А тут один дурак меня спрашивает, почему, мол, товарищ старшина, цветов только семь, а не восемь? Почему, говорит, чёрный за цвет не считается? А я ему, дурья, говорю, твоя голова: чёрный — это не цвет, а грязь! (из анекдота).
Могут спросить, а почему это все рассказы о службе сводятся к перечислению каких-то ЧП. Действительно, но эти происшествия - самые яркие события, запомнившиеся за время службы. Конечно, были, и много, какие-то радости, какие-то достижения, какие-то иные события, но не пересказывать же чему нас учили на занятиях по политинформации или не посвящать очередную главу тому, как я подрался с греком Харлампиди. Был у нас такой боец, неплохо рисовавший.
Мои встречи с особистом напоминают несколько некий водевиль, анекдот, хотя мне самому тогда это все особо веселым и не казалось. Но случались истории более значительные.
Пришли служить в нашу часть двое друзей. Какими путями попали они в нашу часть не помню, а может быть никогда и не знал. Не суть важно. Были эти воины рядовыми, а может быть один из них дослужился до ефрейтора. Тоже не очень важный аспект. И были они оба еврейской национальности. Этот фактор тоже не самый важный, но уже несколько более значительный. А самое главное, то что один из двух новоприбывших попал в нашу батарею, а второй, неизвестно, как, (сказался, вероятно, дефицит грамотного личного состава) получил назначение в штаб полка писарем.
Оба призывались из Питера, на этой почве и сдружились. А может быть они были знакомы еще на гражданке. Знаю, что все свободное время проводили они вдвоем. Если появлялся кто-то третий, они тут же замолкали. И о чем у них ведутся разговоры, что они поверяют друг другу на досуге, никто не знал да никто особо и не интересовался.
На фоне общей массы солдат они выделялись таким своеобразным ярким пятнышком. Были они пограмотней чем остальные. Можно было с любым из них поговорить на самые разные темы, обменяться новыми анекдотами, причем не примитивными, где смеяться нужно просто над порцией матерщины, а над действительно остроумными шутками.
Прослужили эти ребята месяца три-четыре. Не знаю каким писарем показал себя первый воин в штабе, а наш через каждую неделю в медсанбат обращался. Из подразделения в медсанбат и обратно болящего должен был сопровождать дежурный. Но дежурным вскоре порядком надоело шастать с этим неизлечимым солдатом через всю часть туда и обратно, тем более, что прием в санчасти происходит как раз тогда, когда нужно сдавать дежурство. И начали отправлять солдата в медсанчасть самостоятельно. Пошел он раз, пошел два, третий раз сходил, а там уже привыкли и внимания на него не обращали. Если он здесь, значит здесь, а если нет, то, следовательно, в санчасть пошел.
Только однажды он ушел и не пришел. Его не оказалось на вечерней поверке, впрочем, не оказалось в наличии и его друга. Начались активные поиски. Выяснилось, что эти два деятеля уже длительное время готовили побег. Всеми правдами и неправдами доставали на складах различные консервы. На территории парка в укромном уголке ими был устроен тайник, где они и хранили продуктовую заначку и какие-то бумаги.
В последствии было установлено, что они планировали сдаться китайским пограничникам. В штабе были скопированы ими некоторые документы, которые оба беглеца считали достаточно важными. За эти документы они надеялись, что китайцы переправят их в Израиль. Их искали несколько суток. В числе прочих в поисках задействовали и нашу батарею. Даже использовали авиацию. Прочесывали пустыню, а что ее прочесывать или, как мы тогда смеялись причесывать, когда любого человека, бредущего по гобийским кочкам, видно было за добрый десяток километров. Но обнаружить беглецов не могли.
И только где-то через неделю их задержали монгольские пограничники в Чойбалсане на границе с СССР. Беглецы просто-напросто перепутали стороны света и вместо юга, куда собирались бежать, и где их ловили, они двинулись на север и вполне удачно достигли границы с Родиной. Монгольский пограничник добросовестно осматривал пустые вагоны, идущие в Союз, и обнаружил в углу за какими-то щитами двух неизвестных, сладко спящих на грязном тряпье. Беглецы были задержаны и переданы в советские соответствующие органы. Какова их дальнейшая судьба неизвестно, но не думаю, что кому-нибудь опять была предоставлена возможность переписывать бумажки в штабе полка.
Более драматичная история произошла с одним лейтенантом со второго мотострелкового батальона.
Офицеры-мотострелки всегда располагали, практически неограниченным количеством боевых патронов. Подразделения большие, занятия со стрельбой проводятся часто, а сколько там на занятиях раз стреляли и стреляли ли вообще ни одна комиссия не докопается. Поэтому с оружием и боеприпасами они были обеспечены как матросы в гражданскую войну.
Был даже случай, когда прапорщик уехал домой в отпуск и увез с собой на долгую память боевой карабин СКС-45 с комплектом боевых патронов. Все бы так и прошло шито-крыто, если бы этот прапор не затеял спьяну стрельбу в поселке.
Если у кого-то возникает вопрос: зачем нужны офицерам и прапорщикам неучтенные боевые патроны, отвечу однозначно. Чтобы ходить на охоту. Точнее ездить. Собираются трое-четверо доморощенных охотников, кто-то выписывает машину, якобы для поисков места для проведения тактических занятий роты или взвода, и они все вместе едут в сопки искать пресловутое место.
В сопках, не знаю, как сейчас, а в те времена водилось множество архаров. Архар – это горный баран. Вообще-то сейчас они занесены в красную книгу, но в те времена может их было больше, может наши офицеры просто не обращали внимания на все эти занесения, не знаю. Но охота проводилась регулярно. Раз или два раза в месяц кто-нибудь из полка обязательно ездил за добычей, во-первых, интересно, а во-вторых, неплохой прибыток к бюджету, да и побаловаться свежей убоинкой тоже неплохо.
Большей частью возвращались обычно с добычей. Против автомобиля и автомата АКМ ни один баран, даже горный, устоять не мог. Пуля настигала двухсоткилограммовую тушу на расстоянии до трех километров, а автомобиль развивал скорость большую, чем скорость животного. Поэтому положить за полдня три-четыре хороших зверей не представляло больших трудностей.
Мне несколько раз приходилось видеть, как разгружали привезенную добычу. Здоровенные особи, красивые в своей первозданной красоте, заснувшие на века. С одной стороны, на боку небольшое пятнышко сантиметра три в диаметре, но с другой ужасная рана. На выходе пуля вырывает кусок мяса килограмма на полтора-два. Смотреть на это просто очень трудно без слез, горло перехватывают спазмы.
Это все лирические отступления. А что касается той истории с лейтенантом из второго мотострелкового батальона.
В батальон прибыл молодой лейтенант. Может быть только что выпущенный из училища, может закончивший учебу год или два назад. Это не очень важно. Важно то, что сам он молодой, еще не имеющий опыта, а отправился на охоту один. Остальные офицеры, кого он приглашал с собой, по различным причинам отказались. Вот он и отправился в одиночестве. Да еще и машину взял с молодым водителем, не имеющим также никакого опыта поездок в Гоби.
Им перед поездкой объяснили, что ориентиром является железнодорожная ветка. Она в данной местности одна, проходит с севера на юг и по ней следует определять части света. И нужно следить за пройденным расстоянием, потому что ярко выраженной границы здесь нет и можно свободно уехать к китайским братьям.
Лейтенант бодро покивал головой, мол прекрасно вас понял, и уехал в гобийские просторы. Уехать-то уехал, а вот назад не приехал.
Вечером спохватились, что молодого лейтенанта все нет и нет, да куда по темноте, без дороги поедешь искать? Отложили поиски наутро, лелея надежду, что утром сам заявится. Но утром, естественно, никто не приехал. Снарядили на поиски машину, полдня искали, но, конечно, никого не нашли. Тогда, хочешь-не хочешь, пришлось докладывать в штаб дивизии. Пропажей офицера и рядового (водителя машины) занялся особый отдел.
В нашу часть приехал майор из особого отдела. Целый день ходил по части и расспрашивал встречных-поперечных что да как. Наверное, лелеял надежду, что ехать никуда не придется, а все он раскроет прямо в части. Но так просто ничего не получилось. Пришлось ехать в поле, точнее в пустыню.
Для поездки взяли машину из нашей батареи, поскольку техника у нас была лучшая в полку. Отправили в поездку Федю Кутькина. Это был крепкий, но щуплый паренек, призывавшийся на полгода раньше нас. Мы с ним были в хороших отношениях и поэтому он потом доверительно рассказывал, как именно происходила поездка.
Поехал Федя с большим удовольствием. А то машина есть, права есть, техника полностью исправна, два года он ее драит, а из бокса на пять метров выезжает, не больше.
Выехали из части, стали искать след от грузовика мотострелков. Лейтенант уехал из части на ГАЗ-66. По характеристикам этого автомобиля определить следы несложно. К тому же почва в Сайн-Шанде каменистая, присыпанная песком и пылью. Техника почти отсутствует. Таким образом машина проедет, а после нее остается след, который виден потом чуть ли не целую неделю.
След нашли достаточно быстро. И чтобы определить, что же случилось с автомобилем и людьми, поехали по следу.
Федя потом рассказывал:
- Еду я, еду, знай на газ давлю. Майор как … в проруби болтается, дорога неровная, я скорость не снижаю, наоборот прибавляю местами. Майор на часы поглядывает. Потом спрашивает, мол сколько уже проехали? Я говорю, что столько-то. Он кивает, давай, мол, жми на газ, старайся. Я и жму, стараюсь.
Через какое-то время он опять спрашивает. Мол сколько уже от части проехали? Я говорю вот столько. Он опять кивает. Мол давай, не расслабляйся, жми на педаль.
Еще около часа проехали. Спрашивает, мол на сколько от части уехали? Я говорю на такое-то расстояние. Он аж подпрыгнул на сидении. Разворачивайся кричит, мы уже на несколько десятков километров в Китай заехали. Я по тормозам и баранку крутить, развернулся и назад. Вот так я в загранке побывал. И никого там нет, езжай хоть до самого Пекина. След от шестьдесят шестого так вглубь Китая и пошел, и пошел.
Нам, комсоргам, потом доводили информацию об этом автомобиле. Никаких оснований предполагать, что лейтенант сознательно уехал в Китай нет и не было. Просто по неопытности они лишний раз пересекли железную дорогу и сбились со счету. Когда стемнело, а темнеет в Гоби очень быстро, будто щелкнули выключателем, они поехали вдоль железной дороги на север, желая вернуться в часть, но из-за ошибки ехали на юг. В темноте определиться куда едешь практически невозможно. Так и уехали в Китай. Наши дипломаты делали запрос о судьбе этих военных, но китайцы ответили, что мол ничего не знаем, ничего нам не известно. Наверное, запытали. А машину вообще им интересно было поиметь. Мы им подобные газоны не поставляли ни разу. Вот такие дела.
И еще одна история, связанная с заграницей, с Китаем. Дело было в середине сентября. Вечером, только что заступил новый наряд по батарее. Дежурили зенитчики. Напомню, в казарме располагались две батареи: наша и батарея ПВО. Соответственно службу в помещении несли поочередно день мы, день зенитчики.
Новый наряд выполнял обязанности. Батареи только что отбились, все солдаты лежали в постелях. Еще никто не спал, но и ходивших по казарме никого не было. Напротив дневального у тумбочки находилась входная дверь, а сверху над дверью находился селектор громкой связи, по которому отдавал приказы дежурный по полку.
Внезапно селектор зашипел, захрипел и оттуда раздалось: «Шилка, тревога! Шилка! Подъем, тревога!»
Такого у нас еще не было никогда. Были проверки селекторной связи, но они проходили обычно часов в пять вечера, когда новый дежурный по части принимал дежурство. И, как правило, предварительно о поверке дневального предупреждали по телефону.
Дневальным поставили совсем молодого салагу, прослужившего лишь несколько недель. Он в конец растерялся и дрожащим голосом спросил у батареи: «Ребята, тревога?».
«Неси службу, салага. Сейчас получишь тревогу по ушам!»
Никто не поверил, что это действительно объявление о тревоге.
Селектор опять захрипел и объявил:
- Шилка, тревога! Шилка! Подъем, тревога!
Дневальный опять забеспокоился:
- Тревога сказали! Подъем?
- Я тебе сейчас дам подъем. Сейчас пойдем и будет подъем!
Кто-то другой, поспокойней, попытался объяснить молодому:
- Сейчас отмена будет. Это дежурный связь проверяет
Но вместо отмены тревоги селектор прохрипелся и заверещал:
- Шилка, тревога! Шилка! Подъем, тревога!
Дневальный не выдержал:
- Батарея подъем! Тревога! Батарея подъем! Тревога!
Из спального расположения вылетел смятый сапог, которым целились в голову дневального. Дневальный проявил некоторую ловкость и увернулся, а сапог пролетев до колонны, которая за тумбочкой подпирала перекрытие, срикошетил и пошел на входные двери. Входные двери неожиданно и резко открылись и в проеме показался начальник ПВО полка подполковник Миронов. Ловко отбив летящий сапог, он буквально влетел в казарму.
- Ребята, что ж вы делаете, заразы! Меня ведь посадят! Кому я тут что плохое сделал! Ребята! Боевая тревога! Подъем!
Он еще не успел договорить, а, похоже было, хотелось ему сказать еще очень многое, но и солдат, и сержантов, и стариков, и молодых буквально сдуло с кроватей. Перекрывая все нормативы, они мгновенно очистили ружейную комнату и вылетели на улицу.
Наша батарея, сообразив, что дело не шуточное, и что еще через мгновение объявят тревогу Козырю, это был наш позывной, начала подниматься. Когда селектор прохрипел, наконец: «Козырь, тревога! Козырь! Подъем, тревога!», последние двое солдат, тащившие ящик с секретными противогазами, покидали казарму.
За это время самолет, пересекший границу Монголии со стороны Китая углубился на несколько сотен километров в глубь страны и самопроизвольно упал в пески. В самолете предположительно бежал от Мао дзе Дуна его в недавнем прошлом заместитель и друг Линь Бяо.
Нас вывели на предусмотренные заранее позиции и продержали в поле трое суток, после чего мы вернулись в казармы. Конечно, мне не очень хочется рассказывать, как единственное серьезное дело мы так позорно провалили, но что было, то было.
Дальше потянулась прежняя армейская жизнь.
Дух портянок, запах пота, спит спокойно, наша рота.