. Впрочем, мне их вполне хватало. Я задёрнула на окнах плотные шторы, зажгла абажур над столом, и налила в таз ледяной воды, умывая лицо и делая ромашковые примочки к глазам. Завтра мне нужно быть весёлой и доброжелательной, перед своими больными и перед коллегами. Но мне уже так непривычно стало ложиться в холодную пустую постель ! , и не чувствовать во сне рядом его плеча…
Это было так горько, что хотелось снова расплакаться. Я потушила лампу и приоткрыла вновь штору, а потом и окно, закуталась поверх рубашки в шаль, вдыхая влажный и густой ночной воздух, стараясь успокоиться, чтобы заснуть без лекарств, которые понавыписывал мне добряк-Мильтон. После больницы мои волосы были всё ещё коротки и не могли по-прежнему роскошными волнами укрыть плечи – как любил это Алекс… Дождик прошёл и в пригороде, полная луна хрустально светила сквозь переплетения голых ветвей в нашем маленьком палисаднике при доме. В воздухе чувствовалась скорая свежесть молодой травы. Прикрыв глаза и словно бы слившись с этими влажно-дышащими деревьями, я мысленно отделилась от себя самой. Мне очень хотелось увидеть его, Влада-Александра, того, с кем моя душа и моё тело были всё ещё так крепко связаны.
Я увидела волка с седовато-серым, как лунный свет , и густым загривком, и льдисто-голубыми яркими глазами. Я же сама словно бы стала совой с бело-серым оперением, мягко, бесшумно опустившейся на ветку дерева. Волк передвигался среди заснеженных деревьев очень быстро, уверенно. Он спешил к своей стае. Он не заметил, что кто-то наблюдает за ним.
Я подняла голову со скрещенных рук, закрыла окно и легла одна в свою холодную постель.
…………………………
Но моё приключение на этом не закончилось, потому что, едва успокоившись и погрузившись в сон – я провалилась в него не сразу – я снова увидела себя серо-белой совой, летящей чуть в стороне от рыщущего волка. Я видела, какие места мы миновали, заснеженные равнины и серебристые перелески. Вскоре увидела тот дом, к которому он направлялся. Уже светало, и дом выделялся на ультрамариновом и холодно-розовом небе лишь силуэтом. Я полетела к чугунной витой ограде и села на её край. Ночь заканчивалась. Я увидела молодую женщину , вышедшую встретить своего господаря. И я узнала это лицо и медно-рыжие яркие волосы ! О, это была Доминика! Если бы я захотела увидеть другие Их Сущности, я бы увидела. Но мне не хотелось этого. Сердце моё и во сне сильно заколотилось, и стало призывно рваться, чуть не разбивая тесную оболочку груди. Сова, встряхнув большими крыльями, закричала. Влад, уже принявший человеческий облик, повернул голову на крик: я видела его лицо, его глаза, лицо потемневшее и осунувшееся, и глаза, по-прежнему яркие, но глубоко ушедшие под надбровные дуги. Вдруг и ветви деревьев вокруг заколыхались и заплескались, от порывов внезапного ветра. И его чёрные, изрядно отросшие за это время волосы, бросило на лицо.
--Господарь…, -- осторожно, но настойчиво позвала его Доминика.
Небо всё больше светлело, всё ярче пробивались сквозь деревья лучи солнца. Сова снова тревожно закричала, мне следовало отпустить птицу, я освободила её разум.
……………………….
Не знаю, видела ли я дальше какой-то другой сон, я словно нырнула во тьму. А открыв глаза, поняла, что уже утро. Я проснулась в достаточной мере отдохнувшей, по привычке как раз к тому времени, когда следовало вставать на работу. Служанка уже пришла, растопила печь, и возилась на кухне с завтраком. Я встала с постели, накинув на плечи халат, вышла.
--Доброе утро, мисс, -- поздоровалась Анна.
Я так же поздоровалась с нею и поблагодарила за завтрак , села за стол, затягивая плотнее пояс халата.
--Как там на улице, Анна ?
--Снова холодно, мисс ! За ночь резко похолодало, и теперь опять идёт снег.
--Я привезла кое какие вещи, вон там,-- указала я на дорожную сумку в углу, -- Их следует постирать , привести в порядок. Уже невозможно появляться в одном и том же на работе. И приготовь, пожалуйста, платок, раз пошёл снег.
--И ветер, мисс, холодный ветер !
--Ничего, добегу благополучно. Значит не грязь – раз холод.
Я вышла из дома. И правда шёл снег, запаха молодой травы совсем не осталось в воздухе. Всё было чёрное и белое, как в моём сне. Белые перья птицы , чёрная ночь , тёмный, с седыми прядями загривок большого волка. А небо – как его серо-льдистые глаза. Я подняла лицо, подставляя его снегу, и вновь моя мысль и мой мысленный взгляд так легко понеслись туда, куда бы я только ни захотела их направить ! Но я прекратила это занятие. Следовало поспешить на работу.