Однажды, лежа падишахом на диване
и выкушав 100 грамм заморской дряни,
Из кактуса, который, как Анчар,
растёт в пустыне мрачной, аравийской,
Водя пером павлиньим по листикам бумаги,
при складной рифме и удачном слове,
Пришедшими на ум,
Про то, что под покрывалом тайны скрыто
В пространстве инфернальном – зазеркальном,
- Я вдруг захохочу.
Как тот час выпрыгнут из под стола –
С копытами, рогами, бесенята озорные.
Два сорванца.
Сурьезные такие.
И спросят грозно у меня: -
”Ты это что смеешься?
Не над нами?
Смотри! У нас не заржавеет.
Отключим вмиг!
К нам по этапу на постой пойдешь, цепочками звеня,
Судьбу кляня и спотыкаясь!”
“Да что Вы, дорогие!”,
говорю, трясясь от страха и стуча зубами,
Но вид не подаю.
Не поднимаясь с ложа, не вскоча.
За сердце не хватаясь!
Они опешили, молчат, насупившись бровями.
Развесив уши слушают, мерзавцы.
Как змей французский, Талейран,
Я продолжаю их увещевать по-русски.
Псалом Фомы читаю.
“Да как я смею, братцы?
Ну, если только сгоряча?
И первача немножко выпив без закуски!?”
Они заулыбались сразу!
Копытцами тук - тук стуча!
Туда – сюда, как котофеи, хвостами помахали.
Залебезили, и сразу подобрели, видя,
Что не Апостол Павел я.
Не Фауст-чернокнижник.
И даже не Фома Аквинский, который может приструнить!
Им бороды козлиные остричь.
И приложить Крестом по заду и по спинке!
И нету свечки у меня.
Нет на столе Корана.
В чулане Библия покрылась паутиной.
И не крещусь с испугу, бормоча:
-“Свят, свят!”, пугая окаянных.
Они откланялись.
Сказали: - “Ладно!
Пока живи! Прощаем!”
Толкаясь,
Смраду напустив, опять полезли в печку.
К маме!
Запахло серой.
Теперь уже не хохочу!
Остерегаюсь!
И только тихо улыбаюсь, когда про них пишу.
И Вы поосторожней будьте,
Братцы!
Не ругайтесь.
А чёрт их знает!
Еще придут.
Уволокут, звеня цепями,
К такой - то маме!
Ой, не могу!
Стращают!
15.06.2012
Смотрю на дату.
ОЙ ё е ёо!
Как быстро время утекает!
Сквозь растопыренные пальцы!
И тут уже не до бесенят,
Родные!
26.10.2015