Как-то, куда-то мы с мамой добирались на автобусе … Дел много у мамы: жилье найти на зиму, пока отчиму квартиру от завода дают, отчим на завод устроился сварщиком, там быстро в то время квартиры давали. Маме самой на работу устроиться. Меня в школу определить. Мотались с ней туда-сюда. А средств то у нас мало. На исходе средства.
Автобус битком, жарко. Я стою, подпертая сзади мамой, держусь за поручень сиденья, мотыляюсь, в окно смотрю, - я там, за окном, - так легче.
Пора выходить. На остановке контроль. Цоп мамку.
- Где билет?
- Да был, - полезла в сумку рыться. Я вообще не понимаю, что происходит, вялая от жары. - Наташ, я ведь тебе билет давала ...
- Нет, мам, не давала, не помню …
- Да, отдала же я тебе билетик, съела что ли, ты его?
- Да, ну, нет мам, не ела я, посмотри у себя хорошенько.
Так и отдала мама контролеру железный рублик. Тяжеленький такой… Блеснул на прощание в твердой, не дрогнувшей руке контролера и исчез.
Это сколько же можно было на этот рублик в парке покататься? На "ветерке" раз шесть повертеться, а на "лодочках", так вообще, раз двадцать, по пять булочек ванильных нам с Танькой можно было съесть, а рогаликами, хоть объешься, эскимо на палочке, аш, девять штук получалось! … Ээх!
А еще все принялись корить меня дома, что я – де, такая несообразительная, не подыграла.
Да откуда же я знала, что подыграть то надо?! Я и контролеров то этих впервые видела. Я ж из села. Недавно.
И как?! Вот так, сразу, из честной, которую во мне взращивают, на две минуты врушкой стать? А потом снова честной быть?
Вот Танька бы… Она сообразила бы. Танька бы подыграала, нечего и сомневаться. – Говорили мне, как бы, в укор.
И я так тоже думала. А потом, поразмыслив, и спросив у Таньки, оказалось, как бы не так, она врать то любит, это никто не отрицает, но сама по себе, когда это ей в удовольствие, когда оно само из нее выливается, а чтобы по чьему-то желанию, по заказу... Вот, если бы ей сказали заранее про лодочки к примеру, или эскимо, тогда другое дело.